Читать интересную книгу Империя человечества. Время солдата - Алексей Бессонов

– Да ради Бога, ты, анальный житель, – безразлично ответил Детеринг и спокойно прошел мимо него.

Мы миновали пульт, зашли за шкаф, и Детеринг вытащил из кармана тяжелый цилиндрик размером с сигаретную пачку и тонкий стерженек.

– Сунешь внутрь активатор, – начал он, но я перебил его:

– Я знаю.

– Отлично. Сунь его вон там, – он махнул рукой, – сам знаешь куда.

Я прошел несколько метров до края платформы, сел на корточки, активировал заряд и запихнул его в одну из сотен свободно раскрывающихся секций аппаратного шкафа. Как только я это сделал, со стороны входа раздалась беспорядочная стрельба. Я схватил излучатель и бросился туда. Пока я бежал, выстрелы стихли.

Детеринг успел туда раньше меня. Он стоял над чем-то на коленях, рядом стояла полумертвая Тин, сжимая в руке дымящийся «тайлер». Рядом с Детерингом валялся его шлем.

На металлическом полу в луже крови лежала Ильмен Эрц. Грудная клетка и верх живота у нее были разворочены. Детеринг быстро, профессиональными движениями, вкалывал в края раны скобки блокадера.

– Йорг, – слабо произнесла Ильмен, – зачем ты это делаешь? С такими ранами не живут.

Детеринг молча, стиснув зубы, затянул блокадер, осторожно приподнял одной рукой тело Ильмен, другой быстро разрезал комбинезон у нее на спине и на ощупь присоединил штекеры блокадера к кибердоку. Откинул волосы со лба.

– Через сутки здесь будет корабль, – неживым голосом произнес он. – Все. Саша, носилки.

Когда мы выбрались из трубы в нору, ведущую к озеру, Ильмен вдруг пришла в себя.

– Йорг, почему я еще живу?

Детеринг вздохнул.

– Потому что я так хочу. Вот ведь человек: тащат ее, понимаешь ли, как ребенка, а ей все не так.

– Йорг… – слабо улыбнулась Ильмен, – все, что мне от тебя нужно, – это один поцелуй… а потом дай мне умереть.

– Поцелуев – хоть миллион… – Детеринг наклонился над ней, стянул с головы шлем и закрыл ее лицо своими локонами. Поднялся. – А вот умереть не дам.

– Зачем я тебе, Йорг? Я старая и… – она с трудом подняла голову, оглядев скрытую блокадером грудь, – и, по-моему, уже не совсем женщина.

– Не бойся, сиськи тебе склеят лучше прежних. Моя сестра – пластический хирург, я уж как-нибудь прослежу за этим.

– Но для чего?..

– Понимаешь, Ильмен, я совсем не так молод, как ты думаешь. И… та девушка на платформе – это была моя старшая дочь. Понимаешь… потерять еще и тебя… я устал, Ильмен. До смерти устал хоронить людей.

– Ты знал?..

– Нет, Ильмен. Я знал, что она пропала без вести в десантной операции пять лет назад. Прости. Не надо. Давай-ка я опять тебя выключу.

Он сделал ей инъекцию, Ильмен обмякла, и мы поволокли носилки дальше.

В танке Детеринг сразу унес ее в пассажирский отсек – там находилось реанимационное оборудование, а я сел за штурвал.

– Неужели это была его дочь? – изумленно спросила Тин.

– Да, – устало ответил я.

– И она?..

Я вздохнул.

– Понимаешь… как тебе сказать… мне сложно это объяснить. Есть люди, которые становятся пиратами не из страсти к быстрым деньгам. Люди, которые считают наш мир недостаточно свободным или слишком лживым… Все люди разные, Тин. Идеалисты… просто идиоты, которые верят, что смогут создать более справедливый мир. Такое было не раз и, видимо, будет еще долго.

Тин пошевелилась в кресле.

– А если бы он знал?

– Он имперский офицер, Тин. Ну… офицеры, увы, тоже бывают разные, понимаешь? Но для него долг – это честь, а честь – выше всего, выше любви, выше семьи, выше собственных интересов.

– А для тебя?

– Для меня, наверное, тоже.

В коридоре нас ждали. Экранный щит с мощной спаренной установкой перегородил туннель, стволы плевались пламенем, рубка наполнилась звоном, сигнализирующем о попаданиях. Деваться мне было некуда, я утопил в пол педаль акселератора и лупил ракетами. Под полом рубки истерически выли элеваторы перезарядки, у меня погасла левая секция обзорного экрана. Но три ракетные кассеты сделали свое дело – подлетев почти до потолка, наш танк миновал обломки щита, трупы и расплавленный унитарный бокс, почему-то не взорвавшийся от попаданий.

Мы вылетели на свет Божий – уже рассвело, – и я помчался по каменистой пустыне на запад.

В рубку вошел Детеринг.

– Остановись, – приказал он.

Детеринг отвалил люк в борту и спрыгнул на землю. Через минуту танк едва ощутимо качнулся. Шеф вернулся в рубку.

– Все, – сказал он, – курс на Солфер…

* * *

В полдень заверещала стойка ДС. Детеринг удивленно поднял брови и надел наушники.

– Что? Уже на геостационарной? Слушай ориентировку: космопорт находится…

Я поднялся на верхнюю аппаратную палубу, вышел из лифта и взобрался по аккуратной пластиковой лестнице к верхнему ремонтному шлюзу. Там был свой лифт, ведущий через броню наверх.

Громадная, в пять метров толщиной диафрагма разъехалась, платформа подняла меня на уровень внешней обшивки, и в глаза мне ударило ослепительное зимнее солнце.

Я прошелся вперед, солнце сверкало в гладкой черной поверхности брони. Корабль стоял на огромной скале, вклинившейся в бушующее море. Передо мной было серо-голубое море, позади, там, где огромные кили фрегата косо резали небо, раскинулась снежная пустыня.

Я прошел метров пятьсот, почти к самому носу корабля, сильный холодный ветер с моря трепал мои локоны. Ветер пах морозом, пах йодом, солью и пылью далеких звезд. Тин не увидит их. Она лежит в гробу в моей каюте, и у нее аккуратно, словно лезвием, срезан верх черепа. Ее принес Ремер через день после той, последней, адской ночи. Они летели в Фариер, а переводчика не было. И я отпустил ее… Ремер принес ее завернутой в имперский флаг. На нем не было ни фуражки, ни оружия, он нес ее, как несут имперского воина. Он молча, до пола поклонился мне и ушел.

Лицо хлестал ветер… Ветер шептал мне: «Я люблю тебя, слышишь?.. Люблю тебя, слышишь?..» – «Ты – это все, что у меня есть…» – шептал он голосом Рене. «Я хочу быть с тобой всегда и везде…» – шептал он голосом Тин. Ветер Рогнара, ведь не ты дал мне тех, кто любил меня. Зачем же ты забрал их?..

Нет, ветер, ты их не забрал. Они всегда со мной. Всегда и везде, они ждут меня среди пылинок далеких звезд, и звезды будут разговаривать со мной их голосами…

Над моей головой выл ветер. Сильный морской ветер, несущий частички моря, частички Рогнара. Под моими ногами была гладкая сталь. Имперская сталь, покорившая звезды.

Яростный ветер и черная сталь.

1996 г.

Алексей Бессонов

Маска власти

Глава 1

Я воткнул палки в хрустящий снег и перевел дух. Через стекла очков снег казался искрящимся золотом, мягким ковром укрывшим склон горы. Я достал сигарету и скептически оглядел траекторию своего спуска. Н-да, забрался я… до кемпинга верных километров восемь по прямой. «Вернусь к закату, – лениво подумал я, – сожру здоровенный шницель и спущусь в холл. Закажу литровый кухоль грогу и стану глазеть на бильярдистов. И к вечеру, пожалуй, налижусь до чертиков, глядя, как милорд Чарных, жирный орегонский кретин, спускает свое состояние».

И все-таки здесь гораздо лучше, чем на пляже в тропиках. Тишина, народу мало, да и горы наводят на некие величественные мысли. А прожарить кости я еще успею: если верить героическим нашим метеорологам, в столице со дня на день ожидается сумасшедшая жара. Что до океана, то после трех месяцев на Ралторре меня тошнит при виде воды. Что есть на Ралторре, кроме воды? – едко спрашивал Нетвицкий и сам же отвечал: – Совершенно верно, дерьмо, редкими кучками плавающее по поверхности воды. Занесли ж нас черти на эту мокрую планету! И то правда: одна вода, и местами – отдельные островки размером с четвертьдолларовую монету. Воистину Империя катится в пропасть – уж если террористы с политическими завихрениями начинают интересоваться даже этакими безрадостными мирами, добром мы не кончим, нет…

«Идеализм, видимо, есть некая составная человеческой психологии, – подумал я, отбрасывая окурок. – Точнее говоря, романтический идеализм – стремление к бездумному обожествлению некой идеи. Сколько раз уж это было в истории… и вот опять: все те же бредни о равенстве, братстве и вселенской справедливости, и опять же с бластером в руках, и опять же в эту справедливость строем и с песнями, и опять же все равные, а кто-то – самый равный… равнее равных – черт, по-русски этак и не скажешь! Все-таки плохо преподают у нас историю цивилизации…»

Гуманитарий, сказал я себе, размеренно шевеля лыжами, военный интеллигент. «Королев, – сто раз говорил мне Детеринг, – не делай умное лицо, оно не подходит к цвету твоих сапог…»