class="p1">— Сепаров берлессомордых! — повторил пацан, еле выговаривая буквы.
— Ещё раз такие слова услышу, уши тебе надеру! — пригрозил я.
— А я бате расскажу! Он тебя зарежет! — завопил он.
— А, ну, ворачивай берет! — рассердился я. — Ты какой-то неправильный солдат!
— Подарки — не отдарки! — взвизгнул Игорёк и дунул прочь, сверкая пятками.
Вот-те здрасти! Получите, капитан Котов! Я понимал, что злюсь на ребёнка, но не он меня расстроил. Понятное дело, что он повторяет за родителями в своих попытках уподобляться взрослым. Меня напрягало, что я живу с северянами в одном доме. Меня мои собственные соседи мечтают загасить? С которыми я вырос с детства? Родители Игорька мои ровесники. Вот уж не ожидал от их семейки такого настроения!
С этими мыслями я поехал на службу. Я не ошибся, чутьё меня не подвело — в части было неспокойно. Настроения и слухи ходили самые разные. Кто-то из сослуживцев утверждал, что никакого конфликта с сепаратистами не предвидится, что после референдума Северо-Боровинскую область отпустят с миром. А кто-то прям напрягся, не зная, к чему готовиться.
Конкретного ничего никто не знал. Да и не положено.
Пока я был в отпуске, штат военной части сильно поменялся. Кто-то уволился, кто-то перевёлся в другую часть, кого-то перевели к нам. Эта перетасовка кадров была впервые на моей памяти, а я в этой части болтался почти уже семь лет.
Лично я жил неделю, как на пороховой бочке. Предчувствие чего-то нехорошего, непоправимого не покидало меня ни днём, ни ночью. Я весь превратился в слух и внимание.
Северян в нашей части хватало. Вот они-то постоянно о чём-то шептались. Кучкуясь в курилке или в столовой за приёмом пищи, они обсуждали что-то очень интересное и секретное, потому что стоило кому-то из берлессов пройти мимо, северяне тут же затыкали хавальники.
Как и все берлессы я недолюбливал северян. Открытых конфликтов в нашем расположении не было, но в других частях были серьёзные прецеденты, вплоть до самовольного оставления части.
Мы старались держаться вместе, понимая всю серьёзность положения. Наш ротный был берлессом и открыто выступал в поддержку сепаратистов — это и спасало. Стоило только заменить его на северянина, и можно увольняться в тот же день. Житья берлессам не будет, можно не надеяться.
Только за счёт майора Стрельцова мы и задержались в армии. Конечно, мне всё это не нравилось, но я продолжал нести службу. Не потому, что был пиздец каким правильным и со стальными яйцами. Я просто больше делать ничего не умел. Меньше всего мне хотелось пойти в полицию или на завод, где до сих пор горбатился отец.
В армии думать не надо. Сидишь на всём готовеньком и делаешь, что прикажут. Никакой тебе ответственности. Если ты дурачок, за тебя огребают твои командиры. А когда тебя спрашивают, чем занимаешься по жизни, можно с полными штанами гордости сказать, что ты Родину защищаешь!
Может быть, и придётся попрощаться со службой, но точно не сейчас. Было ещё время Родине долг отдать. Я не так много был ей должен, со своим капитанским жалованием, но хотя бы занимался тем, что мне нравилось, тем, что было по душе.
Сослуживцы все ходили злые и напряжённые, не я один. И только Димка Алексеев был вечно на расслабоне.
Сержант был чуть младше меня. Он по жизни был похуистом и распиздяем. Дважды его повышали до лейтёхи и дважды понижали в звании. Оба раза за драку с северянами. Он был настолько ненадёжным человеком и раздолбаем, что держался в армии просто каким-то чудом.
А ещё он постоянно ходил накуренный. Вот откуда его оптимизм и спокойствие. Я даже завидовал ему немного.
Это он дал мне погоняло Грэй. Я не возражал, хотя Серый мне больше нравилось.
Всю часть поставили на уши, заставив отдраить каждый уголок и закоулок. Самолично я ничего не драил, рядовых и срочников хватало, но комбат, в десятый раз сунувший своё рыло с проверкой, всё ещё не был доволен.
— Я его первого завалю! — тихо сказал мне Димка, провожая толстую задницу полковника взглядом.
— Кого? Полкана? — уточнил я.
— Ага. Вот как замес начнётся, пизда этой свиноматке! Заебал уже!
— Думаешь, начнётся? Все ждут этого замеса, а он всё не начинается. Сепары не хотят войны.
— Это сепары не хотят, а у северян очко уже дымится! — продолжил "запугивать" меня Алексеев. — Они первые пизданут! Вот увидишь!
— Ты что-то знаешь, Димон?
Он так уверенно рассуждал, как будто владел информацией.
— Да хуле тут знать, Грэй? Ты мозгами-то пошевели? Не видишь, к чему всё идёт? Лично я за северян воевать не собираюсь! Война начнётся, положу, сколько смогу, а потом пусть расстреливают, суки! — Он брезгливо плюнул на пол, который только что натёрли до блеска, и посмотрел на меня. — А ты за кого будешь, Грэй?
— Я не знаю... Я же присягу Родине давал! Предлагаешь в своих сослуживцев стрелять?
— Грэй, ты дебил? Или мы их, или они нас! — прошепел Алексеев, как будто я уже с ним заодно.
Он злобно оглядел срочников, сновавших туда-сюда, как будто был готов прямо сейчас их всех положить.
— Они же дети! — тихо сказал я сержанту.
— Посмотрю я, как ты запоёшь, когда они тебя убивать придут. Или сестрёнку твою с родаками заодно! Вот тогда и попиздим за красных и белых, за взрослых и детей!
Он хлопнул меня по плечу и пошёл подгонять салаг.
Димон был снова под запрещёнными веществами, поэтому я не придал слишком много значимости его словам. А потом я вспомнил Игорька, и слова Алексеева приобрели какие-то чёткие контуры в моей голове. Пора бы и мне определиться, что делать, если начнётся гражданская война, но я был слишком слабым и нерешительным. Я наивно надеялся, что всё обойдётся.
А зря.
Нас подняли по тревоге в 3 ночи. Построили на плацу. Я думал только о том, что не выспался, посчитав, как и остальные, тревогу учебной.
— Всем берлессам выйти из строя! — приказал злой, похмельный комбат.
Я понял, что всё! Начался тот самый замес! И все это поняли!
— Майор, сдайте табельное оружие! — обратился комбат к Стрельцову.
Меня пот прошиб от ужаса. Если уж ротного разоружают, дела не просто плохо, а пиздецки плохо. Я искал глазами Димку Алексеева, но его нигде не было. Ни среди кижан, ни среди берлесссов. Я видел, как он