раз в свой приезд – а я бываю в Питере очень часто – я непременно попадала под дождь, хотя бы разок. Но вот что странно: ни разу не заболевала, даже когда промокала до нитки.
– Раскрывающиеся мосты, белые ночи и дожди, от которых не болеешь, – это здорово, – признал Соль. – Но вы и сами сказали, что это не волшебство.
– Если хочешь, чтобы мы дошли до волшебства, может, перестанешь меня перебивать? – предложила Кирина бабушка. – И давай-ка разогреем еще блинов… хорошо, что я напекла с запасом. Вижу, покушать ты мастер. Ставь чайник, и я расскажу тебе историю о волшебстве.
История Марты, Петербурга и духа странствий
– Итак, все началось с моей самой первой поездки в Санкт-Петербург. Точнее, честно говоря, эта поездка была второй: до нее я уже бывала в северной столице вместе с мамой. Но это, знаешь ли, не считается: город не узнаешь по-настоящему, пока не погуляешь по нему в одиночку.
Мне было семнадцать лет, я закончила школу и собиралась поступать в институт. Я чувствовала себя очень взрослой, свободной и счастливой. Страшно вспомнить, но я и вправду становилась абсолютно счастливой при мысли о том, что мне предстоит поступить в институт и закончить его, выйти на работу, завести семью… В общем, зажить самой обыкновенной жизнью без неожиданных поворотов – такой жизнью, которой, наверное, хотели для меня мои мама с папой.
Но, к счастью (хотя я и знаю, что родители всегда желали мне только добра), меня ждала другая жизнь. И она началась в тот самый день, когда я отбилась от экскурсии и отправилась гулять по городу в одиночестве.
Я гуляла весь день, и до чего же это было здорово! Я видела Дворцовую площадь и Лиговский проспект, Аничков мост и Эрмитаж. Я гуляла по изогнутым мостикам и вдоль каналов, походила по прямым линиям Васильевского острова. Я шла только туда, куда действительно хотелось. Когда я проголодалась, перекусила пышками с горячим чаем – купила их в пышечной и съела на лавочке. До сих пор помню, до чего эти пышки были вкусными!
Набрела на книжный магазин и там потратила на книги почти все деньги, отложенные на день. Так я гуляла и гуляла, пока наконец солнце не село. Город зажег свои вечерние огни, и светлые блики заплясали на темной воде – а в Питере везде вода, куда ни посмотри.
Я уже не знала, как вернуться в гостиницу, – совсем заблудилась… Но почему-то мне не было страшно. Я зашла в один из дворов-колодцев и долго смотрела на небо, сидя на лавочке, – мне было хорошо и совсем не холодно. Кажется, я забыла о времени… Не знаю, сколько я там просидела.
Пришла в себя от того, что меня окликнули по имени. Я успела удивиться, когда подумала, что это кто-то из моих товарищей по поездке умудрился меня здесь найти, но, когда обернулась, увидела незнакомого молодого человека. Он был до крайности нелепо одет, но это не помешало мне разглядеть, что он очень хорош собой – рыж, веснушчат и зеленоглаз, как кот. Прошло столько лет, а я до сих пор помню, какого цвета были полоски на его шарфе в день, когда мы встретились. Желтые, зеленые и коричневые – именно в таком порядке.
«Откуда вы знаете мое имя?» – спросила я.
А он ответил:
«Я видел тебя во сне».
Вот так это и случилось. Мы гуляли всю ночь напролет, и он представился Санкт-Петербургом. Позднее я узнала его имя… То, что написано у него в паспорте. Но что имя значит для человека, который способен легко выбрать себе новое? Я всегда называла его Питером, и это нравилось нам обоим.
– А он правда увидел вас во сне? – спросил Соль, немного покраснев.
– Нет, на самом деле он увидел меня еще днем и услышал, как экскурсовод обращается ко мне по имени. – Марта мечтательно улыбнулась. – Что ж, его версия событий и сейчас звучит куда лучше…
Он показал мне ту сторону города, которая еще не была мне знакома. Мы с ним забрались на одну из крыш и там встретили рассвет. Это было совсем как в сказке – то утро мне никогда не забыть. Его волосы горели на солнце, как нимб. Мы говорили обо всем на свете – о красках и кисточках, об «Алисе в стране чудес» и Пушкине, об автомобилях и лошадях, мечтах и будущем, прошлом и настоящем. И к утру мы знали друг о друге все, что необходимо знать для того, чтобы влюбиться: что мы любим одни и те же книги и смеемся над одними и теми же шутками.
Так случилось, что я не вернулась в Москву вместе с экскурсией ни в то лето, ни в последующие несколько месяцев. Я не стала поступать в институт, который в Москве планировали для меня папа и мама. Вместо этого все лето напролет я гуляла с Питером. Мы объездили все пригороды, жили в палатках на берегу Финского залива, ходили на концерты-квартирники и «подпольные» выставки художников. Все это казалось таинственным и запретным и от этого еще более привлекательным. Наверное, красивее, чем в то лето, я никогда не была: я носила браслеты на ногах и мужскую шляпу-котелок, и на меня оглядывались на улицах. Мне это очень нравилось: я чувствовала себя необыкновенной. В принципе, так оно и было.
Питер познакомил меня и с другими необыкновенными людьми. С некоторыми из них я общаюсь до сих пор. Они – музыканты, художники, путешественники… С ними мне никогда не приходилось скучать. Мы с Питером часто ходили по гостям. Кухни огромных коммунальных квартир бывали слишком тесными для наших бесед, и тогда мы убегали заканчивать разговоры на улицу. Под руководством Питера, который учился на художника, я тоже стала рисовать и через год поступила в тот же институт.
Сам Питер, кстати, недолго там проучился: то, что он рисовал, его преподавателям не очень нравилось. Зато нравилось мне! Он замечательно чувствовал красоту мира вокруг. Когда ты смотришь на его картины, ты понимаешь, что тот, кто их нарисовал, умеет наслаждаться жизнью. И он умел!
Я научилась у него самым важным и хорошим вещам: он сделал меня смелой и честной с самой собой. С момента встречи с ним я никогда не делала ничего такого, чего бы мне ни хотелось. И самое главное: он познакомил меня с Духом Странствий.
– Ого! – выдохнул Соль. – Настоящий Дух? А как он выглядит?
– Очень впечатляюще, – ответила Марта, заговорщически понизив голос. – У него человеческие глаза, но он похож на льва с синей гривой, густой и лохматой. Он весь увешан бусами и разукрашен белыми узорами. В одной лапе он держит копье, а в другой – палитру. Все потому, что одной