В доме оказался только один человек. Он раздел Эстравена, одежда которого задубела на морозе, словно превратясь в железный панцирь; потом завернул его голого в меховые одеяла и, согревая собственным телом, изгнал ледяной холод из заледеневших членов. Потом напоил горячим пивом, и юноша в конце концов пришёл в себя и вгляделся в своего спасителя.
Человек этот был ему незнаком; они были примерно ровесниками и смотрели друг на друга. Оба были красивы, стройны, хорошо сложены, смуглы, с тонкими чертами лица. Эстравен заметил в чертах незнакомца пламя кеммера. И сказал:
— Я Арек из Эстре.
— А я Терем из Стока, — откликнулся тот.
При этих словах Эстравен рассмеялся, потому что был ещё слишком слаб, и сказал:
— Значит, ты отогрел меня и спас от смерти, чтобы потом убить, Стоквен?
— Нет, — ответил тот, протянул руку и дотронулся до Эстравена, чтобы убедиться, что холод совсем покинул тело юноши. И тут Эстравену, хотя ему оставалось ещё день или два до наступления кеммера, показалось, что в душе его разгорается огонь. И оба они застыли, едва касаясь друг друга руками. — Смотри, они совсем одинаковые, — сказал Стоквен и положил свою ладонь на ладонь Эстравена, и ладони действительно почти совпали: одинаковой длины и формы — словно левая и правая рука одного человека, просто сложившего их вместе. — Я тебя никогда раньше не видел, — сказал Стоквен. — И мы с тобой смертельные враги.
Он встал, подбросил дров в камин; потом вернулся к своему гостю.
— Да, мы смертельные враги, сказал Эстравен. — Мы заклятые враги, но я дал бы тебе клятву кеммеринга.
— А я тебе, — сказал Стоквен.
И тогда оба поклялись друг другу в вечной верности, а в земле Керм — как тогда, так и сейчас — клятва эта нерушима и неизменна. Ту ночь и следующий день и ещё одну ночь провели они в хижине на берегу замёрзшего озера. Наутро небольшой отряд явился из княжества Сток, и один из пришедших узнал наследника лорда Эстре. Не говоря ни слова, он без предупреждения вытащил нож и на глазах у юного Стоквена, на глазах у всех зарезал Эстравена, вонзив клинок ему в грудь и горло. Юноша, обливаясь кровью, замертво рухнул на холодную золу в очаге.
— Он был единственным наследником Эстре, — сказал его убийца.
Стоквен ответил:
— В таком случае кладите его в свои сани и везите в Эстре: пусть его с честью там похоронят.
А сам вернулся в Сток. Однако убийцы хоть и пустились было в путь, но не повезли тело Эстравена домой, а оставили в дальнем лесу на растерзание диким зверям и той же ночью вернулись в Сток. Терем в присутствии своего родителя по крови лорда Хариша рем ир Стоквена спросил их:
— Сделали вы то, что я велел вам?
— Да, — ответили они.
И Терем сказал:
— Вы лжёте, ибо никогда не вернулись бы из Эстре живыми, если бы выполнили мой приказ. Итак, вы не выполнили его и вдобавок солгали, чтобы скрыть это; я требую изгнать этих людей из Стока.
И по приказу лорда Хариша убийцы были изгнаны из Очага и княжества и объявлены вне закона.
Вскоре после случившегося Терем покинул родной дом, сказав, что мечтает некоторое время пожить в Цитадели Ротерер, и на целый год исчез из княжества Сток.
А в княжестве Эстре всё это время тщетно искали юного Арека в горах и на равнинах, а потом оплакали его гибель: горько оплакивали его всё лето и осень, ибо он был единственным родным сыном князя и его наследником. Однако к концу месяца Терн, когда тяжёлым снежным покрывалом накрывает землю зима, пришёл со стороны гор некий лыжник и подал стражнику у ворот свёрток, закутанный в меха, сказав:
— Это Терем, сын сына лорда Эстре.
А потом, подобно камню, скатывающемуся по крутому склону горы, он ринулся на своих лыжах вниз и исчез из виду прежде, чем кому-то пришло в голову задержать его.
В свёртке оказался новорождённый младенец. Он плакал. Люди отнесли его к лорду Сорве и передали то, что сообщил незнакомец; и душа лорда, исполненная тоски, узнала в младенце своего утраченного сына Арека. Он приказал объявить ребёнка сыном своей семьи и дал ему имя Терем, хоть подобное имя никогда раньше не встречалось в роду Эстре.
Ребёнок рос красивым, умным и сильным; это был смуглый и молчаливый мальчик и все видели в нём сходство с пропавшим Ареком. Когда Терем вырос, он был объявлен лордом Сорве наследником Эстре. И тут ожесточились сердца многих сводных его братьев, отцом которых был старый князь; каждый из них обладал своими достоинствами и силой, каждый претендовал на наследство. И они сговорились устроить юному Терему засаду, когда тот в одиночку отправился поохотиться в первый месяц весны. Юноша оказался хорошо вооружён, и заговорщикам не удалось застать его врасплох. Двоих он застрелил в тумане, что толстым покрывалом укутывает Ледяное озеро в начале весны, а с третьим дрался на ножах и убил его, хотя и сам оказался тяжело ранен — в грудь и в шею. После схватки он бессильно стоял над телом брата и смотрел, как на землю спускается ночь. Терем слабел и страдал от боли, раны его обильно кровоточили, и он решил обратиться в ближайшую деревушку Эбос за помощью, однако во тьме и тумане сбился с пути и забрёл в густой лес на восточном берегу Ледяного озера. Там в зарослях деревьев тор он заметил уединённую хижину, открыл дверь, вошёл, но был слишком слаб и не смог разжечь огонь в очаге, а без сил упал на его холодные камни и лишился чувств. Кровь же продолжала сочиться из его открытых ран.
Среди ночи кто-то тихонько вошёл в хижину. Увидев окровавленного юношу, лежавшего у очага, человек так и застыл на пороге. Потом торопливо устроил удобное и тёплое ложе из меховых одеял, вынув их из сундука, развёл в очаге огонь, промыл и перевязал раны Терема. Заметив, что юноша пришёл в себя и смотрит на него, он сказал:
— Я Терем из Стока.
— А я Терем из Эстре.
И оба вдруг умолкли. Потом юноша улыбнулся и спросил:
— Ты перевязал мои раны и спас меня, чтобы потом убить, Стоквен?
— Нет, — ответил старший из этих двух Теремов.
Тогда Эстравен спросил:
— Как случилось, лорд Стоквен, что ты, правитель княжества, оказался здесь один, в столь опасном месте, на спорной земле, из-за которой идёт вражда?
— Я часто прихожу сюда, — ответил Стоквен.
Он взял юношу за руку, чтобы проверить нет ли у него жара; на какое-то мгновенье его ладонь легла на ладонь юного Эстравена — каждый палец, каждая линия этих двух рук в точности совпали, словно то были руки одного человека.
— Мы с тобой смертельные враги, — сказал Стоквен.
— Да, мы смертельные враги. Но я никогда не видел тебя раньше.
Стоквен чуть отвернулся.
— Когда-то очень давно я однажды видел тебя, — сказал он. — Я очень хотел бы, чтобы между нашими Очагами установился мир.
И Эстравен сказал:
— Клянусь, что между мной и тобой всегда будет мир.
Оба они поклялись хранить мир и больше уже ни о чём не говорили. Раненый уснул. Рано утром Стоквен покинул хижину, но вскоре из деревни Эбос за Эстравеном пришли люди и перенесли его домой в Эстре. Больше ни один человек не осмеливался оспаривать волю старого князя: справедливость его решения доказана была кровью троих сыновей, пролитой на льду замёрзшего озера; и после смерти старого Сорве лордом Эстре стал Терем. Уже через год он прекратил распрю, передав половину спорных земель княжеству Сток. За это, а также за убийство трёх своих братьев его прозвали Эстравен-Предатель. Однако имя его, Терем, по-прежнему очень часто дают детям княжества Эстре».
Нравы андрогинов на планете Гетен
Гетенианский жест соприкосновения ладонями, переходящий в судорожное сцепление переплетёнными пальцами, — великолепная художественная находка Ле Гуин. Это — ёмкий и многогранный символ. Если сексуально одарённым землянам лишь суждено
краснеть удушливой волной,едва соприкоснувшись рукавами,
то для гетенианцев касание тел и ладоней становится началом цепи эндокринных реакций, превращающих их в мужчину или в женщину; он приводит к возникновению сексуальной страсти, к вступлению в половой акт и, в конечном итоге, к размножению.
Характерен один из эпизодов совместного перехода беглецов через студёное бескрайнее ледяное плато. У гетенианца наступил кеммер. Находясь в тесной палатке с землянином, Эстравен боялся ненароком коснуться своего спутника. Как вспоминал впоследствии Дженли Ай, он
«смотрел на меня прямо и нежно. Всё это время он старался избегать меня настолько, насколько в таких условиях возможно избегать друг друга».
Самому Дженли было несравнимо проще. По гетенианским меркам, на сильную и необоримую страсть земляне и вовсе не способны. «Должно быть, — размышляет Эстравен, — это весьма странное и не слишком активное половое влечение, раз оно растянуто на целый год и всегда точно известно к мужскому или женскому типу оно относится». Кроме того, Дженли чувствовал себя самым обычным гетеросексуальным мужчиной и считал, по крайней мере, в ту пору гомосексуальную связь для себя неприемлемой: «Я тогда совсем не желал отдавать свою веру, свою дружбу мужчине, который одновременно был женщиной». Словом, землянин не испытывал особых неудобств и, тем более, мучений.