Аккуратно одетый рыжеволосый мальчик распахнул перед Гарри дверь и гордо произнес, что мадам и мисс будут готовы «буквально сей момент, господин».
Гарри мог лишь догадываться, какого труда стоило этой женщине пополнить выставку своих моделей. Он вспомнил Оливию. Ей требовались неимоверные усилия, чтобы отдавать приказы слугам или время от времени расставлять срезанные садовником цветы. Лондонские дамы совершали телодвижения исключительно для того, чтобы развлечь себя или чтобы кто-то развлек их.
Даже труженицы, которых он посетил за эти два вечера, целый день спали после тяжелой ночной работы. Мадам Дениз Лекарт и ее персонал, должно быть, вообще не спали.
Она заслужила выходной день. И Гарри тоже после многочасовых поисков своего пропавшего родственника в самых отвратительных местах. Он хотел, чтобы по крайней мере один вечер был приятным.
Завтра он пойдет на Боу-стрит, чтобы посвятить общество в свои безобразные личные дела, но сегодня, поклялся он, должен быть вечер красоты: красивые женщины, красивая музыка. И ничто не помешает ему провести его именно так: ни работа в ее магазине, ни его поиски зятя.
Гарри снял лучшую из отдельных лож, купил на всех театральные бинокли, прочел либретто немецкой оперы, чтобы не выглядеть профаном. Потом послал за цветами, нанял самую дорогую карету, потратил часы на свой туалет. Он также нанял слугу из отеля и обязал его находиться в ложе, приносить закуску и освежающие напитки, чтобы Гарри не пришлось оставлять мадам Лекарт в одиночестве, а также следить за тем, чтобы никто без позволения Гарри не вошел в ложу. Ни один негодяй или повеса не смутит его гостей нежелательной фамильярностью.
Гарри проглотил внутренние сомнения вместе с мятными каплями для свежести дыхания. Он не пытается соблазнить Дениз, упаси Бог, он просто хочет насладиться ее обществом. Никакой влюбленности, говорил он себе. Просто женщин, подобных ей, он прежде не встречал и был очарован, как экзотической бабочкой. Он будет восхищаться ею издалека, обещал он себе, без желания поймать ее.
Гарри поправил галстук и еще раз напомнил себе, что уважает ее за талант, за ум, честолюбие… и обаяние.
Но разумеется, никакой любви здесь быть не может.
Как не могло быть и того, что он вдруг стал заикаться, произнеся «добрый вечер», когда она вошла в демонстрационный зал. И ноги понесли его вперед, а пальцы так онемели, что он не мог дотронуться до ее руки. Более прекрасной женщины он еще не видел, и она улыбалась ему, Гарри Хэркнессу.
Она снова была в черном, только на этот раз платье открывало не спину, а грудь, которая приковывала взгляды. Как же он теперь будет сидеть рядом, не приводя в смущение Дениз и себя?
— Благодарю за цветы. Они прекрасны.
Гарри оторвал взгляд от ее груди, а свои мысли от спальни… а еще от пола, мастерской, кареты. Но Браун с Хеллен выжидающе смотрели на него.
— Не столь прекрасны, как вы, cherie.
Наконец он заметил, что к основанию V-образного декольте приколот бутон одной из самых дорогих красных роз. Остальные бутоны с тщательно обрезанными шипами были соединены на черных кудрях в венок, украшенный тремя красными перьями. Черная кружевная шаль, отделанная красным бархатом, закрывала полуобнаженные плечи. Туфли, видневшиеся из-под юбки, тоже были красные, и Гарри невольно подумал, какого цвета у нее чулки. А еще о том, сумеет ли он провести вечер рядом с этой женщиной и не умереть.
Хеллен кружилась перед Брауном, который, видимо, тоже потерял дар речи. Он зачарованно смотрел на девушку в белом кружевном платье с белыми розами, подаренными Гарри, на талии. Контраст был разительный: невинная девушка в одеянии, отражающем непорочную чистоту, и опытная светская женщина в черном платье, не имевшем никакого отношения к трауру. И все же Гарри знал, что Хеллен намерена принять любое заманчивое предложение, тогда как его cherie намерена с утра опять взяться за работу. Кроме того, пока Хеллен со смехом кружилась, напрашиваясь на комплименты, ее ожерелье из превосходного жемчуга заставляло Гарри думать, что это щедрый подарок любовнице, а не девушке на день рождения. Однако ради влюбленного Брауна он надеялся, что жемчуга позаимствованы у матери Хеллен.
К удовольствию Гарри, на мадам Лекарт не было никаких драгоценностей.
— Завтра мы продадим дюжину платьев, не так ли? — ворковала Хеллен.
Да мадам Лекарт продаст целую сотню после сегодняшнего вечера, подумал Гарри. Скоро она сможет начать их массовое производство, хотя ни одна из женщин не будет выглядеть в них так ослепительно.
И без них тоже, в этом он готов поспорить.
— Итак, мы едем?
Куини наклонилась к Парфе, приказав ему оставаться дома, присматривать за юным Чарли и вести себя хорошо. Парфе согласно завилял хвостом.
Если бы и сам Гарри мог столь же легко пообещать хорошо себя вести! Но он не мог за себя ручаться, о чем свидетельствовали его предосудительные мысли. Он уже обещал своим друзьям, что вечер будет приятным, без малейшего риска для каждого из них, и, когда они сели в карету, повторил свое обещание.
— Никто и ничто сегодня не испортит вам удовольствие. Я принял меры.
И все же Гарри с удивлением почувствовал, как дрожит ее рука, когда вел Дениз к широким дверям театра, а затем по лестнице наверх, в свою ложу.
— Пусть вас не беспокоит толпа, cherie. Они будут только смотреть, потрясенные вашей красотой, а вы будете просто слушать музыку.
Нет, ей еще нужно успеть восхититься самим зданием, позолотой, сверкающими канделябрами, лепными украшениями, прежде чем погаснет свет. Нужно оценить, как одеты другие женщины, запомнить цвета, фасоны, размеры. Пока она все это делала, Куини заметила, сколько жадных взглядов устремлено на ложу Гарри. Кажется, половина женщин и еще больше мужчин смотрели в театральные бинокли прямо на нее. Без сомнения, всех интересовало, с кем пришел виконт, а не ее туалет, поскольку она сидела за высоким бортиком ложи. Куини догадывалась, о чем они думают, и поклялась, что не позволит предвзятому мнению общества испортить ей удовольствие от вечера. И все же она почувствовала неодобрение величественной престарелой дамы в соседней ложе и нескольких девушек, поджавших губы, из ложи напротив.
У мужчин были свои маленькие интересы, о которых леди притворились несведущими. Когда красивый холостяк, новичок в столице, выставляет напоказ свою любовницу, для старейшин и дам светского общества это выглядит вдвойне оскорбительно.
Лорд Хэркинг — один из них, казалось, говорили их гневные взгляды, и предназначается для их достигших брачного возраста мисс. Его титул и состояние принадлежат высшему обществу, а не авантюристке, не лавочнице, не доступной женщине.