Читать интересную книгу Вензель на плече Урсулы - Эмма Герц

Мы встретимся на улице, на которой стоит мой дом, только немного подальше, не строго под окнами, из которых никто не посмотрит. Снег под ногами не хрустит, а мягко пружинит. Я стою, улыбаюсь, потому что уже вечер, ряды полных лун желтыми фонарями светят приятно, мне кажется, что я все смогу.

— Рад, что ты в хорошем настроении, — говорит Он, открывая для меня дверцу автомобиля.

Ну, поседел, конечно. Но седина ласково обходится с мужскими волосами. Все эти пресловутые седые виски, ах! Короткая стрижка. Светлые глаза. Не растолстел. Большие ладони, очень широкие, крупные пальцы, если проводить ногтем по линии жизни, то доберешься до горячего запястья, где пульс. Я проворачиваю сережку в ухе, а ведь решила, что не буду волноваться, ошиблась. Надо что-то сказать, отвлечься, и я говорю:

— Можно вопрос?

— Можно.

— Дурацкий вопрос.

— Можешь не спрашивать. Я сам отвечу.

Он широко улыбается.

— Хочешь узнать, давно ли у твоего драгоценного мужа роман с твоей драгоценной подругой… Давно. Прекрасная страдающая брюнетка. Хрупкая в своем горе.

— Вовсе не об этом хотела, — дергаю плечом под шубой.

Двигатель работает, сиденье подогревается, это приятно. Я разматываю шарф, кручу по-птичьи шеей, снимаю перчатки, продолжаю улыбаться. Ситуация с моим мужем и моей подругой ужасная, ужасная — и не только для меня. Трудно предположить, что кто-то из них в ней счастлив вообще. Кто? Вынужденный ежеминутно врать Савин? Сознающая свое предательство Марусечка?

Я подумаю, что тут можно сделать. Роюсь в сумке, отыскиваю между кошельком, носовым платком, ворохом странных бумажек, губными помадами и ключами мелкую коробочку с леденцами, кладу прозрачную конфету в рот.

— Хотела спросить: зачем я Вам сейчас? Молодые красивые «сабочки» могли бы водить вокруг Вас хороводы. Слагали бы песни.

Гоняю немного леденец языком, прижимаю его к небу, так логопеды учат деток произносить звук «ррррр», — присасывать язык к небу, упражнение называется «грибок». Смотрю на Него. Как же уродливо получается. Эти люди вокруг, они присасывались к моему небу, врастали в него, добирались до мозга и путешествовали там. Савин, Марусечка, Господин. Потом я оставалась с дыркой в небе, называется волчья пасть, с дыркой в голове, это уже не называется никак. Уродливо, говорю же.

— Расскажу. Давай приедем сначала. Я планировал поговорить на месте.

— На месте?

— У меня к тебе просьба.

— Просьба?

— Слушай, ты начиталась книги «Советы психологов мира на каждый день» и повторяешь за мной последние слова?

— Простите. Это случайно.

Леденец уменьшился до размеров почтовой марки, оставляя после себя густо-малиновый язык, я этого не вижу, просто знаю. Молчу, поправляю на голове пестро-черный берет. «Растаманский» — одобрил сын, стягиваю берет, приглаживаю волосы рукой.

— Подстриглась вот ты зря, — замечает Он.

Не зря, не зря, вспоминаю я, новая короткая стрижка имела смысл и удачно прикрывала отверстие в голове, как картина на обоях — дыру на стене в известном мультфильме, Простоквашино. Трое из.

— Но так тоже неплохо. — Он великодушен, гладит меня теплой ладонью по затылку, мне приятно, я чуть подаюсь головой к теплой ладони, кошки в таких случаях мурлычут.

— Давайте поедем, куда Вы планировали, — говорю в таком случае я, — чтобы поговорить на месте.

Добавляю учтиво:

— Если это еще возможно.

Он хмыкает, купечески говорит: «Невозможного для меня мало» — переключает скорость или что-то такое делает с рычагом, но машина трогается, и мы едем.

Мы едем довольно долго, играет музыка, «Jersey Girl», я все еще улыбаюсь, всегда любила Тома Уэйтса. Прямо, прямо, потом резко налево, к реке; надо полагать, что Он снял целый коттедж, решив не ограничивать себя квартирными считаными метрами.

Не спрашиваю ничего, и мне нравится это. Ерунда, ничего подобного, и нисколько я не ощущаю себя глупой восемнадцатилетней девочкой с членом во рту на заплеванной лестнице.

— А ты сама, — спрашивает Он, — что думаешь?

— Про Савина?

— Да. Про Савина.

— Савин хороший. Он оказался именно таким человеком, который был мне необходим в свое время. Именно таким мужчиной. Способным меня сдерживать.

— С ним было спокойно.

— Да, спокойно и виделся завтрашний день. Савин незаменим в ситуациях, когда кажется, что все закончилось сегодня.

— Еще вопрос. Ты уже поняла, что я знатно поковырялся в этих твоих годах жизни. Тимофей — это что?

— О, Вы знаете о Тимофее.

Остаток леденца разгрызаю с хрустом.

С Тимофеем мы познакомились в магазине оргтехники. Я оформляла кредит на дорогостоящий «макбук», он просто шлялся между полок. Выразил удивление моим выбором: «Никогда не понимал, зачем выкидывать столько денег». Ответно огрызнулась: «То есть вы считаете, что я должна вам сейчас это объяснить?» Тимофей имел наружность обаятельного негодяя — высокий рост, длинные волосы завязывал в «хвост», работал системным администратором в куче контор, я влюбилась. Мы встретились один раз: это был нелепый день, середина осени, чавкали грязью в центральном парке, шел дождь и почти снег. Резко стемнело, поднялся ветер, закидал растительным мусором, и тогда, отклеивая грязный лист ото лба, он сказал четко: «Я люблю тебя». Испугалась, не пустила себя дальше. Дисциплина — я хорошо дисциплинированна.

— Да, узнал о Тимофее. А вот ты не знаешь.

— Что?

— Он уехал в Голландию полтора года назад. Там работает.

— Ну, наверное, это хорошо.

— Женился. Маленький сын. Такой — младенец до года.

— И это тоже неплохо.

— Откуда ты берешь силы?

— А я как раз и не беру сил. Я слабая.

Он чуть морщится и молчит. Надо же, Тимофей в Голландии. Женился. Я любила его довольно долго, хранила электронные письма, рыдала от стыда. Боялась савиновского гнева и отвращения. Мечтала потрогать рукой Тимофеевы длинные волосы. Марусечка говорила: «Плюнь и дай!» Определенно была права. Но Марусечка смелая, а я трусливая.

— Ну вот, здесь я поживу какое-то время, — говорит Он, нажимая на брелок, открывающий ворота, — снял через агентство.

Рассматриваю большой дом строгих очертаний, ничего лишнего, фасад отделан каким-то камнем, чуть светящимся в темноте. «Розовый туф», — объясняет Он. Чугунный ажурный забор, невысокий. Почтовый ящик в форме паровоза.

Большая входная дверь, просто огромная, в два, что ли, этажа, хочется сказать: «Таких огромных дверей не бывает». Он прикладывает магнитный ключ. В незнакомом полумраке я неподвижно стою, позволяя теплому воздуху гладить мое лицо, я не тороплюсь. Торопится Он. Щелкает выключателем, свет голубой, даже синий, не очень люблю такой, предпочитаю теплые желтоватые тона. Моя шуба отправляется в шкаф-купе, если бы я высказалась насчет двери, то непременно продолжила: таких огромных шкафов не бывает!

Проходим вперед, пол из паркетной доски, пустое практически помещение, овальный стол, ярко-белый диван, два стула, барная стойка. Виднеется часть кухонной мебели, тоже ярко-белой.

— Выпьешь что-нибудь? — спрашивает Он, не дожидаясь ответа, заворачивает за угол и возвращается с бутылкой вина.

— Или виски?

— Вино, — отвечаю я.

Мы пьем вино и молчим какое-то время.

— Послушай. Я просто хочу с тобой поговорить. А потом посмотрим. Последние два года я встречался с девушкой, Кирой. Такое вот имя. Мне везет на редкие имена. Кира была много моложе. У нас сложились хорошие Тематические отношения. Виделись раз в две недели. Иногда реже. Иногда чаще. Потом Кира несанкционированно родила ребенка, у меня появилась дочь. Такое событие. После родов Кира потеряла интерес к роли нижней, наши встречи превратились в совсем ванильные. Кроме того, Кира требовала, чтобы я оставил жену и оформил брак с ней. Я этого делать не хотел. Не видел смысла. Часто ссорились. Уже не разговаривали нормально. Она кричала, потом плакала, я уходил. Наконец, вообще отказался от посещений ребенка, просто пополнял регулярно Кирин банковский счет. Стал посещать разовые сессии с… ну, желающие действительно находились. Она откуда-то узнала, ревновала. Выслеживала на такси, настигала, выкрикивала — что-то невероятное, фейерверки. Однажды позвонила, потребовала немедленного визита. Объяснила болезнью ребенка, дескать, приезжала «Скорая». Поехал. Подходя к подъезду, заметил Киру на балконе. Она держала в руках дочь, на девочке был яркий комбинезон. Увидев меня, она бросила ребенка на землю, крикнув что-то, я не разобрал. Вот что произошло чуть более года назад. Девочка умерла почти сразу. Киру признали невменяемой, лечат в спецклинике под Костромой. Я не навещаю, перевожу ежемесячно деньги. Такие дела.

— Такие дела, — говорю я. Ставлю бокал на стол.

— Да, — говорит Он. А что еще скажешь?