Читать интересную книгу Голубь и Мальчик - Меир Шалев

Но оказалось, что Центральная голубятня — это самая обыкновенная голубятня, с окнами, и решетками, и пометом, и полками, и вертушками, только намного больше, чем в кибуце. И еще в ней были отдельные отсеки для отборных голубей, а также множество отделений для кладки яиц, потому что здесь, сказал доктор Лауфер, в этой Центральной голубятне, мы кладем большинство яиц и выращиваем большинство наших птенцов, которые уходят затем в новые голубятни.

На стене Центральной голубятни Малыш увидел два пожелтевших плаката: список качеств хорошего голубятника и распорядок работ на голубятне, — а потом оттуда появилась кудрявая, светлая и серьезная девочка, на полгода старше и на полголовы выше, чем он.

Доктор Лауфер представил их друг другу.

— Так же, как ты у нас самый молодой голубьятник, — сказал он Малышу, — она самая молодая голубьятница. Но она уже хорошо знает все работы в нашей голубьятне, и она скажет тебе, что нужно делать.

Малыш посмотрел на нее и почувствовал, что хочет продлить этот свой визит на много-много дней, чтобы эта девочка каждый день говорила ему, что нужно делать, и уже представил себе, будто он возвращается к ней, как голубь, не только из кибуца и сейчас, но всегда и отовсюду. И так как ему очень захотелось ей понравиться, он сказал:

— Меня послали из Иорданской долины специально, чтобы запустить отсюда голубей.

— Ты не должен рассказывать такие вещи, это секрет, — сказала девочка.

Малыш смутился:

— Я думал, что тебе можно.

— Это секретная голубятня Хаганы, — сказала девочка. — Никому ничего нельзя рассказывать.

— Почему же ты сейчас мне рассказала?

Они оба покраснели.

— Не надо спорить, — сказал доктор Лауфер. — Между собой мы можем говорить о чем угодно. Только с чужими нельзя.

Малыш немного помолчал и спросил:

— В котором часу вы выпускаете их в первый полет?

Девочка сказала:

— Вскоре после восхода. Мне приходится вставать очень рано, чтобы вовремя прийти сюда, а в школу я иду уже прямо отсюда.

Малыш сказал:

— Я встаю еще до рассвета, чтобы успеть поработать с голубями, потому что наша школа далеко от кибуца. И еще на нашей голубятне написано «голубьятня». А на сколько времени они улетают?

— Смотря какие, — сказала девочка. — Взрослые улетают дальше, а молодые еще боятся.

— А тебе уже разрешают брать и держать голубя в руке?

— Давно. Я уже беру с собой корзинки с голубями для запуска. Позавчера я запускала с лошадиной фермы, а один раз — с Яркона.

— Я тоже уже держу и запускаю, — гордо заявил Малыш. — А сегодня я запустил их отсюда в наш кибуц, но иногда я не могу сдержаться и все-таки смотрю им в глаза.

— А как зовут вашего голубятника? — спросила девочка.

— Она голубятница, и я не знаю, можно ли тебе рассказать, потому что, может быть, и это секрет.

— Я могу спросить доктора Лауфера, — сказала девочка. — Все голубятники и голубятницы в стране вышли отсюда.

— В чем я должен тебе сейчас помочь? — спросил Малыш.

— А что ты умеешь делать?

— Все, кроме свистеть пальцами.

Она прыснула со смеху и тут же посерьезнела:

— Я не могу дать тебе трогать наших голубей, потому что, может быть, у вас в голубятне нечисто и ты принес болезни. Но ты можешь почистить вокруг.

— А ты что будешь делать?

— Я покормлю птенцов, которые уже начали есть самостоятельно.

Малыш вынужден был признать, что Мириам еще не поручала ему такое тонкое дело, и девочка с видом победительницы вышла в соседний отсек. Сюда помещали подрастающих птенцов, когда приходило время отучать их от «птичьего молока», которым кормили их родители.

Малыш чистил кормушки, а его глаза следили за ней сквозь решетки. Она смешала зерна, размокавшие несколько часов в воде, насыпала немножко порошка из толченых ракушек и минералов, села и положила птенца себе на колени. Левой рукой она открыла ему клюв и маленькой узкой ложечкой вложила туда несколько зерен. Она повторила это несколько раз, пока зоб не наполнился, а под конец той же ложечкой влила в горло птенца немного воды.

— Это несложно, — сказал из-за его спины доктор Лауфер. — Но это из тех работ, которые лучше оставить постоянным работникам голубятни, а не поручать гостям. Но ты не беспокойся, у вас тоже будут птенцы, и ты тоже вскоре научишься этому.

4

Под вечер дядя вернулся в зоопарк, увидел, как Малыш работает с высокой кудрявой девочкой, и почувствовал странную вещь: стайки слов, которые обычно витают в мозгу у каждого человека безо всякого закона и порядка, вдруг сложились в его мозгу в законченную фразу. И фраза эта шепнула ему, что этим двоим суждено полюбить друг друга. Буквально так.

Он окликнул Малыша, и тот повернул к нему сияющее и счастливое лицо и сказал шепотом, чтобы не испугать голубей:

— Минуточку, папа. Я уже кончаю работу.

Дядя спросил доктора Лауфера, не помешал ли им молодой гость, и ветеринар сказал: «Напротив! Он был очень полезен и очень помог нам. Ты всегда можешь послать его сюда на несколько дней. Нам иногда нужна помощь, а он умелый и старательный работник».

Дядя сказал: «Мы не хотим быть обузой» и: «Где он будет жить?» — и Малыш поторопился ответить: «Я устроюсь», а доктор Лауфер сказал: «В клетке для обезьян как раз освободилось место». И засмеялся своим хрипловатым смехом, предназначенным привлечь внимание слушателя: «Кххх… кххх… кххх…» — а девочка вдруг шепнула на ухо Малышу: «Это йеке так смеются, чтоб ты знал».

Теплое дыхание ее рта трепетало в его ушной раковине. Говори еще, не уходи, останься, кричал он ей в душе, и девочка, подумав, добавила: «Мой отец тоже так смеется. Этим смехом йеке извещают, что сейчас сказали что-то в шутку».

— Большое спасибо, — сказал дядя, а Малыш, еще не опомнившись от ее близости, взмолился в душе, чтобы не только доктор Лауфер, но и она сама пригласила его приехать снова. Но девочка посмотрела на него и не сказала ни слова. Легкий румянец спустился с ее лба на щеки, и Малыш почувствовал, как красиво это сочетание оттенков — розовый, голубой и золотой. Ее кожа, ее глаза, ее волосы.

— Перед тем как вы уходите, нужно сделать еще одно дело, — сказал доктор Лауфер.

Он написал что-то на клочке бумаги, скатал и всунул его в тонкую картонную трубочку, а потом сказал Малышу: — А сейчас, пожалуйста, руку.

Малыш протянул руку. Ветеринар напел про себя: «Пошлите голубя-гонца, пусть нет в устах его словца, но привяжите под крыло ему листочек письмеца»,[38] — и привязал трубочку тонкой лентой к пухлой детской руке.

— Тебе не давит?

— Нет.

— Подвигай слегка рукой. Хорошо. Теперь согни и выпрями.

Малыш выполнил его указание, и ветеринар сказал:

— Все в порядке. Ты можешь лететь. Кххх… кххх… кххх… И что ты сделаешь, когда вернешься в голубьятню?

— Я дам это Мириам.

— Не давай! Просто войди вот так, — и ветеринар широко раскинул свои длинные руки, — с письмом на руке. Но не бегом, да? Чтобы не испугать других голубей.

— И что тогда?

— То же, что каждый раз, когда голубь возвращается в голубьятню. Мириам возьмет письмо и даст тебе что-нибудь вкусное, — сказал доктор Лауфер, а дядю спросил, не откажется ли он взять с собой тель-авивских голубей, чтобы Мириам запустила их из кибуца в зоопарк.

— Я сам запущу их! — воскликнул Малыш.

На этот раз дядя согласился охотно, и доктор Лауфер положил трех голубей в плетеную корзинку, принесенную Малышом, и добавил к этому также мешочек с футлярами, лентами, кольцами и бланками для передачи Мириам.

Солнце зашло. Парк наполнился новыми звуками. Малыш понял, что это те рычания, и призывы, и рев, о которых рассказывала ему Мириам, а девочка, провожавшая их к воротам парка, улыбнулась ему и сказала ему:

— Я ужасно люблю это время.

Малыш и его дядя попрощались с ней и пошли к автобусной остановке.

— Очень симпатичная девочка, — сказал дядя Малышу.

Малыш задумался, хорошо ли он попрощался с ней и поняла ли она его твердое намерение вернуться, а дядя сказал:

— Знаешь, что ты можешь сделать? Напиши ей что-нибудь короткое и пошли с одним из голубей, которых дал нам доктор Лауфер, чтобы послать из кибуца. Женщины очень любят получать письма, а получить письмо с голубем — это уж точно очень приятно.

5

Мириам уже собрала голубей с утреннего полета и приступила к кормлению, и тут появился Малыш, размахивая руками в воздухе и загребая пыль ногами.

Она улыбнулась. Казалось, эта игра была ей знакома. Она протянула ему несколько очищенных семечек подсолнуха, приятно обняла сзади и сказала: «А это для меня, правда?» — и отвязала от его руки картонную трубочку.

— Голуби вернулись? — спросил Малыш.

— Двое голубых вернулись, — сказала Мириам. — Молодой голубой через полтора часа. Очень хорошее время. А второй через час сорок две минуты.