маленького голубого попугайчика. Пока Михаил спрашивает у продавца рекомендации по кормлению, мы с Леной подходим к стеллажу слева, чтобы выбрать игрушки для птиц. Дверь в магазин открывается, вбегают два мальчика возраста Лены, и бегут к аквариумам, выставленным на стене за ними по пятам, идет мама.
— Мама, я хочу золотую рыбку! — кричит один из мальчиков.
— А я не хочу золотую рыбку. Я хочу черную, как Бэтмен! — восклицает другой. — Золотые рыбки — для девчонок.
Когда мы выходим из магазина, они все еще дерутся за рыбку, и по дороге к машине, я смотрю на Лену, которая внезапно стала необычайно тихой. Я ожидала, что она будет взволнована, но она не произносит ни слова, пока Михаил ставит клетку с птицей на заднее сиденье и пристегивает Лену в ее автокресле. Это странно, обычно она болтает без умолку.
Когда мы все внутри, и Михаил заводит машину, Лена наконец говорит.
— Папочка? Где моя мамочка?
Михаил замирает с ключами на полпути к замку зажигания. Он делает глубокий вдох, затем поворачивается и берет ее ручку в свою.
— Твоя мамочка сейчас с ангелами, zayka.
—Почему?
— Она... она болела, Lenochka.
— Как папа Чарли?
— Да, zayka. Как папа Чарли.
Я кладу руку на бедро Михаила. Это тяжело для него. Я вижу это по тому, как он сжимает руль другой рукой, костяшки пальцев побелели от напряжения.
Лена качает головой в сторону, смотрит на меня мгновение и поворачивается к Михаилу.
— У Чарли теперь новый папа. А Бьянка — моя новая мама?
У меня перехватывает дыхание, и чувствую, как Михаила становится каменным под моей рукой. Мы никогда не говорили о том, как Лена будет меня называть. Я предполагала, что это будет Бьянка, но не учла, что она еще слишком мала, чтобы понять. Судя по слегка паническому выражению лица Михаила, он тоже этого не ожидал. Хотя следовало бы.
— Помнишь, мы говорили об этом? Что папа и Бьянка женятся, и мы будем жить все вместе?
— Да, папочка. Новый папа Чарли тоже живет с ними.
Мы должны были предположить, что «папина жена» для нее может быть равнозначна «мамочке». Я всегда хотела иметь детей, но казалось, что это произойдет не так скоро. Думаю, я не буду против, если Лена начнет называть меня мамой. Я задумалась на мгновение. Нет, я совсем не против. Более того, мне нравится эта идея. Если Михаил не против, конечно.
— Ну, Lenochka, это... — начинает Михаил, но я сжимаю его бедро, и он поворачивается ко мне.
«Ты можешь сказать «да». Если ты не против.»
Он ничего не говорит, просто смотрит на меня. Возможно, ему не нравится идея, что Лена считает меня своей новой мамой. Это больно осознавать, но я стараюсь, чтобы это не отразилось на моем лице.
«Тебе не обязательно. Я просто...» — Я вздохнула. — «Все в порядке. Мы можем попробовать объяснить ей это.»
Михаил гладит меня по щеке и наклоняется вперед.
— Лена никогда не говорила о своей матери, и я... — он закрывает глаз и ругается — я все испортил. Я думал, она поймет. Она слишком мала. Я должен был постараться объяснить все получше. Мы с тобой должны были сначала поговорить. Бьянка, я не могу просить тебя об этом.
«Ты хороший отец, и ты ничего не испортил», — жестикулирую я и беру его за руку. — «И я не против, чтобы Лена считала меня своей мамой.»
— Детка, тебе двадцать один год.» — Михаил хмурит брови.
«Моя мама родила Анджело, когда ей было девятнадцать. Все в порядке.»
— Ты уверена?
Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его губам.
— Да, — шепчу я ему в губы и целую его.
Глава 14
Я облокотилась на стойку на кухне и листаю свой телефон в поисках новостей о работе, когда вошла Бьянка. Я поднимаю глаза, и на мгновение у меня перехватывает дух. Бьянка выглядит так, будто сошла с обложки модного журнала: длинное черное платье, которое облегает ее грудь, приталенное и ниспадающее до пола многочисленными слоями шелковистой ткани, а волосы заплетены в толстую косу. Она замечает мой взгляд, улыбается и дважды оборачивается, отчего шелковистая ткань развевается вокруг нее, показывая черные туфли на шпильках и стройные ноги через глубокий разрез сбоку. Я не могу оторвать от нее глаз.
«Что думаешь?» — жестом говорит она.
Я не способен к рациональному мышлению, и единственное, о чем я сейчас думаю, — это о ней, голой, в моей постели.
— Ty zazhgla ogon' v moyey dushe, solnyshko.
Она ухмыляется, подходит ко мне и начинает проводить пальцем по форме вопросительного знака на моей груди.
— Это значит, что ты разожгла огонь в моей душе, Бьянка. И если мы не уедем немедленно, мы не уедем вообще.
Она озорно улыбается, берет меня за руку и ведет к двери. Бьянка продолжает улыбаться в машине, когда мы выезжаем из гаража, и я гадаю, что у нее на уме, когда она наклоняется и шепчет мне на ухо.
— На мне нет... трусиков.
Я вильнул машиной, но мне удалось выправить ее, едва избежав бетонного столба сбоку. Когда все под контролем, я поворачиваюсь к Бьянке и вижу, что она откинулась на спинку сиденья, на ее лице самодовольная ухмылка.
* * *
На просторной ухоженной лужайке установлены четыре больших шатра. Не менее двухсот гостей толпятся вокруг длинных столов, покрытых белой скатертью, болтают друг с другом, смеются над, вероятно, дурацкими шутками. Большинство из них - итальянцы. Некоторых из них я помню по нашей свадьбе. Среди гостей вижу и несколько политиков. Интересная компания.
В центре самой большой группы стоит маленькая хрупкая женщина в ядовито-зеленом платье и со странной штуковиной на голове с седыми волосами. Очень привлекательный и молодой мужчина, вероятно, лет двадцати пяти, обнял ее за талию и что-то шепчет ей на ухо.
Бьянка сжимает мою руку, и я смотрю на нее и вижу, что она лучезарно улыбается, указывая головой на женщину в зеленом платье. Полагаю, это и есть знаменитая Нонна Джулия.
Мы подходим к группе, и я обращаю внимание на каждого человека, который попадает в поле моего зрения, фиксируя все хотя бы отдаленно подозрительное. Я не люблю толпы, но я также не люблю и