Читать интересную книгу Черная радуга - Евгений Наумов

– Вы как рабы, – сказал Матвей. – Рабы денег.

– Мы зарабатываем, да! Тысячи зарабатываем! Но мы не крадем, мы своими руками, вот этими, – он вытягивал черные от асфальта руки в мозолях. – А говорят – жулики. Плохие люди говорят, сами жулики.

– Но взятки даете?

– Не даем, у нас из горла вырывают! Кто свои деньги отдаст? Приходится: куда ни ткнешься – давай взятку!

Он разволновался, сбегал к «Жигулям» и приволок еще две бутылки. Так они уломали все за один присест. На следующий день, проснувшись, Матвей еле оторвал голову от подушки и понял: взят жестоко. Голова будто заколочена в тесный деревянный ящик, виски стягивает. «Знакомо. Коньяк всегда так ошарашивает…» Пришлось с утра плестись в пивной бар. А там как раз накануне кончилось пиво и еще не подвезли. Но возле бара стояли группки страждущих – видно с первого взгляда. Подошел.

– Кто сбегает?

Гастроном был рядом, но до одиннадцати еще далеко, дают не всякому. Головы повернулись как по команде.

– Матвей! – молодой, но уже лысый, сгорбленный, похожий на параграф парень раскинул руки. – Здорово! Ты откуда?

– Вот ты откуда? Тебя же из нарко за два побега прямо в элтэпэ наладили.

– Был, был! Полгода кукарекал, недавно вернулся.

– Ну как там?

– Житуха – во! – Параграф показал большой палец. – Столярил в одной мастерской. И там жить можно.

– А сиводрал?

– С этим плохо. Ну ладно, потом поговорим. У тебя есть? Матвей достал десятку. Оставался еще четвертной.

– Давай!

Параграф (Матвей напрочь забыл, как его зовут) выхватил деньги и деловито потрусил в магазин. Вернулся быстро, со стороны поглядеть – безрезультатно, ничего не оттопыривалось, не вздувалось. На нем были надеты белые брюки, правда уже замызганные, и коротенькая кремовая курточка – пачки сигарет не спрячешь. Но по озабоченному виду сразу стало видно – взял. «Бомба» оказалась за поясом, прикрытая курточкой.

– Пошли… – трое без слов потянулись за ним. Параграф на ходу отдал сдачу – алкаши в предвидении дармовой выпивки, как правило, люди аккуратные. По пути сорвали по паре вишенок с веток, густо усыпанных ягодами, – на закуску.

В уютной рощице неподалеку расположились. Параграф сноровисто сдернул ногтями пластмассовую пробку (трезвенники с превеликим трудом снимают ее плоскогубцами), достал из-за пня стакан и протянул Матвею.

Отпустило. Заели вишнями, закурили, погомонили о жизни.

– Я ведь только из трезвария, – сказал один. – Вечером взяли: как раз после получки – только квакнул, белый свет увидел… Я бушевать, а они меня – на ласточку.

– Какую ласточку? – Матвей в вытрезвитель не попадал – везло, да и остерегался: во время штопора не шатался по улицам, а если приходилось идти в магазин, то надевал темные очки, брал портфель и деловым шагом проходил дистанцию – посмотришь, клерк спешит на работу, кому какое дело?

– Подвесили за руки и ноги врастяжку – мол, успокойся, Утром, правда, выпустили. Раздобрились, потому как деньги были. Говорят: коль расплатился, сознательный, на работу сообщать не станем, у нас мало кто платит, шантрапа, неплатежеспособная публика. На службу сообщил: вывихнул ногу. Надо ведь: поправиться…

– А если проверят? Нога-то здорова.

– Вечером. вывихну, – сказал парень спокойно. – Поднаберусь…

«Велика ты, сила народная», – подумал Матвей и отдал смятые трешки:

– Сбегай еще.

Параграф рысцой побежал к гастроному.

И это тоже знал Матвей: бормотуха коварна. Пьется легко, чувствуешь себя нормально, радостно, а потом – как обухом по голове. Поэтому после третьего «гуся» (скоротали время до одиннадцати) запасся еще пойлом и поспешил домой, на дороге вырубаться не хотелось. Только ступил на порог – провал. Очнулся вечером. Что такое? Глянул в зеркало: паспорт в крови, сам разбит. Видать, с порога так столбом и рухнул; Такое с ним уже бывало. Кое-как умылся, дрожащими руками открыл портфель, там поблескивали темные бутылки. Ага, до завтра хватит. Откупорил, выпил, стал немного соображать. «Придется спускать на тормозах, работать дома и общаться по. телефону».

Два дня спускал на тормозах, но виражи становились все круче, – на бормотухе, никак не спустишь, она все время заносит в сторону, коварный напиток, слишком много гнилья намешано.

Пришлось попудрить ссадины, подмазать кремом, надеть черные очки (хорошо, что синяки под глазами очки закрыли) и отправиться наконец за белой, сорокаградусной родимой матушкой. С нею сразу стало легче, организм тут же переключил обмен веществ на чистый алкоголь. Время от времени разжижал алкоголь в артериях пивом – брал по трехлитровой банке и пытался выйти из штопора на пиве.

Такое ему раньше удавалось. Но для этого нужно запастись большим количеством пива. Ему повезло – как раз в магазинчик напротив привезли бутылочное «Жигулевское». Он взял, не посмотрев на число, ящик (пересыпал в рюкзак), но как только хлебнул дома стакан, понял: и тут прокол. Пиво было старое, перебродившее, даже числа не разглядеть – чернильное пятно расплылось на косой бумажной выцветшей наклейке.

Пиво все-таки до капли высосал, так что утром снова пришлось плестись на пятачок перед пивбаром. Он пошарил в карманах – одна мелочь. «Ничего, бог алкаша хранит». На пятачке опять встретил Параграфа в окружении тех же опухших морд – как будто и не уходил с того дня, вертелся, улыбался, сыпал шуточками, только брюки еще больше замызгались и уже совсем не выглядели белыми.

«Железные люди! – с каким-то мистическим удивлением подумал Матвей. – А ведь он в эти дни тоже не просыхал… Его в бак с пойлом запусти – не только выживет, но и потомством обзаведется».

– У меня пусто, – сказал он Параграфу. – Но надо. Параграф вытащил смятый дежурный рубль и мелочь.

– Понимаешь, тут всего-то не хватает… Матвеева мелочь пригодилась – там вдруг наскреблось несколько рублей. Опять вишни, знакомая рощица, Знакомый захватанный стакан. Но стало легче.

– Теперь можно ориентироваться. Надо добыть копеек. На занятые деньги он допился до того, что пытался выброситься с балкона, но случившаяся внизу соседка закричала, спугнула… Дальше мрак, он до сих пор не знал, упал он с балкона или нет. Судя по кровоподтекам на всем теле, ужасающему синяку поперек ребер, разбитой морде – выбросился. Но если выбросился, то почему жив остался? Ведь пятый этаж.

– Где я? – спросил осторожно в туалете. – Это Север? Кто-то загоготал.

– Можно сказать, что и так. Хотя скорее это Юг. По виду из окна было трудно что-либо определить: бетонный забор, все занесено снегом, голые деревья. «Деревья! Значит не Север – там деревьев почти нет… А ведь мы срывали вишни… должно быть лето. Почему зима? А может, это было в другой раз?»

Ему нужно срочно установить, где он, в какой точке пространства и времени находится, чтобы не произошел в сознании оборот хаоса, утвердиться хотя бы в малом. Но сделать это осторожно – заподозрят, что в такой стадии, примут радикальные меры, продлят срок, изменят курс лечения или вообще запрут к идиотам. «Без срока давности…» Вот почему он разговаривал, выпытывал, хотя ни разговаривать, ни выпытывать не хотелось – депрессия. Наконец по оброненным названиям сел, идиомам, оборотам речи удалось кое-что понять – напряжение спало, мозаичные обрывки воспоминаний стали складываться в какую-то стройную картину. Он уяснил.

Поездка в Киев была деловая и закончилась глубоким штопором. В гостинице Матвей подарил дорогую нерпичью шляпу юркому парикмахеру Рудику, которому она приглянулась, и вышел под косо идущий снег простоволосый – все было нипочем. Еле доехал до автовокзала, стал в раздумье – пугали орущие, тесные, душные очереди, еще вырубишься в костомятке. К нему подскочили два шустрячка.

– Куда ехать?

– Далеко, в Сумскую область.

– Давай деньги, возьмем билет.

Матвей отдал последние рубли. Шустрячки не обдурили, принесли тотчас билет, взяв комиссионные. Заметив его состояние» вдруг предложили:

– Хочешь довезем? Машина вон стоит.

– Сколько шкур сдерете?

– Сотню.

– Ну, поехали. Только деньги дома.

Шустрячки заехали домой, заправились, взяли с собой какого-то вонючего пойла – самогон, что ли? – и, посоветовавшись, сказали:

– Сотняги-то маловато. Дорога дальняя, снегопад…

– Что, овес дорог? И сколько же?

– Полторы.

– Ну вы… Ладно, поехали.

Ехали долго, снег падал все гуще, по пути останавливались, угощали Матвея пойлом, от которого он несколько раз вырубался (подмешано?), а остановившись на полдороге, заявили:

– Нет, ехать трудно. Меньше чем за двести не повезем.

– Да вы люди? Что же я теперь, по полю пойду?

– Как хочешь.

Видимо, Матвей показался им бобром, которого стоило ободрать. Но он согласился: что поделаешь, шустрячки за горло взяли. Чувствовал – у них иная мораль, иные мерки. Уже потом, анализируя происшедшее, понял, что если бы деньги оказались при нем, то нашли бы его только весной, точнее, не его, а хладные останки под снегом. Оказывается, пока он вырубался, шустрячки тщательно обшарили все карманы, портфель, забрали документы, электробритву, рубашки, часы – все, что представляло какую-то ценность.