Читать интересную книгу Главная тайна Библии - Том Райт

Но если слова Иисуса, переданные евангелиями, не содержат указания на второе пришествие, откуда же возникла эта идея? Ответ прост: из других текстов Нового Завета. После оправдания, восстания и вознесения Иисуса церковь начала твердо держаться веры в то, что Он вернется. «Этот Иисус, вознесённый от вас на небо, — говорит ангел ученикам, — придет таким же образом, как вы видели Его отходящим на небо».[138]И хотя далее, в Деяниях святых Апостолов, нечасто говорится об этом прямо, все события данной книги несомненно разворачиваются на фоне этого представления. Ученики идут в мир именно затем, чтобы возвещать о новом Господине мира, Иисусе, до того дня, когда Он вернется, чтобы обновить все.[139]

Но, конечно, наш самый первый источник — апостол Павел. Его послания наполнены словами о грядущем пришествии или явлении Иисуса.[140] Без этого невозможно представить себе ни богословие, ни миссионерскую практику, ни благочестие Павла. Однако его слова об этом великом событии часто понимались неверно, и особенно это касается сторонников богословской теории «восхищения на небеса». Настал момент рассмотреть этот вопрос, но сначала придется сказать несколько слов об еще одном ключевом термине, который слишком часто воспринимают неверно.

И ученые, и обычные люди нередко используют какое–то слово, которое в первоначальном контексте имело иной смысл, и тогда этот термин становится источником заблуждений. В данном случае — это греческое слово parousia. Обычно его переводят как «пришествие», но его буквальный смысл «присутствие» — то есть антоним слова «отсутствие».

Слово parousia у Павла встречается в двух важнейших отрывках: 1 Фес 4:15 и 1 Кор 15:23, а также во многих других местах, им пользуются и прочие авторы Нового Завета. Можно не сомневаться в том, что первые христиане хорошо знали это слово и прекрасно понимали его смысл. Многие думают, что для первых христиан слово parousia означало просто «второе пришествие Иисуса» и что само это событие в самом буквальном смысле описано в 1 Фес 4:16–17 (Иисус спускается на облаке, а люди вылетают ему навстречу). Все эти представления совершенно не соответствуют истине.

С одной стороны, слово parousia имело два важных значения в нехристианском мире того времени. И похоже, оба эти значения отразились на смысле, который придали термину христиане.

Во–первых, этим словом описывали таинственное присутствие бога или богов, особенно когда их сила проявлялась в исцелении. В этот момент люди внезапно ощущали сверхъестественное и мощное «присутствие» — и обычно называли это словом parousia. Иногда Флавий использует этот термин, описывая, как Яхве приходит на помощь Израилю.[141] Спасительное присутствие Бога открывалось в Его деяниях, как, например, когда Израиль во дни царя Езекии был чудесным образом избавлен от ассирийцев.

Кроме того, словом parousia обозначали ситуацию, когда высокопоставленное лицо прибывало в подчиненную ему область, особенно когда царь или император посещал свои колонии или провинции. Это мы назвали бы «присутствием царственной особы». Стоит отметить очевидную, но крайне важную деталь: в обоих этих случаях никто не парит на облаках. Кроме того, здесь нет никакого намека на крушение или уничтожение пространственно–временной вселенной.

Можно предположить, что Павел, как и другие первые христиане, хотел обозначить этим термином два утверждения. Во–первых, Иисус, кому они поклонялись, сейчас находится вместе с ними духом, но отсутствует телом, однако настанет день, когда Он явится в теле, и тогда весь мир, включая христиан, переживет внезапное изменение под воздействием силы этого присутствия. И естественно, что для этого подходит слово parousia.

Во–вторых, Иисус, воздвигнутый из мертвых и во славе воссевший одесную Бога, был истинным Господом всего мира, настоящим Императором, перед кем все прочие императоры должны, сотрясаясь от страха, в изумлении преклонить колени. И как кесарь может однажды посетить свои колонии, такие как Филиппы, Фессалоники или Коринф (то есть император, который управляет этим городом, хотя и отсутствует, вдруг появляется, чтобы явить свою власть непосредственно), так и Господь, который всем правит, хотя и отсутствует, однажды явится в мир и начнет править им непосредственно. Возможно, первые христиане вкладывали в слово parousia именно такие смыслы — со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И это не просто наша гипотеза. Именно так и обстояло дело. Павел и другие христиане говорили о parousia, потому что слово вызывало к жизни эти образы, которые у христиан попадают в иной контекст. Это не единственный случай, когда, подобно двум тектоническим платформам, образы иудейской священной истории сталкиваются с греко–римскими образами, и в результате появляется скалистый горный хребет богословия Нового Завета. В данном случае с иудейской стороны — это День Господень, День Яхве, День, когда Яхве сокрушит врагов Израиля и снова — и уже навсегда — спасет Свой народ. Павел и другие авторы регулярно упоминают «День Господень», который у них, конечно, наполнен христианским смыслом: Господом тут является Иисус.[142] В этом — и только в этом — смысле христианская доктрина «второго пришествия» Иисуса опирается на надежное иудейское основание.[143] Разумеется, тут не нашлось других оснований, потому что иудаизм до появления христианства — и это касается даже учеников Иисуса во время Его земной жизни — не мог предположить смерть Мессии. Вот почему никто не размышлял о Его воскресении, и уж и помыслить не мог о промежутке между смертью и новой жизнью и завершении, когда Мессия становится Господом всего мира, хотя Его верховная власть все еще не достигает полноты.

По–видимому, произошло следующее. Первые христиане жили в священной истории иудеев, они ею дышали и о ней молились. После неожиданных и потрясающих событий воскресения и вознесения они начали понимать, что Бог Израилев именно таким образом совершил то, что давно обещал, хотя все это выглядело совсем не так, как они ожидали. И тогда христиане осознали, что Иисус, Мессия Израиля, уже стал подлинным Господом всего мира, и хотя Духом Он находится вместе с учениками, это всего лишь намек на грядущие события, когда Он явится в силе, превосходящей все прочие силы в мире, и на земле, и на небесах. Так, история Иисуса обострила их восприятие истории Израиля и заставила что–то в ней пересмотреть. В результате они заговорили о грядущем явлении Иисуса такими словами, смысл которых в следующем: Иисус — Господь мира, а кесарь таковым не является.

И слово parousia фактически позволяет Павлу сказать, что Иисус — это реальность, для которой кесарь — есть просто пародия. Для него богословие второго пришествия входит в состав политического богословия, в состав его представлений о господстве Иисуса.[144] Иными словами, перед нами образы parousia, присутствия царственной особы, в контексте образов иудейской апокалиптики — Павел любит подобные сопоставления. Я полагаю, что первые слушатели Павла легко понимали смысл подобных слов. Но они стали трудными для многих читателей последующих веков, особенно XX века.

Особенно ярко это непонимание сопровождает текст 1 Фес 4: 16–17:

Сам Господь при призывном кличе, при гласе архангела и трубе Божьей, сойдет с неба, и мёртвые во Христе воскреснут прежде; затем мы живые, оставшиеся, вместе с ними восхищены будем на облаках для встречи с Господом в воздух, и так всегда с Господом будем.

Прежде всего следует заметить, что Павел в этих замысловатых строках не дал буквального описания грядущих событий. Это просто другие слова для того же, о чем он писал в 1 Кор 15: 23–27, 51–54, а также в Флп 3:20–21.

И лучше нам для начала понять смысл этих отрывков. В 1 Кор 15:23–27 Павел говорит о parousia Мессии как о моменте воскресения мертвых; тогда явится дотоле сокрытая власть Иисуса, который победит всех последних врагов, включая смерть. Ниже, в стихах 51–54, Павел говорит, что случится с людьми, которые еще не умерли к моменту пришествия Иисуса. Они будут изменены, преображены. Нет сомнения, что здесь речь идет о том же событии, что и в 1 Фес 4; и тут, и там звучит труба и воскресают мертвые; однако в Первом послании к Фессалоникийцам Павел рассказывает, что оставшиеся в живых «восхищены в воздух», а в Первом послании к Коринфянам они «будут изменены». То же самое можно сказать о Флп 3:21, где в контексте достаточно откровенно признается превосходство Иисуса над кесарем. Павел пишет о преображении нынешнего несовершенного тела, которое под воздействием этой всепобеждающей силы станет подобным телу Иисуса в славе.

Но почему Павел использует столь странные слова в Первом послании к Фессалоникийцам, где пишет о спускающемся с неба Господе и святых, оставшихся в живых, «восхищаемых» в воздух? Я думаю, что он пользуется богатыми метафорами, чтобы указать на три разные вещи, которые он тут намеренно соединяет. (Павел — мастер богатых смыслом смешанных метафор; так, в следующей главе, в 1 Фес 5, он говорит о приходе ночного вора, после чего у женщины начинаются родовые схватки, а потому не следует упиваться, но вместо этого бодрствовать, облекшись в броню. Как говорят в телепередачах, не пытайтесь это делать в домашних условиях.)