— Верно, — ответил Гостахам. — Но тогда у нее будут родственники, на которых она сможет положиться: родители ее мужа, братья, двоюродные братья и сестры. И ей не придется страдать в одиночестве, проведя с мужем всего три месяца.
— Страдать? — спросила я.
— На самом деле волноваться не о чем, — успокоила Гордийе. — Сигэ разрешен законом.
— Разрешен, но некоторые люди считают такой союз низостью, — возразил Гостахам.
Лицо мое вспыхнуло на миг, хотя я не совсем понимала, о чем он.
Гостахам повернулся к моей матери:
— Если бы он предлагал ей постоянный брак, я бы всеми силами стал уговаривать вас согласиться.
— Тем не менее, — быстро вмешалась Гордийе, — это повод отпраздновать. Вам бы лучше принять предложение и использовать его как еще один источник дохода. Особенно теперь, когда наши доходы так ненадежны.
— Ненадежны? — сказала матушка, оглядывая богато обставленную комнату; я оглянулась вслед за ней и увидела большие букеты красных и желтых роз, горы сластей, блюда со сладкими дынями и огурцами и чаши, полные жареных фисташек. — У вас трудности с деньгами?
— Жалованье мужа в шахской мастерской с трудом покрывает наши расходы, — сказала Гордийе. — Шах позволяет ему брать частные заказы, которые бывают нам подспорьем, но сегодня они есть, а завтра их ветер унес. Новый шелковый ковер — это первое, без чего обходится семья, у которой появились денежные трудности. — Она повернулась к Гостахаму. — И не всегда можно полагаться даже на защиту шахской семьи. Помню истории о том, как шах Тах-масп уволил сотни художников-миниатюристов, позолотчиков, каллиграфов, переплетчиков, когда стал очень набожен. Такое может случиться вновь.
На секунду на лице Гостахама появилось отвращение.
— Шах Аббас не такой, как его дед. У него нет причин закрывать мастерскую, которая приносит огромную прибыль.
— Тем не менее кто может предсказать, что случится? А мать и дочь должны задуматься о своем будущем, — нетерпеливо возразила Гордийе.
От этих слов моя матушка покачнулась, будто от порыва жестокого пустынного вихря. Ничего не пугало ее больше, чем мысль, что нам снова придется бороться за свое существование, как в те месяцы после смерти отца.
— Семья Ферейдуна имеет дюжины домов по всему Исфахану и далеко за его пределами. Для каждого дома, который они покупают, и для каждого шатра, который они разбивают, нужен ковер, хороший ковер. И эта семья заказывает не шерсть, а шелк. Подумай, какую пользу ты принесешь нашей семье этим союзом, — сказала она, обернувшись ко мне.
Впервые я услышала от нее слова «наша семья», когда речь шла о нас с матерью. Хотя деньги Ферейдуна будут нашими, я поняла, какие у Гордийе причины так настаивать на этом союзе.
— Для нашей семьи я сделала бы все, что угодно, — ответила я.
— И я, — добавила матушка. — Что он сказал о доме для моей дочери?
— Ничего, — ответила Гордийе, — но если она оставит его довольным и будет покорной во всем, то Ферейдун, возможно, подарит ей дом.
Матушка вздохнула:
— Конечно, это не то предложение, о котором я подумала вначале…
— Понимаю. Конечно, ты желала лучшего для нее. Но может ли мечтать о лучшем девушка без приданого? — попыталась утешить Гордийе.
Матушка нахмурилась, в ее глазах я увидела беспомощность.
— Я дам ответ через несколько дней, — наконец сказала она.
— Только не заставляй его слишком долго ждать, — предупредила Гордийе.
— И не говорите никому ни слова о предложении, — добавил Гостахам. — Мы хотели бы сохранить это в тайне, даже если Ферейдун женится на твоей дочери.
— Почему? — спросила я.
Гордийе отвела глаза.
— Это совершенно законно, — ответила она.
Затем наступила длинная, неловкая пауза, пока Гостахам прочищал горло. Матушка наблюдала за ним, ожидая ответа.
— Семьи, подобные нашей, не хотели бы выносить наружу события такого рода, — наконец сказал он.
Но меня заботило совершенно другое — словно соль жгла под кожей.
— А как же мое обучение? — спросила я. — Гостахам ведь все еще учит меня.
Первый раз за все утро Гостахам выглядел довольным, будто я и вправду была дитя его сердца.
— Что бы ни решила твоя матушка, я буду продолжать учить тебя столько времени, сколько захочешь, — сказал он.
Казалось, луч света протянулся от его сердца к моему.
— Я хочу продолжать обучение, — ответила я. — Но что если мне придется уехать далеко?
— Пока Ферейдун не предложит дом, ты останешься здесь, — сказала Гордийе.
— Запретит ли он ей показываться перед незнакомыми?
— Ферейдун богат, но он не из знатной семьи Исфахана, — ответила Гордийе. — Единственная женщина, от которой он потребует этого, — его постоянная жена. Она повернулась ко мне.
— Не беспокойся. Думаю, его не интересует, что ты делаешь в течение дня.
После этого разговора я вернулась в нашу комнатку, ничего не видя перед собой, затем поднялась на крышу проверить белье, хотя его там не было, спустилась к кухарке и спросила, не нужна ли ей помощь. Я нарезала лук, но затем нечаянно вывалила миску с очищенным пажитником на пол. Меня выставили из кухни, велев больше не возвращаться.
Я ничего не имела против Ферейдуна, хотя он не был красив, как Искандар, но он был высок, хорошо сложен и от него притягательно пахло лошадьми. Но я надеялась получить от сватающегося иное предложение. Если Ферейдун желал меня, почему не предложил мне выйти за него замуж? Если ему нужна женщина знатных кровей, чтобы продолжить род, почему бы не жениться сначала на знатной девушке, а потом сделать меня второй женой?
Теперь, когда я знала, что моя судьба может измениться в одночасье, повседневные труды казались особо невыносимыми. Если я выйду замуж, то навечно расстанусь с девственностью и смогу рожать детей. Я преображусь навсегда. Мне представились дни нег и ночи любви, чаши сластей и фиников, живот, грузнеющий плотью. Но что, если через три месяца я перестану быть замужней? Вряд ли я успею даже располнеть.
Хотелось пойти к Нахид и посоветоваться с ней и ее матерью. Но Гостахам приказал нам держать все в секрете. Если через три месяца сигэ не кончится беременностью, в моих интересах молчать о предложении. Все это казалось странным, ведь свадьбы, которые мне доводилось видеть, отмечались радостно и шумно. К чему теперь эта таинственность?
— Дочь моя, — сказала мне матушка, когда мы встретились вечером, — что ты думаешь обо всем этом?
Под глазами у нее снова были темные круги, а ступни покраснели. Сегодня на кухне работа была очень тяжелой.