Агюй щёлкнула когтями, отсылая Бая.
Не лучше ли снова запереть этого новичка? Но… Но ведь это не с ним, а с ней что-то не так? Может, она стала слишком взрослой, и теперь вот так горит и играет кровь?
Ничего, она умеет контролировать себя. Ещё как умеет!
Агюй направилась из общей столовой в собственные апартаменты. В зале ей показалось слишком помпезно, и она привела новую игрушку в малую спальню, где была и подходящая мебель, и коллекция плёток из колючей кожи боо и ха, и целая выставка вибраторов, которых так боится глупый Бай.
Девочка взяла плётку и до боли сжала холодную рукоять.
Сегодня знакомое движение почему-то не прибавило ей уверенности. Она смотрела на красивое загорелое тело раба и боялась, что он поднимет глаза.
Нужно запретить ему смотреть на неё! Но… Не будет ли это слабостью?
— Как тебя зовут, раб? — вырвалось у Агюй почти против воли.
— Шэн, госпожа, — он не поднимал глаз, и девочка приободрилась.
— Ты помнишь, откуда ты родом, Шеен? — имя пленника она растягивала и коверкала.
— Нет, госпожа, не помню, — голос его не был ни испуганным, ни подобострастным. Он был грустным, словно зверь, как и человек, мог сожалеть о чём-то.
— Тебе грустно? — вырвалось у Агюй такое, что принято только между подружками, и она испуганно закусила коготь на указательном пальце левой руки. Правая — ещё крепче вцепилась в плеть.
— Да, мне грустно, — сказал Шэн. — Пленником быть плохо. Представь, что тебя разлучили с отцом и посадили в железную клетку.
— Но я… — растерялась Агюй. — Меня нельзя посадить в клетку! Мой папа… — она замолчала.
Агюй была уже всё-таки не семилетней девочкой, чтобы начать объяснять свои беды ручной мунгу или собаке.
— Любого можно посадить в клетку, — сказал Шэн и поднял глаза. Они были нестерпимо синие. Раб смотрел и резал, резал её на куски! — Любому может быть больно. Даже таким, как ты, хоть чувства твои и вывернуты наизнанку.
— По… почему? — растерялась Агюй. — Почему вывернуты?
— Ты смеешься, когда другим больно.
— Но Бай — животное! Раб — это зверь, а не человек! — в её голос вернулась уверенность.
— Больно одинаково, — сказал Шэн. — Рабу, тебе, мне. Просто больно.
— Ты… — рассердилась Агюй, — Ты не можешь так говорить!
— Отчего это вдруг? — усмехнулся Шэн, и глаза его сузились от гнева, а Агюй потеряла дыхание. — Я вижу, что ты — тоже человек. Бывший. И худший, чем свободные люди. Когда-то алайцы были такими, как я. Но они выродились под лучами своего солнца. Мутировали. Ты больше похожа на крокодила, чем на девочку, бедная.
И Агюй заплакала.
Он был голый, со следами от наручников и цепей, но он был сильнее её. Это так нехорошо, так неправильно…
— Не плачь, — сказал Шэн. — Слезами тут ничего не исправишь. Будем исправлять иначе, да? — Он наклонился к ней и мягкими белыми пальцами вытер слёзы. — Ну, маленькая, ну не плачь? Я не рассчитывал на такую помощницу, но ты мне пригодишься, хорошо?
Агюй судорожно кивнула.
Эйгуй Юшен церемонно развернул обёртку из золотой фольги и протянул табак хозяину дома, чтобы тот взял первую, самую ароматную щепоть.
Советник по торговле Чеген наклонился, пошевелил носом, затряс от удовольствия головой и сложил в кольцо большой и указательный пальцы.
Кто бы спорил, хорош был табак «Касуль Шаба» с горы Пеен, что на Абар Тере, самом тёплом материке Э-Лая.
Хороша была и эта ночь для Эйгуя: большой контракт на поставки реакторного топлива для армии достался ему, осталось только скрепить сделку затяжкой лучшего табака с советником Чегеном. А дома ждёт молодой непокорный раб…
Эйгуй затянулся, и мир раскрылся перед ним во всех своих красках.
Легкое марево наркотика, подмешанного в табак, сделало желанным даже лицо несговорчивого Чегена. Эйгуй игриво хлопнул его по плечу: пусть его, дурака…
Личный коммуникатор Эйгуя прямо-таки разрывался в это время в больших комнатах дома Чегена-сю. Но боязливый раб не смел заявиться к хозяину в курильню.
О том, что стряслось в родном доме, Эйгуй узнал только через полтора хе, когда искать быстрокрылый катер было всё равно, что собирать песок в небе.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Агюй, надежда отцовской белизны, сгинула в ночной черноте.
Маленький Бай плакал и кричал под плетью, что за ужином она выпустила из-под замка нового раба и удалилась с ним в свою спальню.
А ленивая охрана — так и вообще ничего не видела. Оно и понятно: Агюй поднялась на крышу, взяла припаркованный катер…
Военный советник отложил плеть и ещё раз набрал номер коммуникатора дочери. И зарычал: комм заработал, его сигнал появился в сети. Может быть, девочка просто отключала его, забавляясь? Может, всё-таки детская шалость?
Палец Эйгуя потянулся нажать полицейскую кнопку, но страх потерять лицо снова заставил его поджать пальцы.
Видит Дракон У, он отстегает, наконец, мерзавку. Пусть она только нажмёт на отзыв, он ей устроит!
Дворецкий тоже раз за разом набирал номер девочки. Хмурясь оглядывался на хозяина, сожалея, что Эйгуй разрешил ей снять свой комм с детского надзора, сейчас бы они видели, где её носит.
Дворецкий пытался выслужиться, но Эйгуй не замечал стараний прислуги.
Почему же Агюй не отвечает? Может, она полетела в клуб, и там сильно гремит музыка? Или…
К сердцу советника снова подступила чёрная тень. Эйгуй переложил плеть в левую руку и уставился на побелевших охранников.
И тут на очередную попытку дворецкого коммуникатор дочери отозвался. Слуга тут же протянул аппарат Эйгую.
Ох, отведает кто-то сегодня плётки!
— Привет, красавчик! — услышал военный советник Эйгуй наглый и незнакомый голос. — Дочка у тебя хороша, но уж больно костлявая. Если хочешь получить её обратно…
История двенадцатая. «Спустить с цепи»
Открытый космос, окрестности Кьясны, «Персефона»
Никуда мы через два часа, конечно, не полетели. Дерен спал, как убитый, я изучал последний конфликт на Э-лае, связанный с нарушением моратория на испытание би-пространственного оружия. И убей меня яблоком не понимал, при чём тут Мерис.
В конце концов я сгрёб со стола пластик с распечатками всего, что нашёл в сети и во внутренних документах спецона, и снова ввалился в каюту Дерена, намереваясь посыпать его всем этим добром.
Остановило меня только то, что аккуратный обычно пилот лежал на нерасправленной постели прямо в комбинезоне. Это было слишком на него не похоже. Дерен из тех, кто соблюдает правила по собственной природе, а не из-за запретов и воспитания.
Вторая кровать пустовала. Дерен потерял пáру и временно жил один.
Что-то подсказывало мне, что он, по примеру Роса, и не возьмёт второго. Парнишка с ним летал молоденький, по этой причине и погиб, тупо не успев катапультироваться. И внутри Дерена закрылась какая-то дверь, через которую входят слабые и беспомощные. А все опытные пилоты — при деле.
Ну что ж, значит, будем по графику ему второго сажать, тоже для желторотых нормальное развлечение.
Вошёл я не так уж тихо, и Дерен проснулся, приподнялся. Лицо его мне не понравилось — под глазами синяки, глаза дикие.
— Уже летим, капитан?
Зря я его послушал и не сдал в медчасть.
— Ты чего бледный такой, мать твою Тёмную? — поинтересовался, сваливая на его стол всё, что принёс.
— Сон плохой, — отозвался Дерен. — Разрешите, умоюсь?
— Валяй.
Из санузла он вышел больше похожий на пилота, но за пульт я его сегодня не посажу, не дождётся.
— Колись, — я кивнул на листы пластика с распечатками по алайскому мораторию. — Сам я сдурел уже.
Дерен покопался в сводках:
— Вот, капитан.
Я взял.
«…одной из возможных причин нарушения моратория эксперты МОИА называют прекращение поставок редкоземельных металлов, которые были одним из условий санации территории би-пространственных испытаний…»