Читать интересную книгу Ныряльщица за жемчугом - Анна и Сергей Литвиновы

Вроде очень Золотой старался говорить о Стекловой нейтральным тоном, но слишком уж нервно потирал руки. И глазенки метались.

В чем тут дело? Может, они все-таки вместе Истомину изводят?

Дима пытался представить: вот человек-гора вламывается во мраке ночи в салон красоты. Разбивает аквариум, выкладывает из умирающих рыбешек узоры-послания для Изабель. Или приносит под дверь Истоминой манекен, поразительно похожий на нее саму, мертвую…

Картинка не складывалась. К тому же консьерж говорил о молодом, нормального телосложения парне. Или тут целая банда работает? Банда психов? Нет, не бывает такого.

— Расскажи мне про Стеклову. Все, что про нее знаешь, — сбавил обличающий тон Полуянов.

Чрезвычайно надменный (как рассказывала Надюшка) фотограф тыканье проглотил, вздохнул, махнул в сторону лавочки:

— Давай тогда хоть присядем.

Скамейка, ветхая и грязная, опиралась спинкой на гаражные стены. Рядом стояла урна, полная битых бутылок и рыбьих ошметок. Зато пластиковые стаканчики (явно уже бывшие в употреблении, и не раз) были заботливо прикрыты стопкой газеток на сиденье.

— Наш местный бар, — насмешливо представил местечко Золотой. — Не «сухими» же тут сидеть. — Он извлек из внутреннего кармана пижонскую посеребренную флягу, предложил Полуянову: — Виски. Двенадцатилетка. Из Ирландии. Очень рекомендую.

— Надо хоть познакомиться, — усмехнулся журналист. — Меня Дима зовут.

— Мент? — уточнил Золотой. — То есть, пардон, полицейский?

— Нет.

Выспрашивать дальше толстяк не стал. Сделал добрый глоток вискаря, передал флягу Полуянову:

— Давай, не брезгуй. Я не заразный. — Поежился, обхватил необъятное тело руками, посетовал: — Меня всегда морозит, если про Ирку речь. И выпить хочется… Чего она опять натворила?

«М-да, а Стеклова, похоже, личность известная! — подумал Полуянов. И упрекнул себя: — Чего стоило, прежде чем к Золотому идти, хотя бы погуглить ее? Нет, понадеялся на слова Изабель, что подруга, мол, полный ноль, ничего из себя не представляет. Придется ориентироваться на месте».

— А я и про прежние подвиги Стекловой не слишком осведомлен, — виновато улыбнулся он.

— О, так вы многое потеряли! У нее же целое, можно сказать, портфолио, неужто не знаете? Не видели ее самую известную серию — «Чаепитие с мертвым»?

— Нет, — пожал плечами Полуянов.

— Впрочем, я понял. Вы нормальный человек, от всей этой грязи далеки, — льстиво произнес Золотой. — А вот в наших кругах про «Чаепитие с мертвым» говорили. Ну, и в «XXX-пресс» написали. Короче, это серия постановочных фотографий. Модель — и мертвец. Оба — за чайным столиком. Лицом к лицу. Руки переплетены.

— Какая мерзость! — не удержался Дима.

— А Стеклова считает — высокое искусство. — Золотой назидательно вскинул указательный палец: — В принципе, что-то в этом действительно есть. Противопоставление красоты — живой и мертвой. Безмолвный диалог. Пар от горячего чая тщетно пытается отогреть ледяное лицо…

— А где она трупы для своих съемок брала? — перевел разговор в практическую плоскость журналист.

— Ну, работники ритуальных услуг весьма корыстолюбивы, — усмехнулся Золотой. — И покойники под их юрисдикцией находятся как минимум дня по два.

— То есть она в морге снимала?

— Ну а где еще? Не в студию же трупы бомжей тащить? Могут неправильно понять. Проще моделек подогнать в морг, они существа подневольные, — презрительно скривился фотограф.

— А где конкретно съемки проходили?

— Ты все-таки мент, — вздохнул Золотой. Сделал добрый глоток, передал флягу Диме, приказал — голоском уже пьяненьким: — Пей. Тогда скажу.

Работа есть работа.

Дима глотнул. Золотой не соврал: виски действительно оказался отличным. И, кажется, был куда крепче традиционных сорока — горячая волна тут же обожгла горло, ударила в мозг. А фотограф захихикал:

— Хорошо пошла? Я туда абсента добавил и водки, авторский рецепт.

— Морг… — прохрипел Дима.

— Да, понимаю. Ты не расслабляешься. В каком морге Ирина снимала, я точно не знаю, вроде куда-то в Люблино ездила. Там больничка, на Шестом проезде. И при ней — скорбное заведение. — Золотой покачал головой и добавил обиженно: — Вот вы нас всех, кто post-mortum снимает, изгоями считаете. Огульно. Хотя на самом деле между нами — четкий водораздел. Я, например, всегда работаю только с согласия родственников. И по их заказу. Если мне письменного разрешения не дают, на выставках не представляю, тем более в сеть фотографии не выкладываю. А Ирина делишки свои втемную обтяпывает, а потом вернисажи устраивает. Вот представь, Дима, приходишь ты на выставку, а там фотография: модэлка чай пьет с твоей мертвой бабушкой. Что бы ты сделал? Придушил бы ту Стеклову. Или как минимум в суд на нее подал. Но ей пока везет, хитрюге. — В голосе его прозвучало искреннее сожаление. — Не нарвалась еще.

— Слушайте, — не удержался Полуянов, — да какая разница, тайно или с согласия фотографировать? В любом случае покой мертвых тревожить — это свинство.

Золотой отхлебнул из фляги. Развел руками:

— В жизни вообще полно свинства. Взять хоть виски. Отрава — но до чего завораживает. А тут одновременно: и тайна, и запретный плод. Ты, Дима, когда маленький был, украдкой не бегал на чужие похороны поглядеть?

— Как-то и мысли такой не возникало, — хмыкнул Полуянов.

— Значит, неглубокий ты человек, — сделал неожиданный вывод фотограф. — Я вот каждую субботу врал матери, что в кино, и сам на кладбище ехал. Ходил, смотрел. Пытался понять, что там, дальше. За черной стеной.

Но Диме совсем не хотелось философствовать. В чужом дворе, за полночь, на холодной «алкогольной» скамейке.

— Как вы со Стекловой познакомились? — спросил он.

— Да как со всеми, — грустно усмехнулся Золотой. — На презентации кто-то представил, рассказал, кто я есть, она потом и явилась: портфолио делать.

— Когда? — перебил Дима.

— Ну… года два назад.

— Кто вас познакомил?

— А я, что ли, помню? — ощетинился Золотой. — Ко мне эти тетки по пять штук на дню приходят. Вроде сослалась на кого-то, но на кого — не упомню, и не пытай.

— Хорошо. Что было дальше?

— Ну… я человека, бабу особенно, сразу вижу — правильная она, вся до мозга костей, или есть в ней чертовинка. Ну, и сразу понял: эту на многое развести можно. Сначала на шибари ее уговорил…

— На что?!

Золотой взглянул с укором — мол, элементарных вещей не знаешь, и снисходительно пояснил:

— Шибари, или сибари. Японская техника связывания. Боли не причиняет, но женщине эротическое наслаждение доставляет необыкновенное.

— То есть вы со Стекловой переспали, — подытожил журналист.

— Ну зачем так в лоб? — поморщился толстяк. — Я, знаете, не гусар, наскоком крепость никогда не беру. Жду, пока сами попросят. Они ведь, когда голыми позируют, всегда воображают, будто фотограф от вожделения умирает. Когда заканчиваешь съемку, говоришь одеваться, очень обижаются: «И это все?!»

— О᾿кей, — хмыкнул Дима, — я понял, она сама захотела. А дальше что?

— А дальше — заявила, что всю жизнь мечтала заниматься фотографией. Под руководством такого специалиста, как я. Способности у нее имелись. И мне действительно нужна была помощница. Чему-то я ее научил, многое она ухватила сама. С восторгом участвовала во всех моих проектах. Я даже подумывал о совместной выставке… и, может быть, о совместной жизни…

Золотой окончательно понурился, снова глотнул из фляги. Печально проговорил:

— Но не учел одного: знакомить со смертью можно лишь сильных духом. Тех, кто способен заглянуть за грань — и остановиться. А Иру царство тьмы, к сожалению, поработило. Полностью. Нормальных людей смерть должна расслаблять, а для Ирины, увы, она стала тяжелым наркотиком. Я сейчас думаю, Дима, что было бы, ухвати я самые первые симптомы? Когда она останавливала машину, чтобы сфотографировать со всех ракурсов сбитую на трассе окровавленную собаку. Когда получила каким-то обманным путем пароль к закрытому форуму судебных медиков и с упоением разглядывала снимки, сделанные во время вскрытий. Но я считал, что сам не без греха, и только посмеивался над ее забавами. Стал всерьез волноваться, только когда она аквариум разбила.

— Аквариум? — насторожился Полуянов.

— Ну, у меня дома стоял. Обычный такой, круглый. Жила в нем всякая мелочь — гуппи, гурами, никому не мешали. А однажды прихожу — вода вылита, а рыбешки мои на столе. Дохлые. Ирина, понимаешь, инсталляцию снять задумала.

«Да, — мелькнуло у Полуянова, — фантазия у девушки небогатая».

— Я ей, конечно, скандал закатил, а она в слезы. Искренне ничего не понимала, кричала: «Что такого я сделала? Подумаешь, какие-то рыбки! Я тебе новых куплю!» Ну, это и стало последней каплей. Я ей велел собрать чемодан и убираться.