— Не работал ты два года с дымчатыми галеодами.
— Ну, не два! Ну, полтора!
— И полтора ты не работал.
— Полтора — работал!
— Не работал. А если бы даже и работал… Ну зачем нам этот твой опыт?
— Я хочу заняться ракопауками!
— Это не наша область, сколько раз тебе повторять?
— Это не ваша область, потому что вы дураки! Потому что вы не понимаете, что ракопауки разумны! Вы их боитесь, вы их целый век истребляли, у вас теперь запор совести!
— Это и есть все твои идеи? — спросил Тойво.
— Да! И между прочим, не хуже других!
— А почему ты так орешь? — осведомился Тойво.
— Я не ору, — сказал Кикин, понизив голос— Я ору, потому что ты мне не хочешь помочь. Ты вообразил, что это у меня очередное увлечение. А на самом деле я все обдумал. У меня талант к этим паукам, ты это можешь понять? Девяносто девять человек из ста пауков терпеть не могут, а я их люблю!
— Что ты от меня хочешь? — сказал Тойво, закрывая глаза.
— Я хочу в КОМКОН! В Комиссию по Контактам!..
— Подожди, не ори, — сказал Тойво. — Что ты хочешь от меня? Что ты от МЕНЯ хочешь вот уже две недели?
— Я хо-чу что-бы ты, — произнес Кикин, отбивая темп взмахами руки, — по-го-во-рил обо мне с Ко-мо-вым или с Ба-де-ром! — Тут он вдруг прервал себя: — Слушай, тебе говорили? Горбовский-то совсем плох…
— Говорили…
— Что именно тебе говорили?
— Что он совсем плох.
— А все-таки… может, обойдется?
— Может, и обойдется, — сказал Тойво.
Они помолчали.
— Так как же? — спросил Кикин.
— Хорошо, — сказал Тойво. — Как только встречусь с Комовым, обязательно поговорю о тебе. Обещаю.
Кикин посмотрел на него с огромным подозрением.
— Что именно ты обещаешь?
— Обещаю, что как только встречусь с Комовым…
— Ты, наверное, редко с ним встречаешься…
— Да как тебе сказать…
— Нет, это нехорошо, — сказал Кикин. — Вот видеофон, номер канала ты должен знать, изволь.
— Ну что я ему скажу? — произнес Тойво с тоской. — Есть у меня старый друг Шурка Кикин. Человек безусловно симпатичный, славный, добрый, но решительно без царя в голове… Тридцать лет он на свете прожил, тридцать работ переменил…
— Постой-постой! — встревоженно заорал Кикин. — Про это не надо! Зачем?
— А про что надо?
— Большой опыт работы с хелицероносными, отменная способность к зоопсихическим контактам с ними…
— А почему бы тебе не обратиться к зоопсихологам?
— Ты что, глухой? Я же у них уже работал, с дымчатыми галеодами!
Тут вернулась Ася с подносом, на котором дымились три керамические миски с горячей „кикиновкой“. Кикин сразу обо всем забыл.
— А „колдоглаз“ не забыла? — грозно спросил он, хватая обеими руками ближайшую миску.
Он тянул напиток прямо через край, хлюпая, причмокивая и шипя от горячего. Ася деликатно черпала из своей миски специальной ложечкой. А Тойво только понюхал пар и, пробормотавши „пусть остынет“, отодвинулся подальше.
Слава богу, Кикин перекинулся на Асю. У него, оказывается, были идеи, касающиеся коренной перестройки гастрономической науки. Он, оказывается, четыре месяца проработал в учениках у дегустатора имярек в Шанхае и вынес из своего ученичества убеждение, что древняя методика дегустации, дегустация, так сказать, органолептическая, безнадежно устарела, и пора поэтому приступить к широкой дегустации посредством некоторых членистоногих, например галеодов дымчатых. Ася неудержимо хохотала, а Тойво слушал, стараясь не привлекать к себе внимания. Некоторое время это ему удавалось, но вот наконец Кикин допил свою порцию и обратил победоносный взор на Тойво.
— Ну, что пришипился? — осведомился он. — Э! Да у тебя полная миска. В чем дело?
— Аппетита нет, — сказал Тойво.
— Хм, — сказал Кикин, не спуская глаз с миски.
— Пей, пей, — сказал Тойво.
— И выпью! — объявил Кикин, придвигая к себе миску. — Что касается теории „кикиновки“, то равных мне, чего там говорить, конечно, не найдется. Но вот что касается практического осуществления… — Он сделал огромный глоток и одобрительно посмотрел на Асю. — Тут ты, мать, непревзойденный мастер. Ты мне скажи, по моему рецепту делаешь? Честно скажи!
— По твоему. Клянусь.
— И ничего другого ни-ни-ни?
— Ни-ни-ни!
— Как можно, — проговорил Тойво мрачно. — Однажды она добавила туда мандариновую дольку, так взрыв был…
— Много Странников поймал? — сейчас же осведомился Кикин.
— А что? — спросил Тойво. — У тебя и на этот счет есть идеи? Тогда Кикин перегнулся через поднос и, понизив голос до трагического шепота, произнес:
— Тойво! Друг мой! Мы знаем друг друга тридцать лет. Скажи мне правду: только мне. Они на самом деле среди нас?
— Вот балда, — сказал Тойво.
— Иногда мне кажется, что я вижу их в толпе, — продолжал Кикин. — Их красноватые светящиеся глаза. Леденящие душу прикосновения заставляют меня вздрагивать. Иногда мне кажется, что мы все уже под игом!..
— Не надо, Шура! — сказала Ася с досадой. Кикин глянул на нее и откинулся на спинку кресла.
— А в чем дело? — спросил он обычным голосом.
— Не надо, и все, — сказала Ася. — Хочешь, еще сварю? Кикин перевел взгляд с нее на Тойво и тихонько присвистнул.
— Я вижу, теперь у вас на эти темы не говорят, — сказал он вкрадчиво.
— Все уже на эти темы переговорено, — проговорил Тойво.
— Понимаешь, Шура, — сказала Ася. — Что мы все время об этом шутим, шутим? Ведь это очень серьезно, Шура!
— Это он тебя убедил, что это серьезно? — осведомился Кикин не без яда.
— Да перестань, Шура! Ну что это за окаянное легкомыслие, в самом деле? Куда ни повернись — везде шутят, шутят, шутят… У всех рты до ушей… Ты на себя посмотри. Ты же не человек, ты мотылек! Что тебя волнует? Заменить дегустаторов большими пауками… Ну что это за идея? Рядом, в двух шагах от тебя, грозная, тайная и, может быть, мрачная сила. Ты все заботы об этом на других перевалил, а сам валяешь дурака — в стиле века…
И тут произошло необычайное. Кикин покраснел. Он так покраснел, что у него даже глаза заслезились. И он надулся, как разобиженный ребенок, и явно потерял дар речи. Что же касается Аси, то она, увидевши всю эту метаморфозу, испугалась и тоже потеряла дар речи. Прошли томительные мгновения.
— Я… — просипел Кикин и откашлялся. — Ты извини! Я, между прочим, ни на кого и никаких забот не переваливаю! Это ты слишком, мать! Я, может быть, и мотылек… может быть… Я и в самом деле никак не могу определиться, но свой хлеб с маслом я отрабатываю! А что касается шуток по некоторым поводам, то уж извините, не моя вина, что весь этот ваш психоз нормальными людьми воспринимается юмористически!.. Нет, каково! Они понавыдумывали себе призраков, гоняются за ними по всему миру…
— Ладно! — сказал Тойво и махнул рукой. — Убедил. Давайте о чем-нибудь другом.
— Нет, позволь! — Кикин уже не был красен, но надулся еще сильнее. — Вы попытались нас убедить, что существует некая угроза! Вы нас не убедили и теперь хотите запретить нам подшучивать над вами?
— Ни в коем случае, — сказал Тойво. — Любовь и шутка правят миром!
— А ты не шути! — рявкнул Кикин. — Я с тобой не шучу сейчас! Ты меня обидел!..
— Шурик, милый, прости, это я виновата, — сказала Ася.
Кикин не обратил на нее внимания.
— Я твой друг! — орал он. — И это все знают! Ему не нравятся, видите ли, мои шутки! А ты бы послушал шутки по вашему адресу, которые приходится выслушивать мне! А синдром Сикорски? Я полагаю, ты слышал это выражение? Это уже даже и не шутка! Это уже приговор, милый мой! Это диагноз!
Он отскочил к окну, уселся на подоконник и стал с вызовом глядеть то на Тойво, то на Асю.
— Сварить еще или не сварить? — спросила Ася сердито.
— Свари, свари ему, — посоветовал Тойво. — А то он нас сейчас сожрет. Обидели его. Галеода.
— Ну в самом деле, Тойво, — укоризненно сказал Кикин, — ведь у вас ничего, по сути, нет, кроме голой идеи. Не спорю, идея довольно любопытная, кое-кому даже способна нервы пощекотать, но ведь не более того! По сути своей эта ваша идея есть просто инверсия давным-давно известной человеческой практики. Прогрессорство навыворот! Да, разумеется, сверхцивилизация в принципе действительно может вмешаться в нашу жизнь и в нашу историю с целью нас облагодетельствовать…
— Слушай, может быть, кончим говорить на эту тему? — сказал Тойво.
— А я уже кончил! — сказал Кикин, подавшись к нему всем телом. — В том-то все и дело, голубчик ты мой, что больше говорить не о чем. У вас, кроме этой идеи, больше ничего нет! — Он соскочил с подоконника, сел напротив Тойво и продолжал: — Я тебя только прошу: не злись! Я не хотел говорить на эту тему, но так уж получилось. А раз получилось, так давай уж доведем этот разговор до конца! Ты знаешь, что мне сегодня сказал один деятель? Комконовцам можно только позавидовать, сказал он. Когда они сталкиваются с какой-нибудь действительно серьезной загадкой, когда им попадается ЧП действительно неразрешимое, они быстренько атрибутируют его как результат деятельности Странников, и все дела!