Изба, куда приволокли Гюду, была длинной и совсем непохожей на избы Альдоги. Пола тут вовсе не было, вдоль стены тянулся ровный строй лавок, в дальнем углу узкой и длинной избы виднелось прикрытое шкурами возвышение с широким помостом, на котором и сидел конунг Вестфольда. Возле помоста, чуть ниже конунга, на обшитой шерстяной тканью подушке восседал Орм. От возвышения к дверям тянулся длинный стол, уставленный всякими яствами. Воины Орма сидели по правую стррону стола. Рядом с ними, ближе к дверям, устроились люди из Борре – Гюда узнала Хугина и тех двоих мужиков, что встретили их на пристани. По левую сторону стола разместились люди Олава. Подле лавок по углам избы ровно полыхали факелы. В их мерцании лица пирующих становились одинаково желтыми и неживыми, словно отлитыми из воска, Зато украшения и одежды подносящих воинам еду женщин переливались самыми яркими красками, сверкали бисерной вышивкой, золотом фибул, каменьями брошей и гребней, серебром браслетов. Урманки сновали мимо пленной княжны, склонялись к гостям, услужливо подливали медовое пиво в передаваемый по кругу рог. Когда очередь дошла до Орма, он взял рог в руки, поднялся, прищелкнул пальцами. Стоящий за спиной Гюды Кьстви подхватил княжну, выволок ее к возвышению. Гюда упиралась, однако Кьетви тянул за веревку, петлей охватившую ее шею, вынуждал следовать за собой. У возвышения петля ослабла, Гюда выпрямилась, презрительно сплюнула на пол под ноги Орму. Кьетви дернул веревку. Петля затянулась, Гюда закашлялась.
Не замечая ее, Белоголовый поднял рог с пивом:
– Многое меняется, но в Борре по-прежнему радушный хозяин, вкусная еда, хмельное питье и самые красивые женщины.
Воины за столом согласно закивали, люди из усадьбы радостно загомонили. Унимая шум, конунг Олав приподнял ладонь. Роскошная, шитая золотом рубаха засверкала под факельным светом, широкий рукав с круговой опушкой сполз конунгу до локтя, обнажив желтую сухую кожу. Все смолкли.
– Но из Гарды я привез женщину, красота которой соперничает с красой женщин Борре, – продолжал Белоголовый.
Подтверждая его слова, Кьетви развернул княжну лицом сначала к столу, а потом к возвышению, где сидел Олав. Равнодушные хмельные глаза конунга ощупали лицо пленницы, пробежали по ее телу, будто сдирая одежду. Гюда вырвалась из сухих рук Кьетви. Она устала – ноги подкашивались, голова кружилась…
– Это моя рабыня, но она – дочь князя Альдоги, и ни один мужчина еще не прикасался к ее телу! – вещал Орм.
Во взгляде Олава мелькнул и пропал интерес. Он вяло отмахнулся:
– Ты взял хорошую добычу, ярл. Эта девушка станет прекрасной наложницей в твоей усадьбе в Хрингарики[106].
Орм осекся:
– Я не хвалюсь своей добычей, конунг, но зачем ждать? Этой ночью дочь правителя Альдоги станет моей наложницей, если конунг не пожелает взять ее себе.
Олав зевнул, еще раз обежал взором усталую словенку:
– Она радует мой взор, но не томит мое тело. И мне не нужна дружба с Гардой. Оставь дочь Альдоги себе.
– Как ты решишь, конунг…
Кьетви подтолкнул Гюду. Уставшее тело предало княжну – охнув, она упала на пол у ног Орма, Подняться сил уже не хватило. Тот осушил рог, приветливо улыбнулся конунгу, однако был недоволен – его пальцы зло трепали кирты на коленях, по скулам гуляли жесткие желваки. То и дело косясь на притихшую у его ног девку, Орм осушал рог за рогом, говорил короткие отрывистые речи, пока вдруг, словно что-то вспомнив, конунг не заявил:
– У этой рабыни, кажется, есть брат? Белоголовый не желал признавать правду, но и врать не хотел. Переспросил, будто удивляясь осведомленности конунга:
– Брат?
1
Олав оживился. Выпрямился, подозвал к себе услужливую девку, щедро разливавшую мед, подставил рог под пенную тягучую струю:
– Что ж ты молчишь, Белоголовый? Где он?
– Он еще слишком мал, чтоб быть настоящей добычей…
Ярл прекрасно понимал, почему малолетний сын князя интересует конунга Вестфольда куда больше княжьей дочки, вполне годящейся в наложницы. Понимала и Гюда. Княжьи дочери не владеют землями и не имеют прав на наследство, но Остюг до самой смерти оставался наследником Гостомысла и будущим князем Альдоги. Если, став взрослым, он вернется в Альдогу и заявит свои права на отцовские земли, то даже старейшины не станут ему противоречить. Заручившись дружбой пока еще маленького княжича, можно будет потом, спустя несколько лет, совсем без боя взять Альдогу.
Несмотря на ленивый вид и показное безразличие, конунг Вестфольда был очень умен. Недаром, словно повторяя мысли Гюды, он произнес:
– Мал? Это еще лучше. Я хочу его видеть!
– Но…
Не давая Орму ответить, в полутьме за столом зашевелились, со скамьи поднялся Харек:
– Этот раб нынче ввязался в драку с детьми свободных людей. Он не стоит внимания конунга.
Гюда услышала, как одобрительно хмыкнул Орм и разочарованно, поняв, что нарвался на куда более умного, чем ожидал, собеседника, выдохнул Олав.
– Но ты покажешь мне его, ярл? – Голос конунга стал жестче, широкие брови сошлись на переносице, Он походил на затаившегося пса, который еще не скалит клыки, но уже морщит нос и подрагивает поджатой верхней губой.
– Нет.
Отказ Орма возмутил пирующих. Всех, без исключения. Белоголовый был обязан показать конунгу раба и потом торговаться за него, как указывал обычай. Отказать конунгу в просьбе было оскорблением. Там, где сидели люди Олава, поднялся гул, несколько человек встали, угрожающе нависли над столом. Однако угрожать хевдингу, которого принимали как гостя, тоже было оскорблением, поэтому воины Орма тоже принялись вздыматься со своих мест. Не желая оказаться меж двух огней, мужики из Борре тихонько потянулись к дверям. Задорно сновавшие вокруг стола девки потухли, скрылись в полутьме ниш.
Кьетви подступил к Орму и, показывая, что хочет решить дело миром, положил руку на плечо упрямого ярла.
– Ты затеешь ссору из-за глупого раба? – вкрадчиво начал он, – Конунг хочет просто поглядеть на мальчишку…
Проклиная собственную немощь и петлю на шее, Гюда молила богов, чтобы Белоголовый отказал. Уж она-то частенько видела подобное в Альдоге, когда понравившуюся вещь добывали ежели не торгом, так хитростью. Вынуждали торгаша принести эту вещь в княжью избу, дать в руки князю, а потом спрашивали: «Оскорбишь ли ты князя Альдоги, пытаясь отобрать то, что сам внес в его дом?» Недвусмысленно указывали на ощерившихся оружием воев у дверей. Как правило, вещь оставалась у Гостомысла… Но Остюг не был вещью, и ему было по-своему хорошо с Ормом. Может, он забыл Альдогу и свою сестру, однако он вновь начинал жить…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});