Опытный и прожженный политикан Бирнс, видя щенячью радость своего друга и патрона, милостиво отмерил на бурный триумф президента Трумэна ровно пятнадцать минут чистого времени. Больше, как говорили врачи и политики, было вредно радоваться, как для личного здоровья, так и для общего дела. Бирнс искренне поддакивал и соглашался с президентом, называя его манеру общения с русским посланником единственно верной и наиболее полезной для Америки. А по истечению отведенного времени любезно пояснил хорошему американскому парню Гарри, что Молотов, по своей сути, всего лишь тень грозного Сталина, его говорящий конверт.
Охваченный эйфорией от одержанной победы, Трумэн моментально загорелся желанием как можно скорее и качественнее надрать зад и самому дяде Джо, который по клятвенному заверению госсекретаря только и делал, что постоянно обманывал его доверчивого предшественника. Поэтому на встречу трех лидеров в Потсдаме Трумэн решил прибыть во всеоружии и публично указать кровавому русскому диктатору его истинное место в Большой политике.
Желание нанести усатому азиату сокрушительный апперкот и отправить его в нокаут стало своеобразной идеей фикс, которая с каждым днем все сильнее и сильнее охватывала душу американского президента. Простодушно слушая нашептывания хороших американских парней – Бирнса, Гарримана и Гровса, Трумэн с увлечением строил планы по обузданию аппетитов советского лидера в Европе и Азии.
И тут как нельзя кстати пришло известие от ученых, занятых в «атомном проекте», что они смогут произвести долгожданное испытание сверхбомбы в середине июля. Узнав об этом, Трумэн приложил массу усилий, чтобы передвинуть начало мирной конференции с начала июля на самый конец месяца, где дядю Джо ждал весьма болезненный хук в незащищенную челюсть.
Когда секретарь с известием о событиях в Германии переступил дверь президентского кабинета, Трумэн был в отличном настроении. Вместе с генералом Гровсом он был занят составлением планов по полному и окончательному умиротворению Японии. После того как проклятая заноза по имени Окинава была наконец-то удалена из определенного места американской армии, настало время подумать о высадке десанта на главный остров японского архипелага. Следовало нанести узкоглазому противнику сильный удар по корпусу и, сбив с ног мощным кроссом, заставить его смыть кровью нанесенное оскорбление американскому народу.
Будучи сенатором, а затем вице-президентом, Трумэн глубоко уважал Рузвельта как политика, сумевшего вытащить страну из стальных тисков Великой депрессии. Но чем глубже Трумэн вникал в дела управления государством, тем больше у него возникало сомнений относительно правильности деятельности своего предшественника. С его глаз словно спадала пелена, открывая его взору истинную сущность легендарного ДФР[3], и многое предстало перед американским президентом совсем в ином свете.
Оказалось, что «великий Рузвельт» был типичным кабинетным червем, ставившим крепкие кулаки на самое последнее место при разрешении споров с соседями. Вместо того чтобы во время переговоров со Сталиным твердо стоять на своей точке зрения, гордо поигрывая мускулами, он вел душевные разговоры, плел тайные интриги, искал компромиссные решения, чем наносил, по мнению Гарри Трумэна, большой вред интересам Соединенных Штатов. И ялтинские соглашения, по которым после наступления мира русским слишком много перепадало, были наглядным примером неэффективности подобной тактики. Подобные действия президента Рузвельта плохо укладывались в голове нового обитателя Белого дома. Он совершенно не понимал человека, стараниями которого американские вооруженные силы были так быстро и качественно перевооружены. Всего за четыре года бравые янки получили самые лучшие в мире танки и автоматическое оружие, военно-воздушные силы – первоклассные истребители и бомбардировщики, а звездно-полосатый флот – самую мощную группировку в мире авианосцев.
Любая армия мира могла только мечтать о таком превосходстве, которое позволяло осуществить на практике доктрину генерала Дуэ. Перед ней преклонялись лучшие военные умы всего цивилизованного мира, в том числе и Гарри Трумэн. По его твердому убеждению, только благодаря ковровым бомбардировкам союзной авиацией, превратившим в руины главные немецкие города, была одержана победа над Германией. Именно массированные удары с воздуха сломали хребет военному потенциалу рейха и позволили русским армиям дойти до Берлина, Праги, Вены и Белграда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вне всякого сомнения, эту же победоносную тактику следовало бы применить и против японцев. Ведь уже с конца сорок четвертого года американский флот мог свободно перерезать все морские пути в Японию, взять противника в плотное кольцо блокады и начать бомбить города узкоглазых агрессоров. Бомбить безжалостно, до тех пор, пока измученные бомбежками японцы сами не свергли бы своего божественного микадо и не обратились бы к Вашингтону со слезной просьбой о мире.
Ведь это так просто! И зачем тогда было просить Сталина о помощи в борьбе с этими макаками, которых, по авторитетному утверждению дяди президента Джозефа Трумэна, господь Бог создал из собственных испражнений. Советский диктатор и так получил слишком большой политический бонус, настояв, чтобы главный акт капитуляции Германии перед союзниками был подписан в Берлине. Благодаря этому успеху теперь он мог без зазрения совести называть себя главным победителем Гитлера, что совершенно не соответствовало англосаксонской трактовке истории этой войны.
Очень похоже на то, что за просьбой Рузвельта к Сталину о помощи против японцев стояла мадам Чан Кайши. Дочь китайского миллионера, выпускница американского университета, она имела широкие связи как среди общественности Америки, так и в ее деловом мире. Каждый раз, совершая визит в Штаты, китаянка неизменно просила американский истеблишмент о всесторонней помощи Гоминьдану, чьи армии завязли в войне с японцами на просторах центрального и южного Китая.
Вполне возможно, что определенные представители финансовой элиты обратились к Рузвельту с просьбой о содействии мадам Чан Кайши и тот не смог им отказать, как в свое время не смог отказать Пендергасту в назначении Трумэна на пост вице-президента страны. Вторжение Сталина в Маньчжурию и разгром Квантунской армии были очень выгодны для президента Чан Кайши. За свою помощь русские возвращали ранее утраченный Сахалин, КВЖД и Порт-Артур, тогда как правитель Гоминьдана, не сделав ни одного выстрела, получил бы всю Поднебесную.
Впрочем, Трумэн не исключал, что к этому шагу президента Рузвельта могли подтолкнуть и генералы из комитета объединенных штабов, ловко скрывавшие за упорством японцев свои тактические просчеты и ошибки. Позорный штурм маленького алеутского острова Кыска был наглядным тому примером. Тогда американские корабли и самолеты три дня вдоль и поперек утюжили укрепления, наспех построенные высадившимися на остров японцами. Все было сделано по всем правилам высокого военного искусства. Высадившийся на остров десант потерял ранеными и убитыми всего тридцать человек, но, несмотря на это, американская армия покрыла свои боевые знамена позором и унижением. Оказалось, что к началу операции на острове не было ни единого японского солдата. За два дня до начала операции, под покровом тумана японский гарнизон оставил остров, что осталось совершенно незамеченным со стороны американских военных. А понесенные ими потери при взятии Кыски были за счет так называемого «дружественного огня».
И вот теперь эти же генералы, как ни в чем не бывало, говорят Трумэну о трудностях, с которыми столкнется американский экспедиционный корпус при высадке на острова Японского архипелага. И ради сохранения жизней американских парней настойчиво предлагают использовать русское наступление в Маньчжурии в качестве отвлекающего внимание японцев удара. Версий было довольно много, одна правдоподобнее другой, но президент Трумэн не собирался докапываться до истины. На сегодняшний момент он считал участие русских в разгроме японцев крайне нежелательным фактором для интересов Америки в Тихоокеанском регионе мира. Кроме того, потерпев фиаско с капитуляцией немцев в Реймсе, американский президент не собирался отдавать русским из лаврового венка победителя микадо ни единого листка.