— Я бы сказал, это неизбежно. — Казалось, образ президента хочет приблизиться к Корженовскому. — Я знаю, в чем заключается наш высший долг. Мы обязаны сохранить Гекзамон, невзирая на mens publica. Сколь ни любезны аватары, сколь ни щедры на чудеса, очень сомнительно, что Гекзамон способен в одиночку выстоять против такой силы.
Корженовский опустил взгляд на свои руки.
— Я тоже так думаю.
— Значит, у меня нет выбора. Приказываю вам уничтожить Путь. Можно это сделать, не погубив Пух Чертополоха?
— Чтобы целиком уничтожить Путь и предотвратить создание нового, необходимо ликвидировать Шестой Зал. Если попробуем… — Он пиктами изобразил диверсию в Шестом Зале, влекущую за собой разделение Сил Обороны на два лагеря, гражданскую войну и разруху, невиданную даже во времена Раскола.
— Уничтожить Путь, сохранив Гекзамон целым и невредимым, невозможно. Пух Чертополоха уже готов встретить смерть…
Образ президента помрачнел и тихо произнес в пустоту:
— О Звезда, Рок и Пневма! И откуда только берутся охотники руководить людьми?! В истории Гекзамона нам суждена слава самых подлых злодеев… Да будет так! Я позабочусь, чтобы эвакуацию довели до конца. Вы предупредите Силы Обороны. Не думаю, что им надо знать все нюансы. Но они не должны поплатиться жизнью за свою доблесть.
— Я предупрежу.
— Завтра я вселюсь в новое тело. Когда вы начнете демонтаж?
— Не в ближайшие шестьдесят часов, господин президент. Все успеют эвакуироваться.
— Поручаю это дело вам, господин Корженовский. И, знаете, буду счастлив, если до конца моих дней этот кошмар не повторится.
Образ президента угас, оставив в воздухе официальный пикт: «Гекзамон благодарит вас за службу. Не смею задерживать».
В промежутке
На Пухе Чертополоха они свое дело сделали и теперь перемещались по невидимым «трубопроводам» между мирами. У Ланье шалило чувство времени, но что тут странного, если он считался покойником? С другой стороны, разве покойник способен помнить и думать? Каким-то образом его разум действовал в новой форме, созданной и управляемой Мирским.
— Я сейчас мертв? — спросил Ланье.
— Да, конечно.
— А где же небытие?
— А ты предпочел бы небытие? Неужели ты настолько одряхлел?
— Нет…
— Здесь наше время истекло. Но есть из чего выбирать. Например, можно вернуться домой.
Ланье почувствовал, что ему смешно, и сказал об этом Мирскому.
— Правда, чудесно? Такая свобода! Можно вернуться, как Рай Ойю, или подыскать другой маршрут, подлиннее и потруднее.
Дрейфуя в покойном и непритязательном «между», Ланье поглощал информацию и уже начинал ощущать, как отдаляется от него реальность, которую он называл своей жизнью. Его устраивали оба варианта, но второй был заманчивее. Лишь изредка он позволял себе вообразить что-либо подобное. Абсолютная свобода, всем путешествиям путешествие и, как подчеркнул Мирский, с определенной целью.
— Финальному Разуму нужно много наблюдателей, чтобы они отовсюду докладывали о ходе дела. Мы должны докладывать постоянно.
— Разве начнем не отсюда? — поинтересовался Ланье.
— Нет. Вернемся в начало. В конце концов, наше дело сделано, и теперь мы зрители, а не актеры. Мы будем собирать информацию, но она, возможно, никак не повлияет на современный мир.
Мысли Ланье вновь обрели хрустальную прозрачность, и опять нахлынула жгучая волна эмоций: чувства долга, любви и ностальгии.
— Я еще не вырвал корни из настоящего.
Мирский признался, что он тоже. Не до конца.
— Давай простимся. Коротко и ненавязчиво, а? С самыми близкими.
— Насовсем? — спросил Ланье.
— На очень долгий срок… необязательно насовсем.
— Вот и ты затосковал.
— Это наше право. Полная свобода! С кем будем прощаться?
— Мне надо найти Карен.
— А я разыщу Гарабедяна. Ну что, через несколько секунд встречаемся и начинаем, идет?
Ланье открыл, что еще способен смеяться, и ощущение легкости отяжеляют лишь долг и ностальгия.
— Договорились, через несколько секунд. Сколько бы веков на это ни ушло.
Они помчались по трубопроводу для едва уловимого тока субатомных частиц — скрытой рециркуляции пространства-времени.
Карен и три земных сенатора шагали по улице Мельбурнского лагеря.
— Они это называют бараками, — промолвила сенатор от Южной Австралии, — а я бы назвала дворцами. Нашим людям вовек не вылечиться от зависти.
Все утро шли дебаты, и Карен быстро устала от них. День сулил муку мученическую: встречи, бестолковые споры, назойливая мысль о том, что человечество за всю свою историю так и не смогло избавиться от обезьяньего наследия.
Карен остановилась, почувствовав дрожь в коленях. Из глубины ее существа что-то поднималось… Волна любви, радости и нетерпеливого ожидания. Волна счастья — оттого, что они с мужем так много лет прожили вместе. И сделали все, что зависело от двух обыкновенных людей.
«Господи, отпусти нам грехи наши. Мы несовершенны. Но разве мало того, что мы честно выполняем свой долг?»
— Гарри… — Она осязала, она чуть ли не вдыхала его. Глаза наполнились слезами. «Не сейчас, — сказала часть ее души. — Кругом люди, держи себя в руках». Но ощущение волшебства не покидало ее, и она простерла руки к далекому солнцу.
К ней повернулась сенатор от Южной Австралии.
— Что с вами? — озабоченно спросила она.
— Я его чувствую! Это правда он! Я не одна! — Карен зажмурилась, опустила руки. — Я чувствую!
— Она недавно мужа потеряла, — объяснил остальным сенатор от Южного острова. — Бедняжка! Ей так тяжело!
Карен не слушала спутников. Она внимала знакомому голосу.
«Мы всегда шли в одной связке».
— Я тебя люблю, — прошептала она. — Не уходи. Ты здесь? Это правда? — Не открывая глаз, она вновь подняла руки, шевельнула пальцами и на кратчайшее из мгновений уловила его прикосновение.
«Сюрпризов будет еще много», — донесся слабеющий голос из немыслимой дали.
Она открыла глаза и увидела кругом изумленные лица. В ту же секунду ее затрясло.
— Мой муж, — сказала она. — Гарри.
Ее привели в скверик между дворцами-бараками и усадили на скамейку среди молодых деревьев и идеально подстриженной травы.
— Я не больна. Дайте мне просто посидеть.
На миг ей захотелось вернуться на Пух Чертополоха, в город Второго Зала, в тот незабываемый день, когда она встретила там Гарри. Вернуться в самое начало.
Карен вздрогнула всем телом и тяжело вздохнула. В голове прояснялось. Она пережила не галлюцинацию, а настоящий, очень тесный контакт. Но вряд ли кто-нибудь когда-нибудь ей поверит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});