Нет ничего дурного в получении образования на основе языка, если этот язык соответствует задачам, которые призвано решить данное поколение. В этой связи давайте взглянем, что произошло за последние семьдесят лет. В эпоху великого мирового кризиса, на грани 20-х и 30-х годов, возник язык кейнсианской экономической теории. Этот язык был продуктом кризиса и, тем не менее, был способен истолковать и преодолеть кризис. Таким образом, мы затронули проблему соответствия языка своей исторической задаче. Следующее изменение происходит в 50-х годах, когда возник язык развития. В отличие от предыдущего языка, этот язык не был продуктом кризиса, а возник на основе оптимизма, вызванного впечатляющим экономическим возрождением послевоенной Европы. Это - оптимистический язык, в основе которого лежит предположение, что наконец-то найден рецепт искоренения нищеты во всем мире. Изменения и трансформации, характеризующие 50-е и 60-е годы, достаточны для того, чтобы привести язык в соответствие с современными историческими задачами. Затем наступили 70-е и 80-е годы, характеризуемые парадигматическим кризисом, который в данный момент представляет для нас огромный интерес. И тут происходит нечто совершенно неожиданное. Новый период, настолько новый, что невозможно найти сопоставимые исторические прецеденты, нового языка не породил. Напротив, еще большую силу приобрел язык, опирающийся на безграничное стремление к росту и экономической экспансии, несмотря на все большую очевидность существования социального, политического и экологического краха. Мы имеем дело с ситуацией несоответствия между языком и историческими задачами. Это - другая причина нашей трезвости по поводу мегакризиса, в котором мы оказались.
Язык, является продуктом культуры и ее производителем. Более того, то, как мы употребляем слова и понятия, оказывает влияние на наше поведение и на наше восприятие. Отсюда следует опасность «катехизического» языка с ориентацией на экономику, примером которого служит язык, получивший в настоящее время распространение у большей части человечества.
Рассмотрим три предпосылки вышеупомянутого «катехизиса»: а) потребление сделает меня свободным; б) чтобы стать свободным, мало быть человеком, надо быть потребителем; в) чем больше я потребляю, тем становлюсь свободнее. Как только эти предпосылки приняты (удивительно, что в современном мире их принимают так много людей), перед верующими является долгожданное чудо: рынок получает онтологическое оправдание! В действительности рынок - это лишь матка, способная рожать потребителей! Все приходит к своему завершению: свобода состоит не в бытии, а в обладании. Мой язык сформировал мой мир. Мой мир - это мой язык. Однако, поскольку мой мир не есть весь мир (ибо весь мир суть то, что есть), спасение остается еще возможным. Клаудио предлагает пути к спасению.
Что именно из сказанного выше, и в какой мере относится к эссе, составившим настоящую книгу? Полагаю, что ответ содержится в первом из эссе, которое произвело на меня наибольшее впечатление. И не только потому, что здесь открылась неизвестная мне ранее сторона Тотилы Альберта, которого я знал с детства, но и потому, что в этом эссе я нашел основу для своих размышлений благодаря мыслям этого трагического скульптора (особенно его идее о патриархальном, матриархальном и филиальном как нераздельной троице).
Тотила Альберт говорит устами Клаудио: «патернальный, материальный и филиальный принципы не зависят от пола и возраста. Функция патернального принципа заключается в оплодотворении, производстве, придании определенной формы дару жизни, начиная с хлеба и кончая искусством; функция материального принципа заключается в восприятии, питании, обучении и передаче жизни целостного существа; филиальные функции заключаются в развитии, учебе, стремлении и обретении свободы». Цель нашей деятельности заключается в установлении энергетического равновесия между полами и элементами нашей троицы. При этом установление женского господства «амазонского» типа, фокусирующегося на патриархальных ценностях, не принесет нам никакой пользы.
Я полагаю, что патриархальное находится в сфере знания и языка, материальное обнаруживается в понимании, а филиальное находит выражение в области свободы. Таким образом, три мои проблемы находят прибежище в «нашей троице» Тотилы Альберта. Если такое объединение правомерно, тогда мои размышления обнаруживают мир, в котором патернальное стало дисгармоничным, материальное лишилось доверия, а филиальное объективизировалось. Такое положение дел вполне оправдывает стремление Клаудио убедить нас в необходимости ускорить переход от патриархальной иерархии сознания к гетерархальной организации, основанной на трех принципах отца, матери и сына.
Предложен проект. И, тем не менее, существует очевидная опасность. Каким образом строить гетерархию изнутри иерархии? Как освободить наши действия от языка, который господствует над нашим окружением? Необходимо, вероятно, сконструкировать метабессвязность, чтобы преодолеть бессвязность, приковывающую нас к низу.
Мы не знаем, как делать то, что мы должны делать. И это хорошо. Мы лишены уверенности, и это нам помогает. Нам нужно делать открытия. А тот, кто точно знает, куда направляется, никогда ничего не откроет. Тот, кто точно знает, куда идти, одержим двумя идеями: место отправления и место прибытия. Пространство, заключенное между этими точками, воспринимается им как препятствие, которое необходимо преодолеть в кратчайший срок и с максимальной эффективностью. И, однако же, оказывается, что вся затея нашей жизни, возможность сделать открытие находится в этом пространстве, от которого мы отмахиваемся, как от зануды. Перефразируя слова нашего покойного политического деятеля, можно сказать так: «Определенность ничего не порождает, только неопределенность плодотворна». Но одна неопределенность бесполезна. Необходимо знать, как с ней работать.
Единственное средство, пригодное для тех, кто готов отречься от определенности, заключается в том, чтобы научиться плыть по течению, сохраняя бдительность. Отказавшись от ясной картины вещей, нам необходимо выставить антенны восприятия. Чтобы найти новые ответы, мы должны вновь научиться задавать вопросы.
Очерки Клаудио позволяют отправиться в плодотворное плавание и поставить соответствующие вопросы. Его книга доставляет огромное наслаждение исследователям мира, который им еще предстоит открыть.
Манфред Макс-Нееф
Исполнительный директор
Центра альтернативного развития (Чили)
Член Исполнительного Совета Римского Клуба Нобелевская Премия по Экономике (1983 г. )
Об авторе
Профессор Фрэнк Баррон (специалист по тестированию личности в Калифорнийском университете) охарактеризовал эрудита как «человека, обладающего по всем показателям способностями на уровне гения». Только человек с широким образованием и кругозором отважится на синтез литературы, религии и духовных традиций. К такому типу людей, несомненно, можно отнести Клаудио Наранхо. С детства увлекаясь поэзией, он защитил диплом врача в Чилийском университете и закончил в Чили музыкальную консерваторию. Он преподавал социальную психологию в Чилийском педагогическом училище и психологию искусства в Чилийском Католическом университете. Он имел постоянную медицинскую практику в университетской клинике и принимал участие в руководстве и деятельности кафедры антропологической медицины на медицинском факультете. Он возглавлял психофармакологические исследования, которые привели к внедрению в клиническую практику психотропных средств (яге, ибогайне, МДА).
Наранхо известен как всесторонний и глубокий исследователь в разных психодуховных областях. Его исследования основаны на личном опыте, который был им приобретен под руководством известных преподавателей. Так, например, он прослушал курс психоанализа в Чилийском институте психоанализа, курс интенсивного самоанализа под руководством терапевта, который был учеником Карен Хорни, и курс гештальт-терапии у Фрица Перлса и доктора Джеймса Симкина. О его эрудиции можно судить на основании ряда книг и исследовательских проектов, которые были успешно завершены во время его работы в качестве заместителя руководителя исследований в Институте проблем личности при Калифорнийском университете в Беркли. Его перу принадлежит книга «Один поиск», в которой он одним из первых использовал психологический подход при рассмотрении традиционных духовных путей разных реалий мира. Этот подход был использовал и в «Психологии Медитации», написанной совместно с доктором Робертом Орнстейном, для исследования разных школ и методов медитации. Доктор Наранхо был одним из инициаторов создания оригинального курса обучения «Арика» (который был описан в автобиографической книге доктора Джона Лилли «В центре циклона») и адаптировал методы преподавания на основе эннеграмм (уходящих корнями в эзотерику Ближнего Востока) к требованиям современной психологии и психиатрической практики. В большинстве своем книги, посвященные эннеаграммам, прямо или косвенно связаны с курсами лекций, которые доктор Наранхо читал в Институте CAT, школе Интегративного психодуховного развития, основанной в Беркли в 1971 году.