— Вот и ладно, — пробормотал Тимофей и стал прислушиваться.
На верхней площадке несколько секунд молчали. Потом незнакомый хриплый голос кому-то пролаял:
— Эй! Почему. Остановилось. Колесо?
— Не знаю. Чего-то внизу заело, — с боязнью отозвался Гридя Шорох, младший механикус. — Надо бы посмотреть.
— Нет. Стой. Ты будешь здесь. Сибодема, Мокрыся! Дуйте вниз.
Послышалось сопение, сипение, шлепанье босых ступней по деревянным плахам.
Тимофей не стал дожидаться бубудусков. По стопорной балке он сполз к самому колесу, меж спицами пролез на противоположную сторону сруба, а потом тихо начал подниматься, цепляясь за кованые скобки.
* * *
В темном, заполненном звуками льющейся воды колодце, он незамеченным добрался до уровня верхней площадки. Тут и замер. Во рту было ужасно сухо, как с тяжелого похмелья, в затылке пульсировала боль, но руки слушались уже почти что хорошо.
Поверх колесного обода он видел в скупом свете оконец всех, кто находился в управляй-каморе, — и Шороха, и связанного Митрича в углу, и пятерых монахов в рясах с засученными рукавами.
Главного Тимофей сразу определил. Откинув на плечи капюшон, тот с надменным видом расселся на лавке и держал в руках заряженный арбалет. Лысый, желтый, с горящими глазами. Он-то, видать, и стрелял в Серегу с Антипом. И остальные не агнцы, тоже участники убийства, но те хоть по приказу действуют. Подневольные то есть. Но этот — сволочь, типичный бубудуск, до ушей налитый злобой, — вот этот самый приказ он и отдавал… Ни жалости, ни совести не ведает. Родную мать зарежет и глазом не моргнет. Сострадарий хренов! Сострадания в нем куда меньше, наберется, чем даже у дикого южного ящера. Как бы там дело ни обернулось, Тимофей порешил, что вот этот желтый ответит за все. Уйти он не должен.
Снизу сквозь журчание послышались неразборчивые голоса.
— Обрат Замурзан, обрат Замурзан… Тут бревно вставлено. Не поддается. Еще бы кого, а?
— Дармоеды! — отозвался желтый. — Дергайте посильней.
Потом все же ткнул пальцем еще в двух бубудусков, и те неохотно двинулись к лестнице. На подмогу. Тимофей только усмехнулся.
Дурни! Стопорную балку из колеса и вчетвером не вытянуть, — течением здорово зажимает. Вместо этого нужно лебедку крутить, ручка чуть ли не в глупый лоб упирается, но для чего она там, эти увальни вовек не догадаются, будут брус дергать до самого последнего посинения. Как приказано…
Что ж, подумал Тимофей, пущай занимаются упражнениями. А он пока отдохнет. Подождет, покуда желтый не останется совсем один. Мост все еще не сведен, время сейчас работало и на Тимофея, и на померанцев, но никак не на бубудусков.
Чтобы удостовериться в этом важном факте, Тимофей подполз к отдушине и выглянул.
* * *
Так все и было, как он предполагал. Первый из кораблей, «Гримальд», уже проходил аккурат между створами Скрипучего. За ним следовал линкор. Огромный, многопушечный, с раздутыми парусами и на совесть отдраенной палубой.
Мостовой старшина увидел сначала его скулу с полуаршинными позолоченными буквами ДЕНХОРН, затем среднюю часть, — все эти бухты канатов, лебедки, горки лоснящихся ядер, палубные люки, шлюпки на рострах; а потом и ют, по которому расхаживал рослый мужик с отвислым пузцом и в адмиральских эполетах.
Адмирал поднял голову и тут они с Тимофеем встретились глазами. Померанец с приветливостью помахал перчаткой. Он и не подозревал о том, что творится внутри разводной башни. Поэтому спокойно повернулся к своим офицерам, что-то им сказал. Те тоже глянули на отдушину и дружески замахали. Рулевые, ворочавшие двойной штурвал, от дела оторваться не могли, поэтому только кивали да скалились.
— Ладно, ладно уж, — тихо пробурчал Тимофей, отползая. — Ишь, приветливые. Плывите себе!
Его вдруг поразила мысль о том, как по-разному люди могут относиться друг к другу. Одни тебе руками машут, зато другие арбалетными болтами стреляют…
Впрочем, и те, кто руками махали, те тоже везли не пряники, они плыли с огромными пушками, чтобы стрелять в кого-то пудовыми чугунными шарами. И чего так все в жизни устроено? Говорят, что хороших людей больше плохих. Но тогда на любой войне именно хорошие люди убивают других хороших. Почему же так-то?
Тимофей вздохнул.
В сложившейся ситуации мысль была совсем ненужной, бесполезной, да и бестолковой к тому же. Старшина мотнул головой, отгоняя ее, как муху. И тут же пожалел. В затылке будто пузырь вспух, что-то там звучно хрустнуло и очень заболело. Но потом боль стихла, ушла, а с глаз даже мутная пленка спала. Наверное, позвонок какой-то вправился, стал на место. Тимофей обрадовался и живо повернулся в сторону управляй-каморы.
* * *
Там произошли изменения. Митрич вроде опомнился, начал причитать, постанывать. Гридя безуспешно дергал рычаги. Желтый главарь бубудусков зашипел, пнул Митрича в бок, и погнал двух последних монахов к лестнице. Вскоре их бритые макушки пропали из виду.
Все.
Желтый остался один. Тимофей понял, что лучшего момента у него не будет.
Держась за скобку, он повис над колодцем. Где-то в темном низу, обтекая остановившиеся ковши, шумела Текла. Тимофей зажмурился, вытянул вперед сразу и руку, и ногу. До колеса достал, но не так, чтобы зацепиться. А обод, между прочим, был мокрым, скользким, ненадежным.
Тогда Тимофей припомнил, что на потолке должен был остаться крюк для фонаря, которого уже сто лет как не было, поскольку казенных денег на него все эти сто лет не хватало.
Он быстро вскарабкался наверх, начал шарить рукой. Крюк отыскался, и сидел прочно, только уж очень высоко над колесом. Между тем колесо дрогнуло. Видимо, дело у монахов начало сдвигаться с мертвой точки. На нижней площадке скрипело трущееся дерево, слышались натужные стоны.
А в продух, оказавшися на уровне ног, уже был виден длинный бушприт третьего корабля, нацелившегося прямо в разведенный пролет. На нем висели матросы, поднимавшие дополнительный кливер. Тимофей с тревогой подумал, что их, должно быть, еще много, этих померанских кораблей. И их судьба сейчас находится в его, Тимофеевых руках…
Он выдернул из штанов ремень, накинул на крюк и принялся раскачиваться на этой короткой петле.
Приноровившись, прыгнул. Попал удачно — между двух торчащих лопастей, а руками зацепился за ободья. Крутнулся, скользнул по толстой спице и обрушился на стол. Опрокинул чернильницу, мокрым сапогом наступил на дежурц-журнал. Все это он сделал на одном дыхании, как мог быстро. Однако недостаточно быстро. Когда поднял голову, то увидел наведенный на него арбалет, а над ним — два желтых удивленных глаза. Нельзя было дать им опомниться…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});