наскоро поставленные баррикады. Люди Хроуста, впрочем, тоже зря времени не теряли: тут и там в поле зияли свежевырытые, пусть и неглубокие, волчьи ямы, были навалены горы мусора и камней, призванные воспрепятствовать атаке конницы, и построены укрепления для арбалетчиков, стрелков и пушек. Вагенбурги выстроились перед армией, как стена, и на них Хроуст, как и раньше, полагался более всего.
Разведчики донесли, что Митровицы еще не присоединились к атакующим. «Должно быть, Редрих рассчитывает, что ослабленным Сироткам будет достаточно и рыцарей. Нельзя сказать, что он сильно ошибается, – думал Рейнар. – Что могут эти оборванцы против обученных солдат? Многие из них вооружены даже не копьями, а вилами, которыми еще в прошлом году убирали сено, а уж о доспехах и заикаться нечего…»
Большинство конников Латерфольта пали в Козьем Граде. Все, что у него осталось – сотни полторы ветеранов да юнцы, которых он наскоро обучил, были не чета былым кровожадным монстрам, потомкам свирепых разорителей с пустошей Хинн-Гессера. Шарка была все еще слаба, она всю ночь исцеляла раненых, пока не свалилась с ног от усталости, и кажется, Хроуст не собирался ею рисковать… Если крылатые гусары Митровиц успеют присоединиться к армии, Сироткам сегодня придет конец.
Впрочем, именно так рассуждал Редрих последние тридцать лет всякий раз, как Хроуст со своими отщепенцами появлялся на горизонте. Но еще ни разу Хроуст не потерпел поражения.
Гетман верхом на боевом коне был уже здесь и ожидал битвы на возвышении над полем. Кирш по его левую руку не умолкал, комментируя каждое действие врага. Шарка и ее брат держались чуть поодаль. Маленькая ведьма сидела в седле на удивление уверенно, но взгляд ее постоянно возвращался к правому флангу – к коннице хиннов, возглавляемой Латерфольтом.
Самого Латерфольта Рейнар таким еще не видел. Егермейстер сделал выводы из своих ошибок и надел легкий доспех темника из мелких металлических пластин и даже остроконечный шлем без забрала. Рейнара тоже облачили в доспех – наверное, самый роскошный, какой только смогли найти, оставив, впрочем, без шлема: Хроуст хотел, чтобы лицо «Истинного Короля» оставалось открытым. За его спиной подняли повыше штандарт с крылатым псом Митровиц, и всякий Сиротка, проходя мимо Рейнара, отдавал ему честь без особой охоты в голосе. Рейнар отворачивался, чувствуя, как впиваются в кожу веревки, которыми его запястья привязали к седлу.
Солнце разгоралось все ярче, пробиваясь сквозь дым, повисший на многие версты от Унберка. Хроуст ждал: глухая оборона была его единственным шансом выйти отсюда живым. Но генералы Редриха тоже не спешили бросаться в атаку. Наконец откуда-то справа, со стороны хиннов, раздался вскрик, в котором Рейнар не разобрал слов. Хроуст словно очнулся от дремы и пришпорил коня, направляясь туда вдоль своего вального гуфа – тяжелой конницы, которую привели паны-предатели вроде Ольшана, – и пехоты, состоящей из старых, опытных Сироток, таворцев и сброда Бракадии. Булава-кулак взлетела в воздух, и Хроуст разразился боевым кличем:
– Здар, Бракадия!
– Здар, Ян Хроуст!
Сзади прокатился, точно гром, медленно нарастающий гул: Сиротки стройно и мощно завели свою песню под гром барабанов. Каждый удар отзывался в груди Рейнара, словно били прямо по нему. Белоснежная кобыла под ним заволновалась, как и все остальные лошади.
Войско Редриха – длинная черная полоса на горизонте – забурлило, точно морская волна, когда ветер донес до них чудовищное пение тысяч глоток.
Битва при Унберке началась.
Герцог наблюдал, как тяжелая конница превращается из стройных рядов в разрозненный рой, когда первые лошади увязли в волчьих ямах. Нет, все же Сиротки неплохо подготовились: земля разверзалась под копытами рыцарей, увлекала коней на дно, пока другие всадники неуклюже разворачивались, наталкиваясь друг на друга со своими тяжелыми копьями с крючьями. Тех, кому удалось пересечь поле, поджидали бронированные телеги Хроуста с окошками в бортах, из которых стрелки и арбалетчики расстреливали подступивших слишком близко рыцарей. Но этого было недостаточно, чтобы сдержать Редриха: вскоре битва развернулась у самых укреплений.
Правый фланг снова взорвался дикими, животными воплями, перекрывшими даже ружейные залпы и громовой голос Хроуста, отдававшего команды своим военачальникам: это Латерфольт повел в атаку свою кавалерию. В обход основного очага сражения, держась того же правого края поля, хинны неслись к левому флангу врага, где армия Редриха пока оставалась неподвижной. Как завороженный, Рейнар наблюдал за всадником в остроконечном шлеме. Лошадь под ним танцевала, мечась из стороны в сторону под градом стрел, пока сам всадник, сидевший в седле так легко, словно врос в него, посылал стрелу за стрелой в идущих в контратаку всадников Хасгута. Чертов Латерфольт…
– Пусти меня к нему, мой гетман! – раздался за спиной Рейнара истошный вопль. Хроуст схватил за поводья лошадь Шарки: та с ужасом наблюдала, как Латерфольт и его отряд скрываются в облаке пыли, схлестнувшись с левым флангом рыцарей.
– Ты нужна мне здесь! – отрезал Хроуст, одновременно удерживая ее лошадь и следя за битвой. – Я же сказал, что больше не пущу тебя в бой!
– Но ведь он…
Ее слова утонули в громе барабанов, залпах, топоте и пении Сироток. А может, перешли в рыдания – отвернувшись от маленькой ведьмы, Рейнар понял, почему она разрыдалась.
Битва Латерфольта с рыцарями закончилась так же стремительно, как и началась. Из пыльного облака обратно к Хроусту отступал заметно поредевший отряд конников, и Латерфольта среди них не было. Хиннов преследовали рыцари, слишком тяжелые, чтобы угнаться за всадниками, но значительно превосходящие их числом. Хроуст тем не менее довольно ухмыльнулся, глядя, как рассыпается в толпу строй конников, которые, в отличие от хиннов, не имели ни малейшего представления о расположении ловушек. Теперь под ними разверзлась земля. Те, кто падал, на ноги уже не поднимались – они находили смерть под копытами лошадей своих же товарищей, которые упрямо неслись в погоню за проклятыми язычниками.
Тем временем возле укреплений продолжалось смертоубийство. Вагенбурги задержали рыцарей, но пехоте Хроуста с ними было не совладать: Сиротки падали один за другим. Хроуст посылал к укреплениям отряд за отрядом из вального гуфа, не трогая резерв. Поле тонуло в дыму, но теперь уже не от Унберка, а от ружей и пушек, паливших с обеих сторон.
Справа из облака дыма, словно из-за Завесы Тавора, вынырнул живой и невредимый Латерфольт.
– Петлич! Стрелки! – скомандовал Хроуст, увидев, как принц Сироток и его всадники возвращаются в правый фланг, ведя за собой тяжелых конников. Хинны легко перемахнули через ров, перед которым закованные в металл кони рыцарей сгрудились в растерянности. Грянули оглушительные залпы. Рейнар едва не закричал, когда попытался заткнуть руками уши и веревки впились в шрамы на запястьях. Вслед за залпами ружей защелкали тетивы луков и арбалетов, заскрипели пращи, зазвенело железо, а затем оглушенных атакой рыцарей настигла тяжелая пехота. Ближний бой закипел на обоих флангах.
Латерфольт подъехал к Хроусту, тяжело дыша.
– Молодец, сын, – сказал Хроуст. – Теперь ударь по грифонам с левого фланга.
Долбаный лисеныш, он не отступал после своей нелепой атаки, а обманным маневром вывел рыцарей прямо к ловушкам Сироток! Рейнар не сдержал вздоха: тупость генералов Редриха всегда обескураживала его. Казалось, король намеренно отбирает в ряды военачальников отбитых идиотов. Даже Златопыт, который был хорош и умен, в итоге не придумал ничего лучше, чем отнять у Редриха его главное оружие – последнего кьенгара. Теперь страхи и подозрительность короля продолжали уверенно вести его к краху. А ведь он не всегда был таким…
Прежде чем исполнить приказ Хроуста, Латерфольт приблизился к Шарке и молча поцеловал ее, отчего резерв за спиной