Понурый Иванюк вылез из машины и пошел. Представительный мужчина, ничего не скажешь.
― Спишь с ним? ― спросил у шоферши Казарян.
― Не твое собачье дело, мент, ― не оборачиваясь, огрызнулась она.
― Именно мое, я же мент. Я про своих клиентов все должен знать.
― Ну, сплю. Что из этого?!
― А с мальцом?
― Плевала я на сопляка вашего!
― Ясненько. Он пристает, а ты не даешь.
― Пристает! Слюни пускает да прижимается! ― презрительно определила застенчивые попытки Иванюка-младшего шоферша. В окне появился Иванюк-старший, но Казарян не торопился.
― Ты его одного куда-нибудь возила?
― Лохудру вожу, а сопляка ― нет. Хозяин запретил.
― Хоза-аин! ― передразнил ее Казарян и вылез из машины.
Дверь открыл Иванюк-младший.
― А вот и я, Гена! ― радостно, как в цирке, приветствовал его Казарян и развернул красную книжечку.
― Кто там, Геннадий? ― спросил из кухни старший Иванюк в пределах возможной для него естественности. Но на первый раз весьма сносно.
― Это ко мне! ― криком, чтобы отец не заметил волнения, ответил Геннадий.
― Папа? ― полушепотом спросил Казарян и, когда Геннадий кивнул, криком же расширил и углубил его ответ: ― И к вам тоже, Тимофей Филиппович!
Тимофей Филиппович появился в прихожей.
― Кто это, Геннадий? ― на этот раз несколько театрально вопросил Иванюк-старший.
― Это из милиции, папа, ― пролепетало непутевое дитя.
― Опять?! ― вскричал папа. ― Ты же давал мне честное слово, что с этим покончено!
― Папа, я ничего такого не делал! Я не знаю, почему он пришел!
― Просто так милиция не приходит! ― сейчас Иванюк-старший орал абсолютно искренне.
― Дорогие Иванюки! ― обратился к ним Казарян. ― Что же в прихожей шуметь? Давайте расположимся где-нибудь поудобнее, сядем рядком да поговорим ладком.
― Прошу! ― опомнился Иванюк-старший и распахнул дверь в столовую.
― Давайте договоримся так, ― предложил Казарян, усевшись на зачехленный стул. ― Чтобы избежать базара, я буду задавать вопросы, и на каждый вопрос будет отвечать только тот, к кому этот вопрос адресован. Есть другие предложения по порядку ведения?
Папа согласно молчал, а сынок в нервности задал дурацкий вопрос:
― Это вы к Стручку приходили?
― Вопрос не имеет отношения к делу. Хотя к Виталию Горохову по прозвищу Стручок приходил именно я. Начнем. Геннадий, ты сейчас имеешь связи с кем-либо из преступной группы, не без твоей помощи ограбившей в свое время меховой склад?
― Нет. Как из колонии вернулся, никого не видел и видеть не хочу.
― А упомянутый тобой Стручок?
― Это не связь. Мы с ним дружим.
― Я же запретил тебе встречаться с этим бандитом! ― вскричал Иванюк-старший.
Казарян посмотрел на него жалеючи и проникновенно укорил:
― Мы же договорились, Тимофей Филиппович. ― И младшему: ― Объясняю тебе: будешь говорить правду, пройдешь свидетелем. Будешь врать соучастником в страшненьком деле.
― Каким соучастником? Какого еще дела? ― заныл тот.
― Об этом после. Ну, так кого ты видел из преступной группы?
― Геннадий, говори правду! ― опять не выдержал отец.
― Гена, говори. Ведь папа просит.
― Ни с кем я не встречался, ни с кем! ― криком прорыдал Иванюк-младший.
Казарян подождал, пока он вытрет слезы, сопли и высморкается. Геннадий все это проделал при помощи довольно чистого носового платка.
― И с Романом Петровским по кличке Цыган тоже не встречался?
Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:
― Ты не рыдай, ты дело говори.
― На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, ― вытерев слезы, начал повествование Геннадий. ― У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом он мне задание дал. Сходить по одному адресу и записку передать.
― Кому?
― Да бабке какой-то!
― Адрес, адрес, Гена!
― В Ростокине это. Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.
― В записку-то заглянул?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
― Я чужих писем не читаю.
― Кому записка?
― Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.
― Как поддерживаешь связь с Цыганом?
― Когда ему надо, он ко мне приходит.
― И опять ты мне врешь, Гена. А я предупреждал: врать не надо. Ты ведь вчера с ним у Киевского вокзала встречался. В двенадцать часов. Так как вы поддерживаете связь?
― Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча ― через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он найдет, сам ко мне подойдет.
― Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Серпуховской?
― Да.
― Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. Казарян поднялся со стула. ― Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?
― Запомнил, ― еле выдавил Геннадий.
― Не слышу!!! ― взревел Иванюк-старший.
― Запомнил, ― уже громче повторил Геннадий.
― Если что, башку отверну, ― пообещал заботливый отец.
― Тимофей Филиппович, вы остаетесь дома? ― спросил Казарян.
― Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.
― Вы меня подбросите?
― С удовольствием.
― Будь здоров, Гена, ― пожелал Казарян и направился к дверям. Вежливо пропустив Казаряна вперед, Иванюк-старший повернулся к младшему, провожавшему их, пригрозил:
― Смотри у меня, Гена!
У открытого бокового оконца "опель-капитана" уже стоял какой-то веселый молодой гражданин и рассказывал что-то уморительное неотразимой шоферше.
― Позвольте, товарищ, ― Иванюк довольно невежливо отодвинул гражданина в сторону, открыл дверцу, уселся на переднее сиденье и стал неотрывно глядеть вперед. Сзади пристроился Казарян. Аккуратненько взяли с места.
― Будь осторожна, моя любовь! ― пропел им вслед веселый гражданин.
― Пристал, нахалюга, ― объяснила происшедшее с ней шоферша. Пассажиры молчали. Только на Садовом Иванюк спохватился:
― Куда вас доставить? ― спросил он у Казаряна, полуобернувшись.
― Крючок вам небольшой придется сделать. На Ярославское шоссе.
― О чем речь? Марина, действуй!
Марина действовала. У Колхозной "опель-капитан" сделал поворот и попер по Первой Мещанской. Попрыгали на трамвайных линиях и выкатили к Рижскому вокзалу. На Крестовском мосту Иванюк спросил:
― Курс на Ярославском?
― Село Алексеевское.
...А вот и село. Остановились. Казарян сказал:
― Ну что ж, поблагодарим шофера.
― Отличный работник! ― неизвестно чему обрадовался Иванюк.
― Ца, ― поправил его Казарян.
― То есть? ― не понял тот.
― Шофер она действительно шофер. Но не работник ― работница. Отличная работница! ― Казарян поймал шофершин взгляд в зеркальце и подмигнул ей.
Он долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов, пока не нашел искомый. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых ― начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, без всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные ― на три-четыре года ― жилища. Вышло по-иному. Они стояли третье десятилетие.
В подъезде резко пахло мочой и помоями. В коридоре второго этажа, где тоже не благоухало, Казарян отыскал девятую комнату и постучал.
― Чего надо? ― нелюбезно спросил из-за двери прокуренный женский голос.
― Не чего, а кого, ― уточнил Казарян. ― Вас, Евдокия Григорьевна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
― Кто такой? ― диалог продолжался при закрытой двери.
― Из милиции я буду, ― отрекомендовался Казарян и резко толкнул дверь: надоело препираться.
А дверь распахнулась ― не заперта была. Посреди сильно заставленной комнаты стояла худая женщина лет пятидесяти с папироской в зубах.