Но разве тот ему что-нибудь сделал? Против него динки не восставали. Да и стрелять он мог только в крайней опасности: выстрел выдал бы врагам, что к застигнутому врасплох Гассану спешат на помощь.
Белая Борода еще мучился всеми этими сомнениями, как вдруг зашумели кроны деревьев и по лесу пронесся ураган. Фигура пригнувшегося воина задвигалась, и наклоненная голова, выступающее копье оказались пустым призраком. Перед ним торчали ветки кустарника, колеблемого ветром.
С досадой Белая Борода оставил свою засаду и пошел к тому месту, где предполагал воина, чтобы окончательно убедиться в своей ошибке.
Он видел перед собой одни ветки ядовитого молочайника, соком которого туземцы отравляют свои копья.
«Вероятно, сегодня утром динки не преминули вновь опустить свои стрелы в этот сок! Но к чему эти мучительные мысли? Один Господь властен в жизни и смерти!»
И с этими мыслями Белая Борода двинулся вперед. По временам он останавливался и прислушивался, так как в темноте лучше руководствоваться слухом, чем зрением.
Ему показалось, что он слышит отдаленный шум, но не мог различить отдельных звуков. Белая Борода подходил к тому месту, где расстался с Гассаном, и у него мелькнул луч надежды. В этом месте находилось верное убежище от преследователей — ворота смерти, в которые не решился бы войти ни один динка. Шум приближался. Можно было расслышать воинственные крики. Чем ближе подходил он к тому месту, откуда они доносились, тем радостнее становилось у него на душе.
Наступил момент дать знак преследуемому Гассану, что близко подкрепление. Направо в каких-нибудь ста шагах должны были находиться ворота смерти. Белая Борода остановился и выстрелил в воздух; потом он крикнул: «Гассан! Гассан!» и вновь зарядил ружье. Эхо повторило крик.
В то же мгновение направо от него раздался ответный выстрел и ясно послышалось: «Белая Борода, Белая Борода!».
Быстрым скачком охотник исчез в соседнем кустарнике и бросился по направлению доносящегося до него крика:
— Сюда, сюда, брат, товарищ!
Через несколько секунд он стоял у ворот смерти на маленькой площадке, где еще лежали мертвый осел и убитый леопард, а еще через несколько секунд новые друзья — Белая Борода и Гассан, освещаемые слабым светом луны, протянули друг другу руки.
Сколько чувства было в этом искреннем взаимном рукопожатии, сколько бесконечной благодарности с одной, сколько искренней радости с другой стороны!
Велика сила дружбы и живительно ее действие! Это добродетель, возвышающая наше сердце, безразлично, даем мы или берем.
Но друзья у ворот смерти не могли предаваться своим чувствам. Шум все приближался, слышался гул дико кричавших голосов; вдвоем они не могли пойти против сотни врагов, и им оставалось только спасаться бегством.
— Гассан, входи, я подожду! — торопил Белая Борода.
Гассан медлил с секунду, как будто хотел сказать: «Иди ты вперед, друг и брат, а я подожду динков».
Но потом он сказал:
— Все равно: здесь — динки, там — леопарды!
Несколько минут спустя площадка опустела; вскоре затем в кустах замелькали воины. Они оторопели, увидев мертвых осла и леопарда, с ужасом посмотрели вверх к воротам смерти, стали в круг и начали совещаться; потом ринулись вперед, следуя призыву своих соотечественников, спешивших по дороге в Сансуси.
Там надеялись они найти своего врага, ненавистного Гассана, спасшегося от их копей только благодаря быстрому бегству.
Победа динков была полная.
Базингеры вздумали танцевать, и Ахмет, в то время единственный распорядитель серибы, дал согласие. Динков позвали, и они собрались для воинственной пляски.
Что случилось затем, об этом рассказывали теперь посланные в самых отдаленных дворах; известие о том, что танцоры вдруг превратились в воинов и бросились на базингеров, переходило от племени к племени.
Ахмет первый получил смертельный удар. Потом началось кровопролитие среди базингеров.
Оставшись без предводителя, солдаты хотели бежать, но за воротами были оцеплены другими динками и все без исключения убиты. Солдаты никому не давали пощады; они оставляли в живых только женщин и детей, которых уводили в рабство.
Захватив хлебные запасы, негры зажгли серибу. Храбрейшие из них сейчас же после нападения на базингеров отправились в лес, чтобы там выждать Гассана; предполагали, что он в Сансуси.
* * *
В ту ночь на Ивана Купала Гассан после своей исповеди перед Белой Бородой еще долго блуждал по лесу. Наконец он несколько успокоился и направился по дороге к серибе. Деревья уже начинали редеть; вдруг он поднял глаза и увидел на небе красное зарево. Гассан сообразил, что это горит его сериба.
Грозное зрелище повергло его в отчаяние. Он подумал, что это обыкновенный пожар, вызванный какой-нибудь неосторожностью его слуг, в другое время с таким несчастьем можно было справиться, но теперь, во время голода, когда его последние запасы стали жертвой огня, его положение в стране динков оказывалось весьма шатким.
Он ломал руки и шептал:
— Это — наказание Божие, это — суд Божий! — Овладев собой, Гассан поспешил вперед, чтобы спасти хоть что-нибудь. Вот он уже выходит из лесу… Вдруг он видит, как из ближайших кустов выбегает толпа негров и направляется к нему… Он тотчас узнает динкских воинов, а также Лису с поднятым копьем во главе их.
Что хотят эти люди? Напасть на него?.. Недолго ему пришлось размышлять, потому что мимо него пролетело несколько копей и одно попало в верхнюю часть левой руки.
Гассан, как затравленный зверь, бежал в лес, к воротам смерти, где Белая Борода во второй раз спас ему жизнь.
Глава XII
Домашняя утварь праотцов
Семь спящих отроков. — Перемена воздуха. — Вопрос о горшке. — Голод. — Бутылка для питья. — На гребне горы. — Взгляд на обетованную землю. — Чудесный сон. — Громадный дикий козел. — Домашняя утварь праотцов. — Вычищенный котел. — Свежая печень козла. — Как разрешается вопрос относительно горшка. — Мертвая ядовитая змея. — Магазины. — Этнографические изыскания. — Свежее индийское просо. — Поющие леса. — Происхождение слоновой кости. — Доброй ночи!
— Наконец-то ясный денек! Наконец-то видно голубое небо и светит солнце. Сегодня — день семи спящих отроков. Стало быть, будет хорошая погода, а это для нас очень кстати.
Так говорил Белая Борода рано утром Гассану, растянувшемуся у входа в пещеру духов.