Читать интересную книгу Американская мечта - Норман Мейлер

– Когда это было, Гиго?

– О, давным-давно, не помню, страшно давно. Я так и не смогла простить ей этого. Французские психлечебницы просто чудовищны. Я чуть не осталась там навсегда. Мне пришлось пригрозить своему семейству, что я выйду замуж за заведующего клиникой, маленького смешного старичка из французских евреев, от которого несло как от Британской энциклопедии, клянусь, именно так и несло, и только тогда они меня извлекли оттуда. Им вовсе не хотелось, чтобы в их компанию затесался маленький грязный французский жидок, стал бы хлебать с ними из одной кастрюли и поучать их, как надо охотиться на дикого кабана, вы ведь знаете французов, они всегда поучают, не важно, разбираются в чем-то или нет. Господи, как я ненавижу французов!

– Душечка, интересно бы знать, что вы хотите мне сообщить.

– О, многое. Но сейчас не могу. У меня лоб зачесался, а это значит, что Блейк сейчас войдет в комнату.

– Ну, пока он не вошел.

– Да я не могу вспомнить. Хотя нет, вспомнила. Слушайте, когда я сказала Деборе, чтобы она выбросилась из окна, она эдак стервозно мне улыбнулась и налила стаканчик шерри, хотя нет, это была мадера, зато стопятидесятилетней выдержки, и сказала: «Давай-ка прикончим эту мадеру, это мадера Стива, и он всегда бесится, когда она кончается». А потом сказала: «Дорогуша, я не собираюсь выпрыгивать из окна, меня и без этого убьют».

– Что?

– Да. Именно это она и сказала. Она сказала, что такой у нее гороскоп. Сказала, что смерть ее будет чудовищной, потому что Венера вместе с Сатурном и Ураном находится в знаке Водолея. И хуже того. Расположение всех планет для ее знака Скорпиона очень дурное.

– Вы хотите сказать, что сегодня ночью ее убили?

– Я в этом убеждена.

– Она покончила жизнь самоубийством. Не забывайте, Гиго!

Она громко вздохнула.

– Стив, это ведь не вы ее убили? Скажите, не вы?

– Я ее не убивал.

– Стив, я так рада, что позвонила вам. А то я думала, что мне нужно позвонить в полицию. Но Блейк сказал, что расквасит мне нос, если я туда позвоню, и мои фотографии появятся во всех газетах. А раз сказал, то непременно расквасит. Он ненавидит мой поразительный нюх – однажды я учуяла на нем легчайший налет духов, хотя он после свиданья отправился в сауну и вернулся домой, благоухая, как березовая ветка. Но я учуяла запах духов и даже запах рук той негритянки, которая делала ему массаж. Как это находите?

– Феноменально.

– Стив, вы ведь меня не обманываете? Я знаю, что вы хорошо ко мне относитесь.

– Ладно, Гиго, ну, а если б я сделал это, я бы сказал вам правду, как вы считаете?

– Но вы же этого не сделали!

– А может и сделал. Вам ведь нравится так думать.

– О, я вполне допускаю, что она могла покончить с собой. Ее так тревожила Деирдре, да вы знаете. Она не понимала, как объяснить той насчет ее отца.

– Насчет Памфли?

– Откуда вам известно, что это Памфли? Мы этого не знаем и не узнаем.

– У меня никогда не было ни малейших оснований сомневаться в этом.

– Ну, знаете, посреди всего, в чем уверен или может быть уверен мужчина, зияет здоровенная пустота. Да, дорогой Стив, я знаю, что это не могло быть самоубийством. Дебора знала, что ее убьют. Она никогда не ошибалась в таких вещах. Стив, может быть, кто-то отравил ее, и этот яд дал сигнал ее мозгу броситься из окна. Знаете, какой-нибудь новый галлюциноген или в таком роде. Все доктора нынче с ума посходили. Круглые сутки варят всякие варева вроде этого. А подумайте, не могла ли ее служанка подмешать ей в ром такое снадобье?

– Листья клена падают с ясеня.

– Нет, служанка наверняка была соучастницей.

– Ангел Беттина…

– Я знаю кое-что, о чем вы и не догадываетесь. Дебора вам никогда ничего не рассказывала. Как вы думаете, почему я была ее лучшей подругой? Потому что начни я пересказывать, что она говорила, мне все равно никто бы не поверил. И кроме того, мне об этой служанке кое-что известно.

– Что же?

– Обещаете мне поверить?

– Обещаю.

– Она любовница Барнея Келли. Ну знаете, любовница того сорта, какие бывают у мужчин в этом возрасте. Любовница с эдакими тонкими губами, которые гуляют где угодно.

– Ну, а почему же Барней Келли был так заинтересован в делах Деборы, что отказался от любовницы?

– Единственное, что мне известно, – присутствие служанки было частью сделки, по которой Дебора получала от него содержание.

– Она не брала у него ни гроша.

– Келли выдавал ей пятьсот долларов в неделю. Или вы полагаете, что могли обеспечить ее сами?

– Не знаю, что и думать.

– Кто-то убил ее.

– Гиго, я действительно сомневаюсь в этом.

– Ее укокошили.

– Не думаю.

– А я не думаю, я знаю.

– Тогда вам нужно обратиться в полицию.

– Мне страшно.

– Почему же?'

– Потому что я думаю, дело на этом не кончится, – Беттина перешла на такой шепот, по сравнению с которым прежний казался криком. – Дебора была шпионкой.

– Беттина, вы сошли с ума.

– Лучше, дружок, поверьте мне.

– Ради всего святого, с какой стати Деборе быть шпионкой?

– Стив, она так скучала. Она всегда так скучала. Она была готова на все что угодно, лишь бы не скучать.

– И в чью же пользу она шпионила?

– Этого я не знаю. Но она была способна буквально на все. Однажды я обвинила ее в том, что она работает на ЦРУ, и она расхохоталась. «Они же идиоты, – сказала она. – Они все университетские профессора или гориллы в десантной форме». Но все-таки мне известно, что она работала на британскую разведку.

– Когда же?

– Когда мы воспитывались в монастыре в Лондоне. Благодаря этому ей удалось оттуда вырваться. Во всяком случае, у нее был любовник из британской разведки.

– Гиго, вы действительно маленькая глупышка.

– А вы болван. Блейк болван, и вы тоже болван.

– Курочка, я обожаю вас.

– Вот это лучше.

– Мне всегда казалось, что Дебора коммунистка, – сказал я.

– Агнец небесный, а я вам о чем толкую. Я могу побиться об заклад, что она была чем-то вроде двойного агента, ну, знаете, шпиона, который шпионит среди шпионов. У меня есть что порассказать вам об этом.

Я застонал. Существовала чудовищная возможность того, что во всем этом вздоре затесался тончайший волосок истины. Я чувствовал, как тайны оборачиваются все новыми и новыми тайнами, подобно едва только формирующимся галактикам, и с грустью и обидой сознавал, что никогда не узнаю и десятой доли того, что имело место на самом деле, никогда.

– А вот и полиция, – прошептала Беттина. – Ну что, Блейк, – продолжала она громким голосом, – ну что, жеребчик ты мой ненасытный, и с кем это, как ты думаешь, я беседую? Да это же Маргарет Эймс. Она позвонила мне из автомата. Давай-ка, Маргарет, Блейк хочет с тобой поговорить. Ах, дорогая, живо брось еще монетку или сразу же перезвони… Ну вот, разъединилось.

Я повесил трубку как раз в тот момент, когда он уже брался за свою. Моя сорочка промокла от пота. Я был похож на человека в горящем доме, у которого остается три минуты для того, чтобы собрать и вынести все самое ценное. И те же три минуты были нужны мне, чтобы прийти в себя, а не то желание выпить прорвет все плотины. Я содрал мокрую сорочку, которую только что выбрал с такой тщательностью, вытер спину и плечи сухим полотенцем, надел первую попавшуюся под руку рубаху и вышел из квартиры. Я не сознавал, что задыхаюсь, пока не очутился на улице. Мое беспокойство было почти осязаемым, я чувствовал в воздухе какую-то мрачную тишину – ту мучительную тишину, которая бывает перед ураганом. На улице уже почти стемнело. Я опоздаю, но в участок пойду пешком, потому что я был убежден, что стоит мне залезть в такси, и оно попадет в аварию. Я резко повернулся, почувствовав, как меняется мое настроение. Где-то поблизости кто-то тупо, но интенсивно следил за мной. Наконец, я понял, что меня ведут. Обернувшись, я увидел в полквартале от себя на другой стороне улицы лениво следившего за мной человека. Без сомнения, это был сыщик. И это было почти приятно. Или они пустили за мной хвост с того самого момента, как я покинул участок прошлой ночью?

Для сегодняшней беседы в Робертсом было выбрано помещение на первом этаже, крошечная каморка десять футов на двенадцать, со столом, парой деревянных кресел, двумя шкафами с картотекой и настенным календарем. Здесь же висела и крупномасштабная карта участка с воткнутыми в нее красными булавками. Полицейский провел меня мимо дежурного офицера, и мы спустились на один пролет по чугунным ступеням, прошли длинным коридором, единственное окно которого открывало вид на камеры предварительного заключения, ряд стальных дверей и стен безлично желтого цвета. Когда мы вошли, я услышал чей-то стон, чей-то пьяный всхлип.

Робертс не встал поприветствовать меня и не подал руки.

– Вы опоздали, – сказал он.

– Мне надо было пройтись.

– И малость протрезветь?

– Да и вы, видать, с похмелья.

Он кивнул:

– Не привык к этой отраве.