Читать интересную книгу Цветок Тагора (сборник) - Виктор Кречетов

Легко заметить, что имена многих героев, скажем, Фонвизина, Гоголя, Достоевского заведомо соответствуют характеру тех, кто их носит. У великих писателей нет в книгах людей со случайным именем, имена героев – это всегда еще и философия изображаемой жизни, а не просто условное обозначение героя.

«У некоторых героев Достоевского, – пишет М. С. Альтман, – подчеркнутое несоответствие, между их именем и социальным положением, а иногда и внешностью. У слуги в рассказе “Записки из подполья” имя Аполлон, а в “Преступлении и наказании” человека невзрачного и далеко не героического зовут Ахиллесом… Нередко и несоответствие между именем героя и его отчеством: одно – высокопарное, часто античное, другое – заурядное, бытовое, что порождает комический эффект.

Таковы в “Вечном муже” – Олимпиада Семеновна, в “Скверном анекдоте” – Клеопатра Семеновна».

Подобные сочетания нередки и у Гоголя: Горобец Тиберий, Хома Брут, Чертокуцкий Пифагор, Бальтазар Жевакин, Антипатр Захарович, Маниловы Алкид и Фемистоклюс…

Безусловно, сама жизнь, которую изображали Гоголь и особенно Достоевский, сами конфликты, ситуации и характеры явились основой имен подобного рода. Комедийносатирические ситуации, доведенные до абсурда некоторые стороны действительности требовали и соответствующих имен, с одной стороны, а сочетание высокопарного, античного с бытовым, низким на русской почве того времени подчеркивало, с другой стороны, мельчание человеческой личности, скажем, в сравнении с античностью[35].

Философия имени обусловливается эпохой и одновременно характеризует ее. И не принимая, например, той жизни, которую изображает в своих произведениях Достоевский, мы естественным образом отказываемся и от ядовито-ироничного имени-характеристики героя.

Каждая эпоха выражает в имени многие свои характеристики. После Октябрьской революции новое общество пожелало увековечить имена своих созидателей.

Так начались переименования городов и улиц, поименования государственных учреждений и общественных институтов.

Стремление перестроить наново всю жизнь породило чрезмерное увлечение переименованием всего и вся. Более того, это стремление отразилось и в возникновении новых человеческих имен типа Электрификация, Идея, Милиция…

Естественно, в этом процессе было немало издержек, уже осознанных нами и отчасти преодоленных. Так, вернулись прежние названия некоторым городам и улицам. Вернулись, потому что имя города, деревни, места – это память народа, разрушение которой может повести в конечном счете к утрате преемственности культуры. Для каждого культурного человека очевидно, что не подлежит переименованию ни поле Куликово, ни Бородино.

Надо заметить, с какой бережностью и скупостью дарует народ имена творцам своей истории. Так, Олег назван Вещим, Ярослав – Мудрым, Иван – Грозным, Иван – Калитой, Александр – Невским, Дмитрий – Донским. Высшую благодарность героям выражает народ в памяти об их имени.

Процесс переименования сложен, и само переименование есть творчество истории и закрепления новой памяти. И несомненно, в какой-то мере оно необходимо и оправданно.

Однако современное излишне подвижное отношение к имени оказывает влияние на наше восприятие прошлого, на разрушение устойчиво-уважительного отношения к деяниям близких и далеких предков. Особенно разрушительное воздействие на сознание оказывает ироничное и сатирико-комическое употребление исторических имен, обусловленное тем или иным современным контекстом. С подобным отношением мы часто столкнемся, если заглянем в творческую мастерскую Ильфа – в его записные книжки. Вот лишь некоторые примеры: «Саванарыло», «дантистка Медуза-Горгонер», «Шапиро-Скобелев», «Голенищев-Бутусов», «Борис Абрамович Годунов, председатель жилтоварищества», «в Колоколамске жил портной Соловейчик, настоящий разбойник», «кот повис на диване, как Ромео на веревочной лестнице»… В фельетоне «Диспуты украшают жизнь» Ильф пишет: «Наконец контролера, засевшего, как некий Леонид в Фермопильском ущелье Политехнического музея, опрокидывают, и безбилетные с гиканьем врываются в зал». Во всех приведенных случаях очевидно снижение исторического до комедийно-бытового, невольно вселяющего в сознание читателя чувство относительности всего. Здесь не просто подмечается комический эффект, здесь дается обратная характеристика. «Кот, повисший на диване, как Ромео на веревочной лестнице» делает смешным и Ромео, героя трагедии, волнующей сердца вот уже несколько столетий; Леонид, подвиг которого тысячелетия восхищает человечество, превращается в незадачливого контролера; Соловей-разбойник, олицетворяющий Поле половецкое, Степь, с которым боролся былинный Илья Муромец, превращается в портного. Автор, конечно, волен давать своим героям имена, но мы должны пытаться разглядеть за каждым явлением его истинную суть.

Перемена имени или взятие себе имени-символа (Горький, Веселый, Бедный, Голодный) всегда обусловлены определенными задачами, целями, которые ставит перед собой человек. И это доказывает еще раз, что не только отдельный человек ценит имя, придает ему значение, но и все общество в целом вкладывает в имя важный смысл. Имя несет в себе ценнейшую информацию, и именно ту, которая может быть заключена только в нем. Имя накладывает на человека свой отпечаток, оно может даже формировать характер, а порой и способности человека, имя может возвеличивать человека или угнетать его. На имени держится человечество, потому что понятия чести, доблести, славы не могут быть анонимными.

В этой связи хочется сказать о странном и непонятно какими целями обусловленном увлечении некоторых детских писателей манипулированием именами. Едва ли уместно называть попугая Жаном Вальжаном (Станислав Романовский), козла – Розенкранцем, воробья – Аполлоном Мухоловом, кошку – Семирамидой (Р. Погодин).

О бестактном и неуместном употреблении человеческого имени писал в «Комсомольской правде» Василий Белов, указав, что неэстетично и безнравственно выпускать на экраны крыс с именами Анфиса, Лариса и Раиса.

Любопытная деталь: Людмила Гурченко в воспоминаниях пишет о том, как рассердился отец, узнав, что собаку назвали добрым именем Федор, и стал звать ее Эдиком. Полагаю, что и Эдик для собаки негоже, однако логику возмущения понять нетрудно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Цит. по кн.: Половцев А. В. П. И. Чайковский как писатель. М., 1903. С. 38.

2

Цит. по кн.: Рейдер М. Эстетика // Современная книга по эстетике. М., 1957.

3

Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. Л., 1940. С. 88.

4

Литературная газета. 1979. № 35.

5

Там же. № 47.

6

Литературная газета. 1977. № 22.

7

Еленогурск – очевидно, образование от имени Елены Гуро (1877–1913), поэтессы и художницы.

8

Правда. 1980. № 40.

9

Новый мир. 1980. № 1.

10

Лифшиц М. Искусство и современный мир. М., 1978. С. 141.

11

Архив ГРМ. Ф. 137. Ед. хр. 1186.

12

Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1974 год. Л., 1976. С. 181.

13

Север. 1982. № 2.

14

Куприянов И. Судьба поэта (Личность и поэзия Максимилиана Волошина). Киев, 1978. С. 6–7.

15

Ныне исследователями принято написание – Штеренберг.

16

Эфрос А. Профили. М., 1930. С. 290.

17

Там же. С. 293–294.

18

Там же. С. 295.

19

Цит. по кн.: Константин Коровин. М., 1963. С. 514.

20

Там же. С. 457^158.

21

Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1980. Л., 1981. С. 399^100.

22

Имеется в виду Петербургская коллегия по делам искусства и художественной промышленности.

23

Проблемы искусствознания и художественной критики: межвуз. сб. Л., 1982. С. 180–181.

24

Там же. С. 181.

25

Там же.

26

Там же. С. 182.

27

Наш современник. 1982. № 1.

28

Грабарь И. Письма. 1941–1960. М., 1983. С. 73.

29