расстроилась, но виду не подала.
– Конечно, этого достаточно.
Лена спокойно кивнула и начала мягко перебирать край тканевой салфетки: Вадиму всегда нравились ее руки. Он говорил, что редко можно встретить такую безупречную форму кисти.
Подождав, пока официантка удалится, Вадим откинулся на спинку мягкого стула и взглянул на Елену напряженно и строго.
– Нам надо поговорить.
Она не ответила. Все разворачивалось не так, как она планировала, и нужно было тянуть паузу так долго, насколько это возможно. Это актерское правило Лена почерпнула из старого фильма с такой же шикарной, как она сама, классической блондинкой в главной роли. И надо сказать, применяла его мастерски – Джулия Ламберт могла бы ею гордиться. Тщательно обдумав ракурс, с которого Вадиму будет видно ее лицо, она слегка наклонила вперед лоб, чтобы глаза выглядели выразительнее.
– Лена, я должен тебе сказать, что того развития отношений, которого ты, видимо, хочешь, у нас не будет.
«Ну, это можно было предвидеть. – Она медленно и бесшумно вдохнула, стараясь не выдать волнения. – Все пройдет. Нормально. Разрулим».
Лена продолжала молчать, и Вадим растерялся. Видимо, придется продолжать объяснение без помощи с ее стороны.
– Мы с Надей прожили целую жизнь. И сейчас, когда я наконец добился успеха, я не могу ее бросить. Это было бы непорядочно. – Он понизил тон к концу фразы в знак того, что сказал все, что собирался.
Официантка принесла бокалы, воду, стаканы и ведерко со льдом и, по-прежнему улыбаясь, поинтересовалась, всем ли довольны гости. Вадим сделал нетерпеливый жест, и девушка мгновенно испарилась.
Лена подняла бокал и начала внимательно рассматривать цвет вина. Она по-прежнему молчала, и Вадим начал успокаи ваться. Самого страшного, чего он боялся, не произошло – громкого скандала, видимо, не будет.
«Кажется, обошлось», – успел подумать он, когда она, сделав небольшой глоток и почему-то поморщившись, произнесла:
– А бросить меня, значит, порядочно? – И подняла на Вадима неожиданно прямой и жесткий взгляд.
Ему показалось, что в ресторане, насквозь продуваемом теплым летним воздухом, вдруг стало нечем дышать. «Черт, ну почему все так сложно». Вадим открыл было рот, но промолчал и взял в руки свой бокал. Пусть лучше она говорит. Женщинам нужно выговариваться.
– Значит, меня после всех этих лет ты спокойно бросаешь, так? – Лена говорила с напором, которого он не ожидал: за многие годы знакомства он привык думать, что эта мягкая, полная обаяния женщина – полная противоположность резковатой Наде и капризной Майе Васильевне. Поэтому с ней и было так хорошо.
– Ну что ты такое говоришь. Каких таких лет, Лена. – Он забыл, что хотел дать ей выговориться. – Мы ведь взрослые люди и всегда прекрасно понимали расклад…
Вадим морщился от неловкости, все происходящее было невероятно пошлым и банальным. Он думал, Лена умнее и поймет все без вульгарных прямых объяснений. Ведь она не могла не заметить, что после отъезда Нади он, вдруг ощутив страшную пустоту внутри, стал через раз отвечать на ее звонки, избегать встреч и даже не пригласил на вернисаж.
– Расклад, – повторила Лена. – Ну и что за расклад у нас с тобой был? Может, расскажешь?
– Меня смущает твой саркастический тон, – признался Вадим, – но все же я думаю, что не ошибусь. Ты всю жизнь любишь своего Мартынюка, а я всю жизнь люблю Надю. И то, что между нами иногда возникали какие-то близкие отношения, ничего в этой композиции не меняет.
– Ах, вот оно как, – пробормотала Лена и сделала большой глоток вина, – значит, теперь во всем виноват Мартынюк.
– Лена, мужчины такие вещи чуют за версту, – жестко заговорил Вадим. – Ты никогда не была свободна с тех пор, как его встретила. Вы всю жизнь сходитесь, расходитесь – неважно. Ты остаешься его женщиной, ты растишь его детей, вы теперь работаете вместе, и, если завтра он поманит тебя пальцем, ты к нему убежишь от меня, не задумываясь ни на секунду. Ты это знаешь, и я это знаю, и он это знает.
– Знаешь, дорогой… – медленно начала Елена, и взгляд ее вдруг потемневших глаз испугал Вадима. – А ведь это так на тебя похоже… Все эти годы… Ведь ты никогда и ничего не решал. Всегда был кто-то, из-за кого с тобой все случалось само собой, да? Это ведь так удобно. У тебя не было выставок, потому что были не те времена. Ты не зарабатывал, потому что не мог изменить искусству – а иначе мама не переживет. Ты жил с Надей, потому что она так преданно тебе служила и у вас сын… Ты даже со мной в койку улегся, потому что я с тобой была ласкова, когда ты расстроился… Да?
Вадим твердо решил переждать ее вспышку и сейчас надеялся только на то, что она не станет кричать и плакать – здесь, при всех.
– И вот теперь, – после короткой паузы отрывисто продолжала Елена, – когда жена все за тебя решила и ушла. Когда у тебя наконец открылась выставка. Когда между нами больше нет никаких препятствий… Сейчас оказывается, что ты меня бросаешь из-за Мартынюка. Из-за отца моих детей, который давным-давно со мной не живет и у которого как раз сейчас разворачивается прекрасная и увлекательная личная жизнь, к которой я не имею никакого отношения. Мартынюк. Знаешь, это так абсурдно, что даже смешно. Ты не мог придумать более правдоподобную причину?
Вадим смотрел на свисающий со стола угол скатерти – лежащие на нем тени от сложного освещения в ресторане напоминали о бесчисленных этюдах с драпировками, которые он рисовал в долгие годы учебы.
– Есть причина. Очень серьезная, – сказал он, не поднимая глаз на Лену, которая лихорадочно искала в его лице признаки колебаний, готовность уступить, передумать или даже, совсем дико, рассмеяться и объявить этот ужасный разговор шуткой.
– Ну?
– Понимаешь, я не могу без нее рисовать. Совсем.
– Что?! – Лена вскрикнула, и вполголоса беседовавшие в стороне официантки в белых блузках дружно повернулись к их столику.
– Не кричи, пожалуйста. – Вадим смотрел на нее так, что она поняла: никаких манипуляций, сейчас он и правда говорит то, что думает. – Она ушла в конце марта. И с тех пор все. Я не могу ничего. Совсем. Я не рисую, когда ее нет за стеной.
Потрясенная Лена молчала.
– Я всегда, все эти годы думал, что я – сам, что все, что я делаю, я делаю сам, достаю по крупицам из себя. А оказалось, нет. Это все она. Когда ее нет, я никто и ничто. Мне нужно, чтобы она дышала рядом. Просто – была где-то там, за стеной. Приходила вечером. Ходила, говорила, спала, что угодно. Я не знаю, как