её целиком не съели. Трогайте и надкусывайте сколько хотите! Это вам не чужая жена. «Московская кондитерская», Николаевский проспект, 70»… Народ, помнится, туда повалил, как чумной, а вся витрина оказалась под стеклом. Попервоначалу возмущались, мол, обман! Но потом успокоились. Зато теперь весь город у Челядинова торты покупает. А ведь идея-то была ваша. Я помню, как Николай Кириллович сомневался, стоит ли давать подобное объявление или нет.
— Душевно вам признателен, Аполлинарий Сергеевич! Услышать столь высокую оценку от театрального критика — большая честь для отставного чиновника.
Ардашев постучал по дверному косяку и спросил, обращаясь к Струдзюмову:
— Аполлинарий Сергеевич?
— Да, это я. А что вам угодно?
— Позволите войти?
— Прошу.
Клим приблизился к столу и, положив на стол репортёра карандаш, спросил:
— Ваш? Тут на нём слова выжжены: «газета «Северный Кавказ».
— А вы расстраивались, — проговорил тот самый отставной чиновник, которого хвалили. — Нашёлся-таки.
— Вы очень любезны, — убирая карандаш в стол, выдавил из себя театральный критик. — А где вы его подобрали? И как узнали, что он мой?
— Шёл по Казанской, смотрю лежит у доходного дома. А тут дворник появился. Я и спросил у него, не жильцы ли дома потеряли. Карандаш же приметный. Он повертел его в руках и сказал, что второго дня вы заходили… А, впрочем, не будете ли так любезны уделить мне несколько минут. У вас здесь накурено. А у меня астма от дыма обостряется. Может, выберемся на свежий воздух?
— Что ж, извольте, — вставая, проговорил Струдзюмов и направился к выходу.
Уже на улице он изрёк сердито:
— Итак, я вас слушаю.
— Позвольте рекомендоваться — Клим Ардашев, студент. Прибыл в Ставрополь на вакации.
— Допустим. И что дальше? — глядя недоверчивым взглядом, настороженно выговорил газетчик.
— Вчера, неподалёку от доходного дома нумер сорок по Казанской улице, в арке гостинцы «Херсон», как вы, вероятно, уже знаете, был убит магнетизёр Вельдман.
— Да, мой коллега уже пишет репортаж на эту тему. А вам, почтеннейший, для каких причин это нужно?
— Дело в том, что именно я и обнаружил его труп, когда шёл мимо. Но пока я бегал за городовым, покойный исчез. Позже его нашли в канаве у театра-варьете на Ясеновской. Понятное дело, мертвец не мог сам туда добраться. Вот я и подумал, что, возможно, вы могли видеть подъезжающий экипаж, двуколку или телегу, когда выходили от актрисы Завадской…
— Значит так, сударь, — перебил Клима репортёр. — Во-первых, не стоит совать нос в чужие дела, а во-вторых, я ничего не видел.
— Что ж, тогда не буду вас задерживать.
Струдзюмов уже было шагнул к входной двери, собираясь уходить, как вдруг повернувшись спросил:
— Вероятно вас и подозревают в убийстве? Потому вы и вынуждены сами заняться расследованием, так?
— Вы правы. Я был у Вельдмана за кулисами. Он собирался мне что-то сообщить касательно убийства доктора Целипоткина. Скорее всего, он прочитал мысли кого-то из зрителей, но тут появился некий господин Уланов и устроил скандал из-за ложи, занятой женой полицмейстера. Он толкнул магнетизёра, и тот упал. Ему было уже не до разговоров со мной, и он попросил меня навестить его сегодня.
— Позвольте-позвольте, сударь, а какое отношение вы имеете к убийству доктора Целипоткина? — осведомился Струдзюмов и тут же сам ответил: — А! Я понял. Вы и есть тот молодой человек, который отыскал воск на шпингалетах. Так?
— Да.
— А гипнотизатор так и не успел вам назвать имя убийцы доктора? — дрогнувшим голосом спросил газетчик.
— В том-то и дело…
— Жаль, — выдохнул собеседник и улыбнувшись произнёс: — Так и быть. Я помогу вам, но с двумя условиями: во-первых, вы должны забыть, что я был у Завадской, а во-вторых, эти сведения должны остаться исключительно между нами.
— Не сомневайтесь.
— Я видел, как какой-то человек тащил другого. И ноги последнего волочились по земле. Потом он перекинул своего приятеля в коляску, забрался на облучок и укатил. Я подумал, что тот, который был без чувств, очевидно, здорово набрался.
— А может, вы заметили какие-то приметы того извозчика, или номер?
— Было темно, — отводя глаза в сторону, выговорил театральный критик. — Ни лица, ни номера я не разглядел. Во всяком случае, это был экипаж с открытым верхом.
— Ландо?
— Возможно, но я не уверен.
— А может, возница хромал? Или покашливал? Худой он был, или толстый?
— Я же вам пояснил: темень стояла. Больше ничем помочь не могу. И запомните: если вы передумаете и сообщите об этом полиции — я тотчас откажусь от своих слов. Карандаш-то теперь у меня. — Он ухмыльнулся. — До свидания, сударь.
— Всех благ.
Когда газетчик удалился, Клим вынул из портсигара папиросу и вновь закурил. Неожиданно перед ним возник Ферапонт.
— Его карандаш? — спросил он.
— Его.
— О чём вы беседовали?
— Подробно расскажу чуть позже. Срочно едем домой!
— Почему позже? И почему срочно?
Ардашев не ответил.
— Игнорировать вопрос собеседника неучтиво, — недовольно пробурчал Ферапонт, глядя, как Клим останавливает свободный фаэтон.
Всю дорогу Ардашев торопил возницу, но правила, установленные городской думой, запрещали быструю езду. Псаломщик обиженно молчал, и Клим, сжалившись над ним, всё-таки пересказал весь разговор с газетчиком.
Внимательно выслушав, Ферапонт сказал:
— Одного не пойму, — недовольно выговорил Ферапонт, — зачем вы так подробно выложили Струдзюмову все детали?
— А как ещё я мог разговорить его? Хотя, должен признать, в чём-то вы правы.
Самолюбие Ардашева было задето. До самого дома он не проронил ни слова. И только в комнате на Барятинской, отыскав лист с фамилиями пациентов покойного врача, студент радостно воскликнул:
— Вот, Ферапонт, смотрите! Видите?
— Что?
— Здесь написано: «Струдзюмов». Получается, что газетчик посещал доктора Целипоткина за два дня до его убийства!.. И в этот же день последней пациенткой была госпожа Завадская. Но самым частым посетителем Целипоткина являлся господин Терещенко. Не знаете, кто это?
— Как же, как же! Это управляющий Ставропольским отделением Крестьянского Поземельного банка.
— А вот ещё какой-то Масальский.
— Только я не понимаю, каким образом частота визитов пациентов к доктору связана с его убийством?
— Вы правы, — тяжело вздохнул Клим. — Откровенно говоря, я чувствую себя слепым поводырём.
— Оставьте их, — сказал Христос, — они — слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму.
— Евангелие от Матфея?
— Верно.
— А вы не знаете, где отец хранит старые номера «Северного Кавказа»?
— В кладовой.
— Неплохо бы на них взглянуть.
— Сейчас принесу.
Через полминуты псаломщик протянул пухлую кипу газет.
— Итак, нам следует отыскать статейки этого Струдзюмова. Скорее всего, он пишет их под псевдонимом. Так что, Ферапонт, смело оставляйте себе половину номеров и просматривайте. Авось повезёт.
— О здешних событиях обычно пишут в разделе «Местная хроника».