Читать интересную книгу o 496d70464d44c373 - передний

раздражать меня своим побитым видом и опущенным взглядом. Я ему

хорошенько нагрубил и нисколечко об этом не жалел. Еще в моей постели

засветились совсем безбородый первокурсник – будущий налоговый

инспектор, и непризнанный, нефинансируемый кинорежиссер с глубоким

шрамом через все лицо – оба почему-то с обрезанием. Казалось, спермой

я отчаянно гнал от себя всевозможные страхи или пытался восстановить

потраченную на болезнь энергию.

128

Шурик очень смущался. Напускал серьезный вид (бессмысленное

занятие в темноте), жался в угол, будто это я его уговаривал делить со

мной ложе, а не он попросил, шептал непростительные глупости.

Несколько поуспокоившись, начал декламировать сочиненную им в школе

юмористическую пьесу. Не стоит уточнять, что мои вежливые

поддакивания очень скоро сменились тяжелым храпом, благо, болезнь

оправдывала, а ритуал оральных радостей состоялся только утром, когда

отнекиваться было уже абсурдно. Чувствовать себя соблазнителем на

самом деле очень смешно. Я сосал красивый, какой-то компактный член

Шурика и громко шмыгал носом.

Утренние сумерки. Подползала, подползала, наступила весна. Я выгнал

очередного любовника из комнаты и подошел к зеркалу в шкафу.

Наверное, я красивый, хотя мое тело мне никогда не нравилось. Засохшие

корки спермы на шее. Я нежно провел ладонью по лицу, шепча:

– Убейте меня. Пожалуйста, убейте меня.

Какого черта мне понадобилось слушать несуществующую станцию

1017АМ, наверное, навсегда останется загадкой. Тем не менее, я

выпросил наушники у Шурика и как будто присосался к радиоприемнику,

часами выслушивая постоянно меняющееся шипение и гудение

загадочной волны. То ли меня, действительно, прельстила загадка, то ли

все объяснялось скукой и неспособностью занять себя чем-нибудь более

существенным. Каждый новый труп в моей жизни обеспечивал по крайней

мере двухнедельное заточение в квартире №44, день ото дня она не

казалась мне симпатичней, а найти подходящее занятие становилось все

сложнее.

Я считал очень милым развлечением продираться сквозь бессмысленное

звуковое ассорти призрачной радиостанции, дабы обнаружить в ней хоть

какой-то смысл. То есть мое решение что-то установить, рассекретить,

отгадать заведомо никуда не вело. Но я не унывал. Я бродил по квартире с

портативным радиоприемником Нелли, ел, пил, какал, общался с

соседями, беспрерывно выслушивая его жалкие скрипы-скрежеты,

планировал заснуть под них и, может быть, все-таки чего-то дождаться. Не

стоит уточнять, что дождаться мне хотелось какого-нибудь человеческого

129

признака – случайно выбранная станция (по началу в этом не приходилось

сомневаться) рисовалась эдаким радио-инфо-обменом моих врагов с

моими врагами или третьими, пока не известными лицами.

Гул высоковольтных проводов сменился обыкновенным белым шумом.

Ближе к вечеру сквозь шипение пробились непонятные писклявые

сигналы. Правда, они очень скоро заглохли, и я опять различил чистое,

гипнотическое гудение высоких вольт. Музыка достойная экзерсисов

Muslimgauze

теперь служила странным саундтреком моему

существованию. Не долго служила, всего лишь один день. Около трех ночи

радиоволна 1017АМ чуть не обеспечила мне инфаркт.

Я лежал в темноте, проклиная полоску света под дверью (лампа в

прихожей горела круглые сутки). Прямая как нож, световая линия. Если в

детстве меня это пугало, то теперь ассоциировалось с гостиничным

номером, оседлой жизнью, утерянным очагом. Кошка нагревала бок. От

наушников болели уши. Я лежал в темноте и только было потянулся за

пачкой сигарет…

Ощущения были непривычными. Мне никогда не приходилось

сомневаться в здоровье собственного сердца, а в тот момент я почти

распрощался с жизнью. Сердце как будто в миг разбухло и заняло всю

грудную клетку, смяв легкие, надавив на кишечник и подступив к горлу. В

следующий миг оно, наоборот, сжалось до микроскопических размеров, и

все остальные органы готовы были отказать. Тело истекло потом. Я ловил

ртом воздух, глаза лезли из орбит. Всему причиной стал приступ страха,

панического ужаса. Кошка подскочила. Радиоприемник полетел в дальний

угол комнаты.

Ничто не предвещало такого шока. Я собирался выкурить сигарету,

выключить радио и больше никогда к нему не возвращаться. Никогда

больше не возвращаться к загадочной радиоволне. Но она оказалась

своенравной. Гудение высоковольтных проводов совсем незаметно

притихло, может быть, только поскрипывания как иголка о пластинку

проступили резче – за долю секунды я отчетливо различил чужое

человеческое дыхание, и кто-то сказал одно-единственное слово:

«Личинка». Кто-то в этих чертовых наушниках, на этой чертовой волне

130

спокойным голосом произнес «Личинка», но это почти что обеспечило мне

летальный исход. Я испугался от неожиданности, оттого что это было до

ужаса нереально. Однако я готов был поклясться, что слышал. Слышал,

как незнакомый мужской голос произнес вырванное из контекста слово,

ничего мне не говорящее, какое-то проклятое. Личинка. И опять гул и

поскрипывания, будто ничего не произошло. Будто воображение

разыгралось.

Кое-как отдышавшись и поуспокоившись, я решил об этом не думать.

Надо просто заснуть. И, как ни удивительно, очень скоро я действительно

уснул. Видимо, за несколько секунд организм потерял столько энергии,

сколько он не терял за много часов физического труда, требовалось ее

восстановить.

Но и во сне страх не отступил. Меня преследовал безо́бразный кошмар,

он получил форму только к утру. Я лежал на холодной земле в кромешной

темени, а по моему боку ползла гигантская, мохнатая гусеница. Причем

кожей я ощущал не щупальца насекомого, а только его мохнатую,

дергающуюся спинку. Пришлось проснуться.

Будь у меня силы, я бы порадовался утренней находке. Образ гусеницы

имел симпатичное оправдание. Пока я спал, кошка родила трех котят и

гордо выложила их у меня под боком. Или просто, лишенная инстинкта,

хотела, чтобы детенышей раздавили. Теперь понятно, почему она так

громко урчала, когда ее гладили по животу.

Тяжелая ночь, переполненная дикостями, как будто стала переломным

моментом в моей жизни. Отныне меня настойчиво засасывала

неподконтрольная, кошмарная реальность. Ее создавал не я.

* * *

Дневник Нелли:

21 февраля.

Меня посетила неожиданная и неприятная мысль по поводу моего

рождения. Отец из семьи научных работников, он всегда был белоручкой,

а вот родителя моей мамы – рабочие. Получается, что я родилась от

представителей двух разных классов. Или каст. По этому принципу я

131

неприкасаемая, то есть с рождения автоматически прописалась в парии.

Как могильщики в Индии или разделыватели скота, представители высших

каст стараются не знаться с ними. Это закон. Естественно, глупо думать об

этом сейчас и в этой стране, но, может быть, здесь все-таки есть какой-то

эзотерический смысл, нечто предначертанное. Папа всегда был

законопослушным в хорошем понимании этого качества. Ему даже в

разумных пределах свойственна социальная брезгливость. В молодости он

был романтичен и игнорировал некоторые правила, а с возрастом и каким-

то неведомым мне опытом предпочел отречься от жены из чужой касты и

от неприкасаемого ребенка – грустного результата извращенного с точки

зрения кастовости брака.

Господи, что же я несу? Дэн совсем мне голову заморочил своей

системой и этой схоластической теорией о пресыщенности. Он книг

начитался и хочет скрасить бессмысленность своего существования

умными словами и мыслями. Говорит, что ждет сигнала – только получив

его сможет действовать, потому что таков договор. Но сигнал все не

поступает. Конечно, Дэн не станет слушать такую глупую и уродливую

девочку, как я, но мое мнение категорично – сигнал никогда не поступит.

Или его гнусно обманули, или он сам рад обманываться.

С другой стороны, в его теории однозначно что-то есть. И она

замечательно объясняет мой случай. Я посвятила себя чувствам, любовь к

отцу составляет смысл моей жизни, и долгое время мне казалось