Читать интересную книгу Казачьи сказки (Сборник) - Андрей Белянин

Другие приписывали ему наличие королевской крови, что-де матерью его была прачка самого преславного короля Вацлава Второго, да уготовил ему Господь Бог лучшее местечко в раю. Король Вацлав, говорят, и в старости был не прочь преумножить потомство в союзе с миловидной прислужницей и в одно время не на шутку увлекся белорукой и пышногрудой прачкой Любашей. И, дескать, родился Жито и вырос во дворце с такими же, как он, бастардами-братьями, закалившись в мальчишеских драках и битвах с королевскими поварами.

Всем нравился вихрастый востроглазый мальчишка с веснушчатым носом, активный и решительный, как целая королевская армия в годы великих побед Чехии. Но уже тогда прославился он злыми шутками и ловкими проказами, чинимыми им даже над самим отцом-королем, и почти всегда избегал наказания, потому как все приходили в восхищение от его мастерства и не могли уже сердиться. А больше всех любил его король, пуская старческую слезу умиления, когда маленький Жито в который раз исполнял свою любимую проказу — выпускал десяток голубей под тяжёлый бархатный балдахин, под которым после обеда любил подремать старый государь.

Говорили, много шуток знал Жито, и никто не мог угадать, что он выкинет в следующий раз. Однажды, например, по словам рассказчиков, он залез на самую высокую башню дворца, где спала королева, перелез на крышу, добрался до шпиля, держа под мышкой громко крякающую дикую утку, и привязал её к флюгеру. Два дня потом утка летала по кругу над башней, натягивая верёвку с аршин и оглашая кряканьем весь двор и королевскую опочивальню. На третий день верёвка оборвалась и птица улетела. Но, лишившись сна на две ночи, королева самолично оттрепала мальчишку за уши и за нос, которые целый день потом горели огнем, и суровый мальчик, страдая, поклялся отомстить.

В ту же ночь Жито намазал ей пятки смесью горчицы и уксуса, так королева криком подняла полдворца, многие тогда поседели и упали на колени, приняв её голос за трубы ангелов, возвещающие о конце света! И как только удалось юному Жито проскользнуть в спальню королевы через охрану, которую утроили — королева всерьёз опасалась погибнуть от рук «дьявольского бастарда», — никто не понимал.

Герцогу Братиславу, собравшемуся поохотиться на вепря в королевском лесу, Жито намочил порох, и не отличавшийся предусмотрительностью, а больше рассеянностью и сонливостью во всё время, как и сопровождавший его слуга, герцог обнаружил это только, когда уже стоял в лесу, глядя глаза в глаза на матерого вепря-вожака. Причём вепрь, отличавшийся большей внутренней силой и властностью взгляда, его переглядел, и посрамлённый герцог вынужден был, опустив взгляд, уступить победителю лесную тропинку.

Страдали от проказливого сына прачки и менее знатные обитатели дворца. Например, цветочные часы теперь по три раза на дню показывали время обеда, что путало поваров, выходивших на двор вылить помои и не имевших других часов, поскольку все песочные были выкрадены и разбиты Жито, а священник, служивший в дворцовой часовне, давно не звонил в колокол, по которому определяли время. Едва ему удавалось задремать, как мальчик наливал ему в уши воск. И отец Януш теперь пребывал в постоянном раздражении, постепенно забросил все свои обязанности и думал только о том, как отомстить маленькому негоднику, лелея мечты о применении к мальчишке самых изощрённых пыток, какие только были изобретены к четырнадцатому веку гуманным человечеством.

Говорят, много чего ещё успел натворить во дворце Жито, пока не был отослан многотерпеливым отцом в Париж, учиться сапожному ремеслу у лучшего в Европе сапожника. Ибо, какое бы поприще ни избрал (или за него ни избрали) королевский отпрыск, пусть даже незаконнорождённый, должен был он в своём деле превзойти всех остальных. Не посрамить крови великой династии Пршемысловичей!

Так это было или не так, мы не знаем. Но как-то раз юношу-сапожника, которого звали Жито, посетил Сатана. Сидя в своей каморке на чердаке, Жито, коренастый темноволосый парнишка с умными, проницательными карими глазами и широким лбом, в этот момент как раз задумался о том, что годы, потраченные на освоение профессии сапожника, прошли зря. Ведь он всегда чувствовал, что не его это дело, душа его никогда не лежала к башмачному ремеслу, как бы ни хвалили его за успехи заказчики. И он понял вдруг, что тщеславие, подстёгивавшее его когда-то стать лучшим женским башмачником славного королевства Чехии и тачать модельные туфли для герцогинь, жен и дочерей членов городского управления, владык, рыцарей и высшей шляхты, не приносит ему больше даже мнимого удовлетворения.

Он хотел настоящей, великой славы, чтобы его уважали и боялись владыки, чтобы гремела его известность по всем селениям и городам королевства и достигла других государств. И уж среди поприщ, на которых можно достигнуть такого, не было сапожного дела. Но где уж этому сбыться? Войны давно не было, и ему, безродному юноше, всё равно не прославиться, не достичь таких высот в ратном деле. Да и не стремилось его сердце к военному искусству, так же как и к его нынешнему ремеслу.

Он досадливо повёл густыми бровями, поджал губы и, глубоко вздохнув, принялся дошивать бархатные башмачки для жены бургграфа, которые надо было дошить до утра вместе с ещё пятью парами. Если будешь отвлекаться на глупые мечты — и дело не успеешь закончить, и на сон совсем времени не останется. Ему и так, с тех пор как все улицы города выложили булыжником, спать приходилось по два-три часа в сутки. Обувь уж больно быстро у людей стаптывалась на каменной мостовой. А завтра очередной из бесконечных дней работы под присмотром и окриками мастера Пепика, владельца обувной мастерской «Для дам, а панам — не дам!» И послезавтра, и после-после, и всю неделю, весь год, всю жизнь… Эти мысли приводили честолюбивого юношу в ужас!

И вот в такой подходящий момент в приоткрытое окно влез Сатана. Хотя принято считать, что он для пущего эффекта неожиданно возникает из ниоткуда, с глухим хлопком воздуха, распространяя вокруг удушливый запах серы. Но на этот раз, по известным ему одному причинам, нечистый предпочел вскарабкаться по стене пятиэтажного дома до самого чердака и влезть в окно. Жито в первый момент, конечно, принял его за вора, недоумевая от такой наглости — мыслимо ли лезть в освещенную комнату совершенно беззастенчиво, не обращая внимания на хозяина?!

Да и что у него воровать? Куски кожи, обрезки бархата? Нитки? Больше в чердачной комнате, которую он снимал, отдавая хозяйке половину своего скудного жалованья, не было ничего, что хоть сколько-нибудь могло бы приглянуться вору. Разве что одежда? Но и на это барахло ни один уважающий себя вор не позарился бы. В комнате с серыми обшарпанными стенами даже мебели почти не было, только стол посередине, за которым парень работал по ночам перед свечным огарком, табуретка да скрипучая сосновая кровать, застеленная старым покрывалом.

Гость был одет в чёрный шёлковый плащ с красной оторочкой, высокие сапоги, а на голове шляпа с плюмажем. Худое подвижное лицо и очень живые жёлтые глаза его были устремлены на юношу и глядели изучающе. Было в них ещё что-то такое, отчего у парня чуть более робкого похолодели бы уши, но Жито отличался бесстрашием.

— Кто вы такой? И что вам от меня понадобилось? — громко поинтересовался молодой подмастерье, не выказывая ни капли страха перед ночным гостем, ведь не он залез без приглашения по водосточной трубе в чужое окно в полночную пору.

— Приветствую тебя, славный юноша! Я тут услышал твои тщеславные мысли и решил заглянуть. Как насчет сделки? — без лишних предисловий деловито предложил новоприбывший, энергично отряхивая плащ от прилипшей штукатурки и пыли.

Хоть слова его и звучали туманно, но не для жителя Праги четырнадцатого века. Жито сразу понял, кто перед ним, но и это его не испугало. Казалось, что в глубине души он даже ждал этого гостя и был готов к встрече с ним.

— Что ты мне предлагаешь?

— То, что сам выберешь.

— И заберёшь в обмен мою душу? — Голос Жито не дрогнул, когда он произносил эти слова.

— Как положено, — кивнул нечистый, усаживаясь на табуретку, постаравшись расположиться на ней с максимальным удобством. Только это было непросто, и Сатана недовольно поморщился. — Вовремя ты меня позвал. Да-да, я не являюсь к тем, кто не готов к заключению со мной стандартной сделки. Но ты весьма вовремя сообразил, что жизнь пора менять. К чему и далее влачить столь жалкое существование? Это просто глупо. Я дам тебе все блага мира, и для начала этой комнате, раз уж нам предстоит провести здесь некоторое время, не помешает стать чуточку уютнее. Люблю окружать себя комфортом…

Он взмахнул полой плаща, и каморка, служившая Жито жилищем последние несколько лет, приобрела такой роскошный облик, каким не обладала даже во времена своей юности, когда дом был только построен. Стены, потолок и пол заблистали свежей краской, вместо единственной табуретки появились два роскошных кресла с резными дубовыми ножками и изящный столик красного дерева, на котором лежали исписанный лист пергамента и большое гусиное перо.