Читать интересную книгу Тьма на ладони - Иори Фудзивара

— Ах, вот как? Ну что ж… Значит, сбылась твоя мечта о кадровой реформе? Или ты не этого добивался?

— А что поделаешь? Сам знаешь — лишних сотрудников у нас пруд пруди. У каждого начальника отдела списки таких людей уже давно в столах заготовлены. Закон о труде обязывает сообщать человеку об увольнении не позднее чем за месяц. Поэтому надо спешить. В общем, сейчас все забегают, как тараканы. Если честно, у меня уже нервы сдавать начинают…

— Да уж, нашли время розгами махать. Только что президент на себя руки наложил, а теперь еще и это. Тут кто угодно с ума сойдет!

— Да в том-то и дело, что его смерть сработала как пусковой механизм! Знаешь, что ответил Тадокоро журналистам на вопрос о финансовой перспективе?

— Нет, а что?

— Акции обваливаются. Уже сегодня они были на грани фола, и падение продолжается. Обесценивание неизбежно.

— А дальше что? Контрольный пакет с молотка?

— В общем, да… Сам понимаешь: компания — это живой организм, в котором каждый день что-нибудь меняется. Но если ему перекрыть кислород, он умрет… Ну ладно, завтра позвоню!

И он отключился.

Не вешая трубки, я нажал пальцами на рычаг телефона. Стол Томидзавы по-прежнему пустовал. Я вспомнил нарциссы, что принес гендиректор в кабинет Исидзаки наутро после того, как тот повесился. Не знаю, конечно, о чем они там спорили на совете директоров. Но как бы компанию ни трясло — окончательное решение по поводу массовых увольнений должен был принимать он, Тадокоро. Такое радикальное, эффективное решение никак не вязалось с его инертной натурой. Компания — живой организм? И если ему перекрыть кислород — он умрет? Так же как бедолага Исидзаки?

Секунд десять я рассеянно крутил в памяти слова Какисимы, потом очнулся и набрал номер справочной. Узнал телефон Юридического департамента, позвонил туда, спросил адрес и часы работы. Закрывались они в четыре. Времени оставалось в обрез.

Я вырвал из газеты недочитанную статью и вместе с распечатками затолкал в карман пиджака.

— Охара! — позвал я. — Пойдем-ка в переговорную.

В переговорной царил идеальный порядок. Еще вчера на этих столах валялись видеокамеры. Вот по этому телефону я в последний раз звонил Исидзаки. А сколько раз, по уши в работе, я просиживал здесь до утра! Как бы там ни было — ничего этого уже больше не повторится…

Вдруг очнувшись, я понял, что стою посреди комнаты, опустив голову. В мозгу копошились такие странные мысли, что я сам себе удивился. Охара сидела за столом напротив и смотрела на меня так пристально, словно пыталась подслушать, о чем я думаю. Надеюсь, хотя бы частично это ей удалось. Поскольку одной из моих мыслей было только что принятое решение: никогда больше не оставаться с нею наедине.

Тем не менее она мягко улыбнулась и, как ни в чем не бывало, спросила:

— Ну как, шеф? Свалились в обморок перед подружкой?

— Почти, — кивнул я. — Только не от простуды.

— Неужели такая красавица?

— Ну… Примерно как ты.

— О! Тогда я вас понимаю.

— Но в общем, ты была права: гулять мне пока рановато. Голова как расплавленная…

— Ну тогда, может, после поговорим?

— Да ладно. Я же тебе обещал. Только времени мало, поэтому буду краток.

Я наскоро изложил ей то, что услышал от Киэ Саэки. Кое-что сократил, но все, что касалось их отношений с Исидзаки, пересказал как можно подробнее. Но Охара с ее дотошностью все же разок перебила меня вопросом:

— Так кто же отец ребенка?

— Не знаю, — ответил я. — Подумал, не стоит об этом расспрашивать. Да и она, похоже, все равно не сказала бы. А вдруг это кто-нибудь из знаменитостей?

Она покачала головой:

— По-моему, вы зря деликатничали!

— Возможно, — согласился я.

Когда я закончил, она склонила голову набок и задумалась на несколько секунд.

— А она не могла ничего приврать или приукрасить?

— Да нет, — ответил я. — По крайней мере, в главных моментах — вряд ли.

— И все-таки… Когда люди откровенничают о себе, такая вероятность остается всегда. Будь они хоть трижды раскрасавицами.

— По-моему, Киэ Саэки верить можно, — сказал я. — Ты у нас, Охара, конечно, женщина проницательная, но иногда твоя проницательность бьет через край. А это может повредить карьерному росту. Учти на будущее.

Она закусила губу и в кои-то веки смолчала. Чудеса, да и только.

— К тому же она умна. И по-своему самолюбива. Иначе бы не призналась в том, что ее отец якудза. Да и в рассказе ее слишком много подробностей, проверить которые — раз плюнуть. Скажем, спроси я у нее адрес той кондитерской на Аояме — она бы назвала не задумываясь.

Я достал из кармана визитку Киэ Саэки.

— Когда человек вручает тебе такую карточку, насколько ему доверять — рассудить несложно.

Охара заглянула в визитку и вдруг подняла брови.

— Этот ресторанчик на Дайканъяме я знаю… — пробормотала она.

— Что, такой известный?

— Когда-то частенько туда заглядывала. Очень популярное заведение для молоденьких женщин.

Редкие блюда в меню, и готовят вкусно. Потом про него стали часто в журналах писать, народ туда толпой повалил, вот я и перестала захаживать. — Она вздохнула. — Вон как! Значит, даже они разоряются?

— А что ты хочешь? «Пузырь» в экономике лопнул не только для компаний да корпораций. Все вокруг одними болячками маются.

— Весь мир с ума сошел, это верно… Но я, кажется, разговор куда-то не туда увела, простите!

— Да нет, не увела. Скорей уж, подчеркнула кое-что в положении Киэ Саэки.

— Но шеф! Теперь, когда вы мне все это рассказали, я вообще ничего не понимаю. При чем тут смерть президента? При чем тут компьютерная графика? Все только окончательно запуталось, разве нет?

— Возможно, — вздохнул я задумчиво. — К тому же лично я окончательно запутался в женской психологии.

Сказав это, я тут же прикусил язык. Еще не хватало, чтобы Охара после вчерашнего приняла это на свой счет! Но волновался я зря. В ее голосе не было ни малейшей натяжки.

— Да уж, в наше время такую безответную любовь и представить трудно! Прямо как в сказке. Даже завидно немного… — В ее голосе не слышалось ни капли иронии. — И все-таки между ней и теми, кто нападал на вас прошлой ночью, существует какая-то связь, верно?

— Ну, я бы не назвал это «связью»…

— Тогда ответьте на главный вопрос домашнего задания.

— Это какой же?

— О вашем детстве.

— А… Ладно. Когда-нибудь расскажу.

— Знаете, чему можно верить меньше всего на свете?

— Чему?

— Вашему «когда-нибудь»…

В этот миг за моей спиной оглушительно лязгнуло. Я обернулся. В проеме распахнутой двери стоял Санада с крайне угрюмым выражением лица. В его близко посаженных глазках сквозило что-то необычное.

— Ах, вот ты где!

Его слова обращались не ко мне:

— Охара! Надо поговорить.

— А что такое?

Не ответив ей, он посмотрел на меня:

— А ты разве сегодня не болеешь?

— Болею. Да вот заскочил в наш медпункт за лекарством. Если у вас разговор, я пойду.

— Сделай милость.

— Подождите, босс! — встряла Охара. — Ничего, если мы поговорим чуть позже? У нас с шефом важный вопрос…

— А я тебя что, в игрушки играть приглашаю? Я вспомнил слова Какисимы. «Всех нечленов профсоюза будут увольнять поименно…» Охара состоит в профсоюзе. Хоть за нее можно не беспокоиться.

Я поднялся из-за стола.

— Извини, Охара. Что-то меня опять лихорадит. Пойду-ка я домой.

Санада окинул нас обоих подозрительным взглядом.

Я легонько коснулся ее плеча и вышел из переговорной. За столом Томидзавы по-прежнему никого не было. Я направился сразу к лифту.

На дворе ярко светило послеобеденное солнце. Потеплело. Весна разгоралась. В садике у соседнего здания стояли скамейки. Несмотря на будний день, на скамейках сидели люди, с виду — типичные клерки, и лениво грелись на солнышке. Эта безмятежная картинка никак не вязалась с тем, о чем рассказал Какисима. Разница между его историей и этим весенним денечком казалась просто невероятной.

На одной из скамеек я заметил знакомую фигуру. Томидзава сидел в одиночестве и молча смотрел в одну точку перед собой. Не замечая ни меня, ни кого-либо вокруг.

Я стоял на тротуаре, разглядывая весеннее солнце, и странные мысли опять копошились в моей голове. Почему фигура человека, устало опустившего плечи, так органично вписывается в этот весенний пейзаж? В подобной гармонии было нечто горькое и несправедливое. Он сидел застыв точно статуя, с остекленевшими глазами. И разглядывал что-то совершенно мне неизвестное.

Я отвернулся и пошел своей дорогой.

Проходя мимо здания российского посольства, я скользнул взглядом по фигуркам полицейских. Карту местности на выходе из метро я изучил довольно подробно, однако шагать пришлось куда дольше, чем я ожидал. Голова кружилась, перед глазами все плыло. Возможно, оттого, что я с самого утра мотался по городу как заведенный. А может, просто устал и размяк под лучами весеннего солнца.