Но смерть не исказила черты ее лица, оно, наоборот, утратило последние следы предсмертных мук; ее рот приоткрылся, словно драгоценный сосуд, из которого вылетел последний аромат, а бледность щек, гармонирующая с белым платьем, придавала Аликс вид мертвой невесты, отправляющейся на обручение к Богу.
Бог, без сомнения, внял ее молитве, ибо лицо ее озарила полная безмятежность. Аликс оставалась такой прекрасной, что казалось, будто душа ее отправилась к Богу только вестницей чего-то, и что тело ждет, готовое принять ее снова, после исполнения некоей таинственной миссии. И так она была прекрасна, что Эдуард никак не мог на нее наглядеться и не верил, что эти уста, на которых он столько раз видел улыбку, уже не раскроются в вечной улыбке.
Яркие лучи солнца заливали комнату, освещая белое и девственно-чистое ложе умершей. В парке распевали птицы, как будто душа Аликс, отлетая к небу, разбудила уснувший хор их голосов.
Король вышел из комнаты, спустился в сад и нарвал огромные охапки цветов. Потом он снова поднялся наверх.
Когда он вошел в комнату, ему почти почудилось, будто она сейчас с ним заговорит. Но ничто не изменилось, и лишь беглые тени от дрожащих листьев деревьев по-прежнему играли на невозмутимом лице прекрасной покойницы.
Король снова опустился на колени и, положив на ложе сорванные им цветы, сказал:
— Ангел, прими эти лилии и розы; они менее чисты и белы, чем твоя душа, душа, в которой я хотел бы заточить мою любовь и найти прибежище моему сердцу, прими благоговейное приношение вечного моего отчаяния.
Потом Эдуард, склонившись над ложем Аликс, запечатлел на ее лбу прощальный поцелуй и, взяв колокольчик, громко позвонил.
Появился слуга.
— Графиня Солсбери скончалась, — объявил король и ушел, повергнув в изумление всю прислугу замка.
Король не пожелал уехать и остался на похоронах любимой женщины. Он вернулся в покои, что занимал много раз, когда граф еще жил в замке.
Солнце, которое Аликс больше не приведется видеть, скрылось за горизонт, и, поскольку она всегда выражала желание покоиться на холме, что высился над замком, один из прежних служителей короля отправился за могильщиками.
Вечером в замок вошли трое мужчин.
Король слышал их шаги и, выйдя в коридор, подошел к двери комнаты, за которой покоилась умершая.
Тело Аликс покрыли саваном; лицо ее скрывала белая вуаль, доходившая до самых ног.
Один из трех мужчин вошел в комнату, сделав остальным знак удалиться.
Тот, кто остался в комнате усопшей (Эдуард следил за каждым его движением), подошел к ложу.
Он приподнял саван, укрывавший Аликс, и, опустившись на колени, прочитал молитву, после чего поцеловал покойницу в лоб.
— Да падет позор и проклятие на твоего убийцу! — шептал этот человек. — Мир и прощение твоей душе, несчастная мученица!
Услышав этот голос, король вздрогнул.
Человек стоял спиной к двери и, следовательно, к царственному зрителю этой сцены.
Когда тот, кто проник в замок под видом могильщика, снова прикрыл саваном тело графини и вышел из комнаты, Эдуард, по-прежнему прячущийся за дверью, прошептал, увидев его лицо:
— Граф!
Граф был совсем не тот, каким его знал король; никто не узнал бы его в этом мрачном человеке с поседевшими волосами, впалыми щеками и длинной бородой.
Король закрыл руками глаза, как делает человек, думающий, что он еще под властью сна, а когда открыл их снова, призрак уже исчез.
Тут в комнату Аликс вошли другие могильщики.
Король последовал за ними.
— Где ваш товарищ? — спросил он.
— Он ушел, — ответил один из них.
— И не вернется?
— Нет.
— Кто этот человек? Тоже могильщик?
— Не думаю.
— Тогда почему он пришел вместе с вами?
— Уже давно он бродит по округе, а сегодня, когда узнал, что графиня умерла, пришел ко мне и предложил помочь при погребении. Он сунул мне горсть золотых монет, и я подумал, что не должен отказывать ему в этой просьбе.
— Ладно, — сказал король. — И где он теперь?
— Я не знаю.
Король подбежал к окну и при свете луны увидел тень, отдалявшуюся от замка; она остановилась на несколько мгновений, чтобы оглянуться, и скрылась в ночи.
— Это был он, — прошептал король.
И в глубоком раздумье пошел к себе в покои.
Переступая порог, король услышал первые удары молотка могильщика: это заколачивали гроб графини.
XVII
На следующий день, на рассвете, начались похороны.
Вспомните похороны Офелии в «Гамлете», и перед вами предстанет картина погребения Аликс.
Останки благочестивой молодой женщины были зарыты в парке замка, в той стороне, что смотрела на восходящее солнце.
Потом могилу, осененную молитвами, засыпали цветами и залили слезами.
Король присутствовал на этой горестной церемонии и по ее окончании уехал в Лондон.
Нам нет необходимости описывать все, что происходило в его душе.
Поскольку он нуждался в том, чтобы отвлечься от своего горя, первым словом, сказанным им по приезде в Лондон было слово:
— Выступаем.
Эдуард не опоздал на условленную встречу. В день святого Иоанна Крестителя он двинулся в путь, простившись с королевой — несчастной женщиной: оказавшись между любовными увлечениями короля и его завоеваниями, она, казалось, навсегда была выброшена из сердца мужа.
Он доверил супругу попечению графа Кента, своего кузена, а блюстителями английского королевства назначил лордов Перси и Невила совместно с епископами Кентерберийским и Йоркским, кои, вероятно, составляли совет при принце Лайонеле, коему его отец с 25 июня вручил власть над всей Англией.
Но сколь бы значительным ни был этот поход, в стране оставалось достаточно славных людей, замечает Фруассар, чтобы опекать и защищать ее, если это потребуется.
Король приехал в Хэнтон, как было условлено, и ждал там попутного ветра, чтобы выйти в открытое море.
Кстати, великолепное это должно было быть зрелище — отплытие английского флота, который, словно туча стервятников, устремлялся к берегам Франции.
Действительно, если верить Фруассару (его обвиняли в том, что он преувеличил силы короля), Эдуард III вез с собой шесть тысяч ирландцев, двенадцать тысяч валлийцев, четыре тысячи рыцарей и десять тысяч лучников; но Найтон утверждает, будучи, однако, не в состоянии этого доказать, что число людей, сопровождавших короля, намного превосходило приведенное нами; Найтон называет тысячу двести больших кораблей, перевозящих армию Эдуарда, и шестьсот малых судов, предназначенных для транспортировки грузов.