class="p">
1. Хранитель
— Олег Тимофеевич, ну вы сами-то осознаете о чем просите? — в своей обычной визгливой манере начал генерал Музычко, для пущей убедительности привстав и нависнув над столом.
Как только минуту назад я закончил доклад, по периметру огромного овального стола для совещаний, за которым мы все сидели, прокатился сначала шепот, потом более громкие реплики, а затем уже и волна непонятного возмущения. И мне казалось, что это волна расходилась из одной точки, как раз оттуда, где сейчас возвышался невысокий, пухлый, розовощекий и в то же время нахохлившийся, внешней грозный генерал. То ли его вид, то ли фамилия, что-то в этом генерале было такое, что я никогда не мог ассоциировать с грозностью. Скорее он ассоциировался у меня с пончиком, сдобной булочкой, чем с грозным воякой. Но Музычко был начальником службы внутренней безопасности штаба. И пересидел, подсидел и убрал со своей дороги слишком многих, так что не стоило его недооценивать.
— Вы, товарищ Луценко, замахнулись, так сказать, на работу не по своей специальности. Вы кто у нас? — продолжал генерал, тыча в меня пальцем и прищуриваясь. — Вы у нас хранитель картотеки. Вот и занимайтесь по своему профилю, сортируйте карточки, баночки, пробирочки, отчетики делайте. А обозначенную вами проблему передайте по инстанции компетентным сотрудникам.
— Ну прежде всего капитан Луценко боевой офицер, не стоит забывать об этом. — неожиданно вступился за меня полковник Куценко. — И я так полагаю, что если он настолько точно описал суть проблемы, то ему и карты в руки.
Куценко отвечал за разведку, и, по-моему, ему наоборот стоило бы перехватить мое предложение в свое ведомство. А он с легкостью отказался от «орденоносной» задачи в мою пользу. Значит или не верит мне, или не верит в успех. Он-то за это время над разгадкой пополнения орматской армии бился не раз, но вот предложения, подобных моим, не выдвигал. Ну или ему просто симпатичная моя фамилия, созвучная с его.
— Мы тут не в преферанс расписываем. — взвился Музычко. — Карты оставьте на потом. Тут проблема посерьезнее. Всё, что удалось выяснить разведке, это то, что Орматия постоянно пополняет свою армию, минуя лагеря подготовки, но без потери качества войск. Но при таком количестве необученного сброда, если уж называть вещи своими именами, мы должны были бы наблюдать разброд, шатание и непрофессионализм. А этого нет! Почему захваченные пленные ничего не могут нам рассказать?
— Я отмечал это в докладе: у них речевой блок. — устало повторил я.
— Спасибо, товарищ Луценко, но это был риторический вопрос, я внимательно вас слушал. Так вот, у них речевой блок. И предположительно, я отмечу, — он поднял палец вверх, — предположительно, следы от уколов в вену. У каждого. Я все же полагаю, что это есть медикаментозное вмешательство. А ваша теория, что это прокол для забора венозного анализа, ничем не подкреплена. Кроме одного! Того, что вы являетесь хранителем картотеки ДНК и постоянно работаете с кровью. Вот вам и причудилось, что тут тоже брали кровь.
В иных обстоятельствах я бы счел подобный тон и заявления чем-то вроде оскорблений и унижением моего профессионализма. Но в этом зале, за этим столом нельзя было давать волю эмоциям. Холодный расчет, ответы без лишней спешки, демонстрация профессиональной усталости от общения с идиотами.
— Мы не обнаружили следов каких-то медицинских препаратов, да и вообще каких-то следов чего-либо в крови пленных. Они химически чисты. — снова вступился Куценко. Под словом «мы» он, конечно, имел ввиду именно разведку, тем самым ненавязчиво тыкая всем своей персональной заслугой. Именно разведка обнаружила следы уколов на предплечье каждого плененного орматца. Именно разведка принесла первые доклады об уклонении пленных от вопросов про тренировочные базы и обучение, а так же про отказ называть свое настоящее имя вместо позывного. — Поэтому у товарища Луценко вполне обосновано возникло предположение, что прокол в вене использовался не для вливания внутрь, а для забора крови. И как научный работник, как хранитель картотеки в меру своего профессионализма он не менее обосновано делает предположения, что факты проколов и пополнения армии Орматии могут быть взаимосвязаны.
— Да у них просто берут кровь на анализ, как делаем это мы у всех жителей Азарии! — напирал Музычко на очевидное.
Я, кстати, этого и боялся, что мое предположение разобьется вот о такую буквальщину.
— Слишком свежие следы. Слишком подозрительный избирательный речевой блок, касающийся только обучения и имени. Ну давайте предположим, что у всех новобранцев берут кровь для аналогичной картотеки ДНК, какая есть у нас. Что бы в случае гибели, например, опознать тело бойца. Но! Орматцы не забирают тела! Это раз. — Куценко наращивал громкость голоса, а Музычко начал приседать обратно на стул — титаны сошлись в битве. — Никаких переговоров об идентификации и выдаче пленных не ведется. Это два. Информационная изоляция Орматии настолько плотная, что мы не можем получить хоть какой-то понятной картины об их внутренней жизни. Информация очень ограниченная, обрывочная. Лагерей подготовки нет, люди не выезжают в другие государства на обучение, мобилизация по кругу как у нас не ведется. Это три. И товарищ Луценко правильно ставит под сомнения уж слишком простой ответ на все наши вопросы, мол, это просто анализы, это просто позывные, это просто речевой блок. Слишком всё просто! Наши ученые занимаются же расшифровкой ДНК! А что мешает Орматии делать то же самое, да еще и добиться ещё больших успехов. Никогда недооценивайте противника. Может они корректируют ДНК своих солдат каким-то непонятным для нас образом так, что те становятся готовыми бойцами? Может в ДНК скрыт какой-то способ обучения человека?
— Ну это вы уже фантазируете. — неуверенно возразил Музычко. — Но это не повод посылать хранителя картотеки, научного работника на передовую, что бы выяснить все эти вопросы. Это скорее задача разведки…
— Да нет у меня в разведке таких умов, кто разбирается во всей этой научной хер… кухне. — перебил его главный разведчик. — И я так понял, что капитан у нас не просто на передовую собрался, а мечтает попасть в плен?
— Не мечтаю, а придется. — возразил я.
— А что там делают с пленными? — прищурился Куценко.
— Я не знаю. Но это единственный вариант внедрения в лоб, так сказать. — ответил я.
— Да их там расстреливают! — взвизгнул Музычко.
— Нам это доподлинно не известно. — ответил я угрюмо.
Предлагая свою, так сказать, операцию по внедрению в армию Орматии в качестве пленного, я на самом деле рисковал жизнью. Но другого варианта у меня не было. Я не всё рассказал в своем докладе высшим чинам за этим столом. Например, о том, что