— Хотели в баню тебя наладить, — продолжал орк.
Комендант стоял напротив меня, погрузив в прозрачные волны реки босые ноги, с подвернутыми штанинами. Зачерпывая ладонями воду, он поливал меня, сидящего в ней почти по шею.
Я ощутил неловкость оттого, что сижу перед ним даже без подштанников, — второй поступок, который не к лицу отважному магу — красоваться без штанов.
Однако Гриург, очевидно, не видел в ситуации ничего непристойного, и я сообразил, что ему не впервой купаться в реке с другими мужчинами, — как орками, так и людьми.
— Извящение, скажу я тебе, настоящее извящение.
Новый ушат воды вылился мне на голову — его огромные руки заменяли хорошее ведро.
— Сам посуди — соберутся голые мужики, и айда друг друга вениками мутузить, — продолжал орк, и только сейчас я сообразил, что в их честном, прямом языке нет слова «извращение» — они заимствовали его у нас, так и не научившись говорить правильно. — Тут тебе и садомазохизм, и содомитство — все сразу.
Он критически осмотрел меня, и знаком разрешил подниматься.
— Нет, говорю, реченька под боком, там и окунемся. Слава Перуну, никто следом не увязался. Ишь чего придумали, баню.
На берегу, на серебряном песке рядом с высокими ботфортами орка, лежала свернутая одежда, придавленная для верности камнем.
— Это чтобы морлоки не потаскали, — пояснил Гриург. — Поганые твари, тащут все, что плохо лежит. Однажды взяли мы прачкой девку одну, из печенегов, а про них рассказать и позабыли. Так весь форт потом без запасной одежды остался. В одной и той же щеголяли с неделю, пока не привезли новой.
Я с некоторым недоумением оглядывал наряд, который протягивал мне Гриург. Толстая, тяжелая материя явно предназначалась оркам, а когда я развернул рубаху, то сразу понял, что утону в ней.
— Великовато, конечно, — не стал спорить комендант. — Но все ж лучше, чем сверкать голой задницей. А там веревочками обвязать, у локтей, колен и щиколоток — в самый раз будет.
Пока я одевался, он пояснил:
— Всегда вожу с собой чистые порты да рубаху. Здесь много народу бывает — порой встретишь печенежского хана, или кто из ваших, русских князей лагерь разобьет. Надо заехать поздороваться — а не идти же в том, в чем неделю по степи скачешь.
Заминка возникла с обувью — запасных сапог у Гриурга не было, да вряд ли бы они и удержались на моих ногах. Решение пришло само собой — штанины оказались такими длинными, а ткань столь прочной, что оказалось достаточно обмотать их вокруг ступней, словно поршни[8].
Гриург критически осмотрел меня, словно матушка, снаряжающая к жениху невесту, заставил обернуться вокруг своей оси, кое-где одернул рубаху, и только после этого счел возможным вернуться в деревню.
По счастью, у коменданта нашелся плащ, который отчасти скрыл недостатки моего наряда. Когда мы вернулись в деревню, бродники стояли возле дома Прокопа, молчаливые и нахмуренные, бросая друг на друга тревожные взгляды.
Они походили на крестьян, к которым приехал князь — выбрать, кто из мужчин поедет с ним на войну, в далекий опасный край. Предстоящее пугало, но рыбакам казалось, что подчиниться — их долг.
В воздухе было разлито напряжение, словно аромат ядовитых лилий на Тритоньем болоте. Я чувствовал, что-то должно произойти, и не был этому рад. Судя по всему, Гриург тоже ощутил тревогу.
Он замолчал, не досказав истории о том, как четверых его бойцов завалило в винном погребе, шаг орка стал тяжелей и медлительней. Даже движения рук, которыми он по-солдатски махал во время ходьбы, стали иными — вязкими, словно он шел по дну реки и боролся с течением.
Снежана стояла рядом с бродниками, — не напротив, что подчеркивало бы возникшее противостояние, но слегка сбоку. Сложив руки на груди, девушка смотрела в сторону реки.
В какой-то момент мне показалось, что все мои усилия оказались напрасны, и конфликт продолжится — бродники обвинят нас в смерти своего товарища, а, может быть, еще и в том, что мы заколдовали его по какой-то, ведомой лишь нам причине.
Гриург бросил на меня быстрый взгляд, держа руку на черене[9] скимитара. Люди пришли в движение, и внезапно, так, что орк машинально выхватил из ножен клинок, подняв его перед собой, — из толпы выскочил Прокоп, упав перед нами на колени.
Он действовал так стремительно, словно прожитые годы на краткий миг утратили над ним власть. Подняв сухими коленками облачка пыли, старик принялся биться головой об землю, повторяя:
— Смилуйтесь, добрые господа, пощадите! Ванька совсем из ума выжил, не велите из-за него, дурня, всех казнить.
Мы с орком переглянулись. Конечно, внезапное превращение бродника вопияло об объяснении. Однако я, скорее, мог ожидать, что рыбаки станут все отрицать, делая вид, будто ничего не знают о произошедшем. Да и странной была реакция старика — никто не собирался расправляться с жителями, а по моему поведению он еще раньше понял, что наша главная задача — сохранить мир.
Прокоп тем временем верещал, сбиваясь на бабий визг.
— Не иначе, червь-мозгляк к бедолаге пристал, когда купался на русалочью субботу. Сколько ни говори, что в этот день в воду ни ногой, так разве молодые послушают. К уху прилепился, в голову влез, да все и выжрал. Яйца отложил, не иначе, скоро бы целый выводок появился.
Лицо Снежаны стало жестким, и я понял, что она разделяет мои мысли. «Даже если бы на бродника и правда напал паразит, сожравший его мозг, — это никак не объясняло случившегося.
Но главное, я сомневался, что орки позволят остаться в реке червям-мозглякам, — в первую очередь, это было опасно для гарнизона крепости. Если же учесть, что вывести тварей довольно просто, — надо раз в неделю выливать в реку склянку освященной воды, — вряд ли можно было поверить, что комендант забудет об этих мерах.
По взгляду Гриурга я понял, что не ошибся. Прокоп, однако, только начал свою историю.
— Слишком уж гордым Ванюшка был, упокой Марья Моревна его душечку. Хотел лучшим в деревне стать, вот потому и связался с омутником, — тьфу, тьфу, поди прочь, нечистый! То-то все дивились, как ему удается столько рыбы домой носить, ведь и ленив был, да и неумеха.
Я тщетно пытался заставить старика подняться, но тот продолжал биться в пыли, и я предпочел оставить его в покое, — испугавшись, что Прокоп станет дергаться и сломает руку или ключицу.
— А когда вы, добрый господин, с Ваньки-то спесь сбили, — он и призвал омутника себе на помощь. Простите нас, непутевых, не распознали вовремя, что парень с нечистым спелся. Не наша в том вина.
Наконец старик замер, стоя на коленях. Его морщинистое лицо стало серым от пыли. Он обращался только ко мне, видимо, рассудив, что не найдет сочувствия в орке, — а Снежану вообще не считая за человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});