— Э… видите ли, ваша светлость, — произнесла Абигайль, — хотя, возможно, вы уже знаете об этом, если достаточно близко познакомились с библиотекой. Видите ли…
— Да, мисс Харвуд?
— Она закрывается изнутри.
Уоллингфорд сложил руки на груди. Его глаза уже успели привыкнуть к полумраку, и ему даже показалось, будто он сумел разглядеть улыбку на лице Абигайль. Уголки ее губ слегка приподнялись, как если бы она изо всех сил пыталась сдержаться. Ее нижние юбки, прикрытые юбкой платья, еле слышно шуршали вокруг стройных ног. Уоллингфорд обнаружил, что его правая рука все еще ощущала тепло от нечаянного соприкосновения с грудью Абигайль.
— Что вы хотите этим сказать, мисс Харвуд? — спросил он. — Что дверь библиотеки сама себя заперла?
— Конечно, нет. Но возможно, там заперся ваш брат. Вы не подумали о том, что можно постучать?
— С какой стати моему брату запираться в библиотеке?
— Ну, чтобы уединиться. Чтобы ему никто не мешал. — Абигайль подалась вперед, и Уоллингфорд ощутил на своей шее ее сладковатое дыхание. — Возможно, для того, чтобы защититься от вероломных попыток леди Сомертон его соблазнить.
Она смеется над ним?
— В леди Сомертон напрочь отсутствует вероломство, — уверенно заявил Уоллингфорд, тоже наклоняясь вперед, якобы в попытке запугать мисс Харвуд. На самом же деле ему просто хотелось еще раз вдохнуть исходящий от нее сладкий аромат и ощутить тепло ее кожи. — Что же касается вас, мисс Харвуд…
— Меня? Я вероломна? — Она рассмеялась. — Ничего подобного. Я до простоты прямолинейна. Моя сестра была бы очень рада, будь я менее прямолинейна. «Ты должна научиться хитрить, Абигайль, — говорит она, — иначе никогда не найдешь себе мужа».
— О, хитрости в вас предостаточно, — сам того не желая, протянул Уоллингфорд, как если бы он с ней флиртовал. Герцог хотел от нее отпрянуть, но его ноги словно приклеились к каменным плитам пола.
— Предостаточно для чего, ваша светлость? — раздался в полумраке голос Абигайль. — Для замужества?
— Для всего, чего вам хочется, мисс Харвуд.
Абигайль рассмеялась:
— Вы гораздо больше верите в мои способности, нежели я сама, ваша светлость. Почему так?
— Потому что я видел их в деле. А теперь расскажите мне, мисс Харвуд, простым прямолинейным языком, которым вы так гордитесь: что сейчас происходит в библиотеке? — Уоллингфорд говорил беспощадно, сделав ударение на словах «сейчас» и «в библиотеке», а потом навис над Абигайль так, что их тела отделяло теперь друг от друга всего несколько дюймов.
— О, — выдохнула Абигайль, — как же я обожаю, когда вы так говорите! Возвышаясь над всеми, точно колосс. От этого по моей спине бегут восхитительные мурашки.
— Ответьте на вопрос, мисс Харвуд! — потребовал Уоллингфорд.
— Точно так же вы говорили за ужином, ваша светлость, и я, поверьте, едва удержалась от того, чтобы не броситься в ваши объятия и не умолять вас о том, чтобы вы взяли меня прямо там, на этом огромном древнем столе. Ну конечно, после того, как вы приказали бы всем остальным покинуть столовую. Я не настолько испорчена, чтобы заниматься любовью у всех на виду.
Герцог открыл рот, но понял, что не может вымолвить ни слова.
— А теперь объясните, Уоллингфорд, — как ни в чем не бывало сказала Абигайль, — что вы подразумевали, когда поднимали ставки? Действительно хотите выжить нас из замка со всем нашим скарбом? Мне кажется, это слишком.
Уоллингфорд по-прежнему пребывал в смятении, так что не нашелся с ответом.
— И попахивает лицемерием, да простите меня за эти слова. В конце концов, мы с вами виноваты больше всех. Не так ли?
Мисс Харвуд положила ладонь на рукав герцога. Ее прикосновение было столь легким и невесомым, что он мог бы его не заметить. Но ведь это Абигайль, а Уоллингфорд каждой клеточкой своего тела чувствовал все, что с ней связано: жесты, слова, выражение лица.
Хотя в это самое мгновение тело Уоллингфорда было мало на что способно. Рассказ Абигайль о своих фантазиях пробудил в его сознании настолько откровенные и чувственные картины, что воля его стала такой же слабой и беспомощной, как у новорожденного младенца.
— Виноваты? — пробормотал герцог, с трудом обретя дар речи. Ему хотелось, чтобы Абигайль отступила от него не шаг или два назад, чтобы ее невероятно соблазнительное тело оказалось от него как можно дальше. Возможно, тогда он смог бы собрать волю в кулак.
— Очень виноваты. Если бы я не сделала тогда в вашей комнате этого глупого замечания — о чем я ужасно сожалею, Уоллингфорд, ибо никогда не думала о нашей любовной связи в подобном контексте, — я бы стояла сейчас здесь совсем в другом качестве.
— О чем вы?
— Да о своей девственности, конечно. Вы лишили бы меня невинности — чему я была бы очень рада, — и в этот самый момент мы находились бы наверху, в вашей спальне, где я продолжила бы свое падение. Послушайте, с вами все в порядке? Я не была слишком прямолинейна? Ведь нет?
— Думаю, мисс Харвуд, — сдавленно пробормотал Уоллингфорд, — вам лучше прямо сейчас сопроводить меня в библиотеку, а я постараюсь забыть, что данная беседа имела место.
— Я повергла вас в шок, не так ли? — Абигайль вздохнула. — Вот видите. Никакой хитрости. Вы — известный соблазнитель, а я горю желанием, чтобы меня соблазнили, и все же почему-то…
— Мисс Харвуд, — взмолился Уоллингфорд, изо всех сил стараясь спасти свой мозг от неминуемого взрыва, — в библиотеку!
— О! — Абигайль наконец убрала руку с рукава герцога. — Библиотека, конечно. Как думаете, лучше пойти туда по главной лестнице или…
Уоллингфорд с ужасом осознал, что собирается поцеловать мисс Харвуд хотя бы для того, чтобы заставить ее замолчать. Героическим усилием воли он заставил себя попятиться от нее.
— Осторожнее! — воскликнула Абигайль.
Уоллингфорд не ответил. Узкие готические окна, залитые лунным светом, служили ему маяком, направляя его через холл к коридору, ведущему в западное крыло. В самом дальнем его конце и располагалась библиотека — огромное двухэтажное помещение, похожее на пещеру. Стены ее сплошь заполняли полки с книгами в кожаных переплетах, некоторых из них рука человека не касалась так давно, что они покрылись слоем плесени. Несмотря на высокие потолки, в ней было тепло. Библиотека накапливала солнечный свет, обильно проникавший сюда сквозь высокие окна, и задерживала его точно печь. Уоллингфорд провел здесь много часов с открытой книгой на коленях, преисполненный самых благих намерений, лишь для того, чтобы в конечном итоге забыться крепким сном.
Возможно, Роланда постигла та же участь. Его брат был очень умен и отнюдь не ленив, но с ранней юности привык впадать в интеллектуальную сонливость, разогнать которую могла далеко не каждая книга.