Ее место в израненной, истерзанной муками совести и страшными воспоминаниями душе Кирилла заняла не менее странная женщина. С именем. С замечательным, светлым, легким, как вздох, таким чистым именем: Светлана. Иногда он злился за нее, почти ненавидел за доступность, с которой она позволила себе практически пасть к его ногам. Как она могла, это же мерзко, это отвратительно! Не по-человечески, как-то по-скотски. Да, это он начал, не она. И именно он повел себя по-скотски. Но не для того ли, чтобы она не допустила этого, чтобы остановила его, поставила на место зарвавшегося гостя. Не с этой ли целью говорил ей гнусные слова, практически открытым текстом называя вещи своими именами? Да, в ту минуту он желал ее безумно, никогда раньше не испытывал ничего подобного. Всегда умел себя контролировать, всегда чувствовал себя человеком, а не животным, не умеющим обуздать грязных своих потребностей. И только тогда, единственный раз в жизни, позволил природному инстинкту взять верх над разумом. Ведь не впервые пожелал ее тогда, не впервые! Ведь на собственной же свадьбе, в машине, когда Света прижималась к нему жарким пышным боком на каждом повороте, готов был повалить, задрать подол нарядного платья и… Прямо на глазах у Тамары. Но ведь смог же тогда сдержаться! Смог победить животный инстинкт, смог целый день сидеть рядом с нею с равнодушным видом. Смог! Тогда почему же в этот раз все было иначе, почему не нашел сил себя контролировать? Неужели только из-за отсутствия посторонних глаз и ушей? Ну, угостили тебя борщом — съешь, скажи "спасибо" и иди домой. Можешь сказать парочку комплиментов гостеприимной хозяйке, но зачем же хамить, зачем за добро платить грязью, гнусностью?!
А вот только грязь ли то была?! Гнусность? — да, однозначно. Но грязь… Можно ли назвать грязью случившуюся между ними неожиданную страсть? И пусть это действительно было довольно гнусно с его стороны — ну кто, скажите, мешал наговорить пустых красивых слов, кто?! — но то, что произошло, все равно нельзя считать грязью. Потому что не может быть грязью любовь. Пусть такая, пусть странная, не всем понятная, непонятная даже самому себе, пусть лишь на один-единственный миг. Но Кирилл был уверен — в тот миг, в тот момент, когда они словно сошли с ума, когда весь мир перестал существовать вокруг, когда они вдвоем оказались в полном, абсолютном вакууме, когда соединились тела и души воедино, в едином же лихорадочном танце, на празднике плоти, в безумии страсти — это была именно любовь.
Может быть, это было привычным для Светланы. Может быть, для нее его неожиданное не то предложение, не то требование, и ее же готовность удовлетворить это требование было обычным, не выходящим за рамки гостеприимства поведением. Обидно, даже больно, но пусть так. А как иначе можно расценить ее готовность ко всему? Мерзко, ой как мерзко! Ему было бы абсолютно наплевать, у кого какие принципы: что ж, если для кого-то приемлемо такое поведение, такой стиль общения — пусть себе, ему-то какое до всего этого дело? Но так уж оказалось, что дело это касалось его самым непосредственным образом. Потому что как ни пытался убедить себя в том, что ему больше в том слишком уж гостеприимном доме делать нечего, а мыслями постоянно возвращался туда.
Ужинал ли в ресторане с Тамарой, смотрел ли с нею же премьеру спектакля, принимал ли участие в корпоративной вечеринке или же исполнял, как механический робот, супружеский долг, мысленно возвращался в тот дом, в тот вечер. Корил себя за гнусность, за то, что не смог удержать инстинкт в штанах, ведь должен был лишь охранять Светлану, защищать ее, оберегать от бед, а что он вместо этого натворил? Вместо защиты и покровительства самым банальным образом воспользовался ее беспомощностью.
Но как рад был он на самом деле своей несдержанности! Ведь сумей он скрыть, подавить свое желание, изобрази равнодушие, как в день свадьбы, отблагодари хозяйку за борщ нейтральным "спасибо", он не познал бы того, что между ними произошло. Может быть, никогда в жизни не познал бы, ни с одной женщиной. Ведь казалось бы — ну они же все такие одинаковые, ну вся-то разница в цвете волос да в комплекции, остальные-то прелести одинаковые, и польза от них одинаковая, в смысле, ощущения идентичные. Но тогда почему же, почему ему гораздо приятнее мысленно возвращаться в тот вечер вместо того, чтобы радоваться жизни, наслаждаясь физической близостью с гораздо более красивой, чем Светлана, даже откровенно шикарной Тамарой? Почему, исполняя супружеский долг, представляет на месте жены ту, с которой был всего лишь раз и к которой вряд ли осмелится подойти когда-нибудь после того, как гадко с нею обошелся? Почему реальные прелести Тамары исчезают, превращаются в пшик при сравнении с весьма скромными прелестями простушки Светы? И прав ли он, запрещая себе даже и думать еще хотя бы об одном свидании с нею? А может, ну их к бесу, те принципы?! Что ж — обидно, конечно, что Света настолько доступна, что того и гляди столкнешься нос к носу с очередным посетителем. Он ведь не жениться на ней собрался, правда? Тогда почему бы не позволить себе еще разок? Если другим можно, то почему ему нельзя?
А может, это все глупости, может, он сам себе напридумывал того, чего на самом деле не существует? Как-то не очень она похожа на распутницу. А то, что так легко ему уступила… А вдруг, как в сказке? Вдруг она влюбилась в него с первого же взгляда, еще там, на свадьбе? И именно поэтому не смогла отказать? Ведь она же пыталась, шептала что-то про то, что он женат, что у него определенные обязательства перед супругой, что Тамара ее подруга. И тогда он зря на нее наговаривает, зря злится, потому что никакая она не легкодоступная, а просто влюбленная дурочка.
Да нет, это вряд ли. Так только в кино бывает. Все эти сказочки на дураков рассчитаны. Реальность куда более жестока и прагматична. Да и сопротивлялась она как-то уж очень слабо, скорее, символически. И шепот ее больше был похож на страстный призыв, чем на запрет. Нет, определенно нет.
Что ж, тем лучше. Тем проще ему будет повторить опыт общения с нею. Если он прав, а он, несомненно, прав, то Света даже не потребует от него не то что обязательств, но даже неопределенных обещаний.
И спустя долгих три недели после памятного вечера Кирилл решился на продолжение знакомства. В конце концов, он не слишком-то и обманывает Тамару — они ведь оба знают, что не любят друг друга, а вместе живут только потому, что очень похожи друг на друга, не внешне, нет — сугубо отношением к миру, к людям. Потребительским своим отношением ко всему вокруг. А потребители ведь на то и потребители, чтобы потреблять. Что можно и что нельзя. Свое и чужое. Свежее и не очень. Хорошее и плохое. Белое и черное. Потребители всеядны.