Весь этот вихрь мыслей, ощущений и переживаний захлестнул Артема слишком внезапно, он был совершенно не готов ни к чему похожему и потому испуганно отпрянул. Нет, все это было всего лишь фантазией. Не слышал он ничего и ничего не осязал, опять игры воображения. Со смешанным чувством облегчения и разочарования он теперь, заглянув в себя, наблюдал, как раскрывшаяся на мгновение перед ним перспектива, все далекие грозные и прекрасные горизонты, — стремительно меркнут, тают и перед мысленным взором вновь встает привычное мутное марево. Он испугался этого знания, отступил, и теперь приподнявшаяся было завеса тяжело опустилась обратно, быть может, — навсегда. Ураган в его голове затих так же внезапно, как и начался, опустошив и утомив его рассудок.
Артем, потрясенный, сидел и все пытался понять, где же заканчивались его фантазии и начиналась реальность, если, конечно, такие ощущения вообще могли быть реальны. Медленно-медленно его сознание наливалось горечью опасения, что он стоял в шаге от просветления, от самого настоящего просветления, но не решился, не отважился отдаться на волю течения эфира, и теперь ему, может, всю жизнь остается лишь бродить в потемках, оттого что однажды он убоялся света подлинного Знания. «Но что такое Знание?» — спрашивал он снова и снова, пытаясь оценить то, от чего он столь поспешно и трусливо отказался. Погруженный в свои мысли, он и не заметил, что по крайней мере несколько раз успел уже произнести эти слова вслух. — Знание, парень — это свет, а незнание — тьма! — охотливо объяснил ему один из дежурных. — Верно? — весело подмигнул он своим товарищам.
Артем оторопело уставился на него и так бы и сидел, но вернулся Бурбон, поднял его и попрощался с остальными, сказав, что они бы, мол, и еще задержались, но торопятся. — Смотри! — грозно сказал ему вслед командир заставы. — Отсюда я тебя с оружием выпускаю, — он махнул рукой на Артемов автомат, — но обратно ты у меня уже с ним не зайдешь. У меня по этому поводу инструкции четкие. — Говорил я тебе, болван… — раздраженно прошипел Артему Бурбон, когда они поспешно зашагали от костра. — Вот теперь как хочешь обратно, так и пробирайся. Хоть это, с боем. Мне вообще плевать. Вот ведь знал, знал ведь, что так, мать твою, все и будет!
Артем все молчал, да он и не слышал почти ничего из того, что выговаривал ему Бурбон. Вместо этого он вдруг вспомнил, что отчим говорил тогда же, когда объяснял про уникальность и неповторимость каждого туннеля, что у любого из них есть своя мелодия, и что можно научится ее слушать. Отчим, наверное, хотел просто выразиться красиво, но вспоминая то, что он ощущал, сидя у костра, Артем подумал, что вот оно, что ему именно это и удалось. Что он слушал, на самом деле слушал — и слышал! — мелодию туннелей. Но воспоминания о произошедшем быстро блекли, и через полчаса Артем не мог уже поручиться, что все это действительно произошло с ним, а не причудилось, навеянное игрой пламени.
— Ладно… Ты, наверное, не со зла, просто в башке нет ни хрена, — примирительно сказал Бурбон. — Если я это, с тобой неласковый, ты извини. Работа нервная. Ну ладно, вроде выйти удалось, уже хорошо. Теперь нам топать до Проспекта по прямой, без остановок. Там это, отдохнем. Если все спокойно будет, то много времени не займет. А вот дальше — проблема. — А ничего, что мы так идем… Я имею ввиду, что когда мы с караванами ходим от ВДНХ, меньше чем втроем не идем, замыкающий там обязательно, и вообще… — спросил Артем, оглядываясь назад. — Тут, пацан, конечно, есть свой плюс, чтобы караванами ходить, с замыкающим и со всеми делами, — начал толковать Бурбон. — Но, пойми меня правильно, есть и конкретный минус. Это не сразу доходит. На своей шкуре только. Я раньше тоже боялся. Что втроем — мы раньше с пацанами нашими вообще меньше чем впятером не ходили, а так даже и вшестером и больше. Думаешь, поможет? А вот ни хрена не помогает. Шли мы однажды с грузом, и поэтому с охраной: двое спереди, трое в центре, ну и замыкающий, типа, по всей науке. От Третьяковки шли к этой… раньше Марксистской называлась… Так себе был туннель. Он сразу мне не понравился… Какой-то там гнилью тянуло… И туман стоял… И видно так хреново было, в пяти шагах — уже ничего, фонарь особо не помогал. Ну, мы веревку решили привязать к ремню, замыкающему, в середине одному, и одному в начале. Чтоб не отстать в тумане. И вот мы идем, все нормально, спокойно, прогулочным шагом, спешить некуда, никого, тьфу-тьфу, пока не встречаем, ну, думаю, меньше чем за сорок минут дойдем. — И что, меньше чем за сорок дошли? — из вежливости поинтересовался Артем. — Меньше. Намного меньше, пацан. Где-то посередине Толян, он в центре шел, спрашивает что-то у замыкающего на ходу. Ну, тот молчит. Толян это, подождал и переспрашивает. Тот молчит. Толян дергает тогда за веревку, и вытаскивает конец оборванный. Она перекушена. В натуре перекушена, даже дрянь какая-то мокрая на конце… И этого нет нигде. И ведь ничего не слышали. Вообще ничего. Я ведь тоже с Толяном шел, в центре. Он мне этот конец показывает, а у самого поджилки трясутся. Ну, мы крикнули еще, типа для порядка, но, конечно, никто не ответил. Уже некому было это, отвечать. Ну, мы переглянулись, и вперед, так что до Марксистской до этой, или как там ее теперь, очень быстро добрались. — Может, это он подшутить решил? — с надеждой спросил Артем. — Подшутить? Может, и подшутить. Но больше его никто не видел. Так что это, я одну вещь понял: если тебе екнуться сегодня, сегодня и екнешься, и не поможет ни охрана, и ничего. Только идешь от этого медленнее. И везде, кроме одного туннеля — от Сухаревки до Тургеневской, там дела особые, я с тех пор вдвоем только хожу, типа, с напарником. Если что, вытащит. Зато быстрее. Понял? — Понял. А нас хоть на Проспект Мира пустят? Я же с этим, — Артем показал на свой автомат, уже сам проникаясь к нему презрением. — На радиальную пустят. На Кольцо — точно нет. Тебя бы и так не пустили, а с пушкой твоей вообще не на что надеяться. Но нам туда и не надо. Нам вообще там на долго зависать нельзя. Привал только сделаем и дальше. Ты это… Был вообще на Проспекте когда-нибудь? — Маленьким только. А так — нет, — признался Артем. — Ну давай тогда я тебя, типа, в курс дела введу. Короче, застав там нету никаких, там это никому не надо. Там ярмарка, никто не живет так чтобы по-нормальному. Но там переход на Кольцо — значит на Ганзу… Радиальная станция, типа, ничейная, но ее солдаты Ганзы патрулируют, чтобы порядок был. Поэтому вести себя надо тихо, понял? А то вышвырнут на хрен и доступ на свои станции запретят, вот и кукуй потом. Поэтому мы когда дойдем до туда, ты вылезь на перрон, и сиди себе тихо, и самоваром своим, — он кивнул на Артемов многострадальный автомат, — ни перед кем там особо не тряси. Мне там это… Надо кое с кем перетереть, тебе придется посидеть подождать. Дойдем до Проспекта, поговорим, как через этот хренов перегон до Сухаревки добираться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});