И так - на всех дорогах...
Беженцы двигаются днем и ночью... Смешиваются с воинскими частями, сидят в лесу у костра. Многие приспособились к кочевой жизни. Научились свертывать свои одеяла на манер солдатских шинелей - в скатку - и носят через плечо.
Но паники никакой нет. Знают, что все кончено. Все самое страшное позади. Теперь поскорее надо добраться назад домой и начинать мирную жизнь.
Едем из Вильно в Минск. Везем последние номера "Виленской правды". Кабина набита кипами газет. Веревка развязалась, номера газет сползают на ноги. Чудесный, солнечный, холодный день. Сосновые леса. Быстрые облака. Шоссе, обсаженное березами. Знаменитое шоссе Москва - Вильно, по которому отступала армия Наполеона. В иных местах сохранились с тех времен березы. Огромные, вековые, почерневшие, с длинными плакучими ветвями. Настоящие верещагинские березы.
Изредка нас обгоняет серебряный самолет Гражданского Воздушного Флота. Он ныряет в холодных облаках, вдруг зажигается на солнце стеклянной звездой.
Вот по шоссе идет небольшой человечек в бобриковом картузе, с мешком за плечами.
- Здравствуйте, товарищи.
- Здравствуйте.
- Газетку не дадите?
Останавливаемся.
- Как не дать! Дадим. Последний номер "Виленской правды".
Знакомимся. Быстро возникает беседа.
- Вы кто такой, товарищ?
- Я сапожник. Из Вильно. Несу сапоги сыну. Он живет тут недалеко, в двенадцати километрах.
- Ну, как у вас дела?
- Дела ничего. Спасибо. Было плохо. А после того как пришли большевики, нам, мастеровым, стало гораздо лучше.
- А чем раньше было плохо?
Он смотрит на нас блестящими, наивными глазами.
- Как же не плохо? Безработица замучила. Летом есть работа - едим. А зимой нет работы - голодаем.
- Вы для себя работали или на хозяина?
- На хозяина. Хозяин имеет в Вильно обувной магазин. Мы вырабатываем для него изящную дамскую обувь последних моделей. Может, знаете, виленская обувь славится? Да...
- А вы сколько от хозяина получаете за пару?
- Мы получаем три злотых. Совсем нас хотят ограбить. Мы работаем, а он только в магазине сидит и на наши деньги себе дома строит. Несколько домов себе в Вильно построил. На наш труд. Ну, спасибо, теперь товарищи пришли. Теперь будем жить по-другому.
- Как же?
- Сделаем артель. Будем на себя работать. У вас можно еще один номерок газеты взять? Народ очень интересуется, что товарищи пишут.
- Пожалуйста. Возьмите пяток. Дайте людям. Пусть читают.
- Спасибо, товарищи.
- Добрый путь, товарищ.
- А в Москву поехать скоро можно будет? Интересно посмотреть, какая у вас Москва.
- Скоро, скоро.
- Спасибо, товарищи.
- За что?
- За то, что пришли.
- И вам спасибо.
- За что?
- За то, что хорошо наших товарищей красноармейцев встречаете.
- Как же плохо встречать? Они наши братья.
- Ну, будьте счастливы.
- Взаимно.
Наша легковая машина шипит, кряхтит, шумит, трогается с места и весело бежит дальше, пугая непривычных к автомобильному движению крестьянских лошадей.
Вот жнивье. По жнивью ходят коровы. Мальчик-пастушок в конфедератке до ушей, в худом пальтишке, подпоясанный веревкой, идет за ними.
- Здорово, молодец!
- Здравствуйте, товарищи!
- Чьи коровы?
- Чьи? Известно чьи. Панские.
- А у вас своих коров нет?
Мальчик весело открывает мелкие белые зубы. Жмурится против солнца.
- Нет.
- А земля есть?
- Две десятины.
- Семья большая?
- Восемь человек.
- На восемь человек две десятины?
- Ага.
- Чья же вокруг земля?
- Помещика.
- Сколько тебе помещик платит за то, что ты пасешь его коров?
- Тридцать злотых в год.
- Это что ж выходит - два с чем-то злотых в месяц?
- Ага.
- Много?
- Зачем много? Мало.
- Как же вы живете?
- Бог знает.
- А бог есть?
- А как же. Есть.
- Где же он?
Мальчик щурится еще больше и показывает пальцем вверх:
- А на небе.
- Кто тебе сказал?
- Ксендз.
Мальчик подходит к автомобилю и с детской жадностью рассматривает колеса, стекла, фонари.
- Хочешь быть шофером?
Его глаза загораются:
- Ага!
- Ну, так в чем же дело? Бросай своих панских коров и садись, мы тебя повезем учиться.
Он понимает, что это шутка, но также понимает, что в этой шутке есть какая-то доля правды. Он понимает, что это возможно. Если не сейчас, не сию минуту, то, может быть, через год, через три.
- Дайте газетку.
- Бери. Дашь прочесть в деревне.
- Спасибо, товарищи.
- За что?
- За то, что пришли.
Он смущенно отходит и бредет за коровами, погруженный в свои детские мечты о какой-то другой, интересной, богатой жизни, когда можно будет не пасти панских коров, а мчаться на автомобиле по веселому белорусскому шоссе.
Вот и Сморгонь. Дважды знаменитое местечко. Это в Сморгони Наполеон бросил свою отступающую армию и один укатил в коляске в Париж. Это под Сморгонью в 1915 - 1917 годах, во время первой мировой империалистической войны, шли небывало жестокие бои.
Я осматриваюсь вокруг. Узнаю складки местности, линию железной дороги. Даже наши артиллерийские окопы сохранились. Они осыпались, заросли травой, но я узнаю их.
Возле железнодорожного переезда нас окружает небольшая толпа. Солдат польской армии с велосипедом. Еще один солдат. Старик. Несколько женщин. Расхватывают газеты. Расспрашивают.
Солдат с велосипедом оказывается артиллеристом. Он сражался под Львовом. Над ним подтрунивают. Он смущенно усмехается, говорит:
- Мне повезло. Если бы не пришла Красная Армия, мне бы пришлось еще служить и служить. А вот теперь, вместо того чтобы служить панам, я домой еду, к семье.
Другой солдат - пехотинец. Он деловито спрашивает артиллериста:
- У вас в Кошах уже землю помещика поделили?
- Еще нет. Комитет только что выбрали. А у вас в Шутовичах?
- Делят уже.
Высокая пожилая женщина с кошелкой вдруг начинает довольно сердито кричать на солдат:
- Эх вы, мужчины! Землю делить не умеете.
И, обращаясь к нам:
- Вы, товарищи, нам инструктора поскорее пришлите, чтобы он научил, как землю делить. А то наши мужчины никуда не годятся.
Старик сердито ее останавливает:
- Ишь ты! Инструктора тебе надо, как панскую землю делить. А разве в семнадцатом году большевиков кто-нибудь учил, как это делается? Сами дошли. Нам бы только в случае чего немножко помогли с помещиком справиться.
- Да ведь уже справились.
- Справиться справились, а кто его знает!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});