Читать интересную книгу Записки майора Томпсона - Пьер Данинос

Но это еще не самое страшное. Физиономии соседей или консьержки, промелькнув, исчезают. Остаются на первом или четвертом этаже. Но есть лица, на которые ты обречен смотреть всю жизнь.

Вступить в брак и созерцать в течение пятидесяти или шестидесяти лет, каждое утро и каждый вечер, лицо собственной жены — это уже что-нибудь да значит. Но вступить в брак еще с тремя сотнями лиц, которые ты приговорен видеть восемь часов в день, в течение полувека не под силу человеческой натуре. Ведь учреждение — это чудовищное супружество с двумя-тремя сотнями лиц. Знать заранее, что скажет ваша жена, как воспримет она то или иное событие, что рассмешит ее, что выведет из себя, на что она надуется, — уже своего рода испытание. Но знать заранее, как поступит каждый из трехсот человек, знать наперед каждое их слово, каждый жест, знать, чем от каждого пахнет, — иногда мне кажется, это выше моих сил.

У начальства, чтобы защитить себя от ужасающего натиска лиц, имеется особое оружие — руки, я имею в виду их «правые руки». Эти мужчины-фаворитки, которых меняют каждые три-четыре года и которых принимают на службу под этикеткой технических консультантов или заместителей директора, эти блуждающие звезды, перехваченные за бешеные деньги у конкурирующей фирмы или «спущенные» к нам из высших политических сфер, эти дилетанты высокого полета, защищенные броней светских связей, великие краснобаи, ловкие пловцы, разрушители заведенных порядков, пожиратели бюджета, специалисты по пусканию пыли в глаза, неутомимые изобретатели новых идей и баснословных расходов, играют роль шутов, очаровательных принцев или хитроумных Макиавелли при современных королях.

— Разрешите вам представить Юбера де Фитц-Арнольда — мою правую руку.

Юбер де Фитц-Арнольд, с появлением которого у нас началась эра автоматизации и которому компания обязана приобретением электронного робота, обошедшегося ей в миллиард франков, робота, который был способен исполнять шестьсот тысяч вычислительных операций за шестьдесят секунд и прочитывал Библию за восемь с половиной минут, — четвертая на моем веку «правая рука» Штумпф-Кишелье. Великое новаторство Юбера заключалось в сугубо индивидуализированном, или, употребляя термин, который сейчас на языке у всех, функциональном страховании. Было навсегда покончено с безликими, типовыми полисами, не учитывающими индивидуальности каждого клиента, по которым можно было застраховать как владельца гаража из Дюнкерка, так и виноградаря из Перпиньяна. Прежде всего мы сейчас уже не говорим «полис», но «проспект»: гарантийный проспект, который позволяет застрахованному выкроить соответственно его потребностям и его материальным возможностям ту защитную одежду, которая ему больше всего подходит.

Влияние Фитц-Арнольда сказалось не только во введении новой терминологии, но и в самой практике страховых агентов. Теперь «подступ к проспекту» (следует понимать: осада возможного клиента) производится по строго установленным правилам, записанным в инструкции, об «установлении телефонного контакта». Надо уметь сбыть страховой полис, как мех или духи, и умудриться говорить о смерти, не вызывая мрачных мыслей. Первейшее правило: категорически запрещается говорить страхующемуся: «Если вы умрете завтра…», так как в этом, пусть даже совершенно необоснованном предположении есть что-то неприятное. Говоря ему: «Если бы вы умерли вчера», вы высказываете гипотезу, которую уже опровергла сама жизнь, и это вызывает у страхующегося радостное ощущение безопасности.

Нюансы такого рода (о которых сам Штумпф-Кишелье говорит: «Казалось бы, пустяк… но в этом все!») немало способствовали тому, что Юбер Фитц-Арнольд снискал расположение патрона. В настоящее время они переживают медовый месяц. Ничего не предпринимается и ничто не отменяется без согласования с Юбером. Патрон не может без него обойтись. Чтобы узнать мнение Юбера, он даже будит его но ночам. Ото его собственность, его эхо, его совесть. Когда надо принять какое-нибудь решение, а Юбера нет рядом:

— Где же Юбер? Позовите Юбера, — восклицает господин Штумпф-Кишелье, словно у него отняли любимую игрушку. — А вот и Юбер! Скажите, дорогой Юбер…

— Я слушаю вас, патрон.

— Что вы думаете, Фитцу (этим уменьшительным именем называет его патрон, когда бывает в хорошем настроении), о проекте загородного семинара для наших агентов?

Фитцу кривит губы.

— Так, так… гм… понятно… — бормочет патрон.

Этого достаточно: проект отменяется. На этом этапе их отношений любая недомолвка Фитцу значит больше обстоятельного доклада старейшего сотрудника компании. Одно слово фаворита — и всесторонне обдуманный финансовый план, любая искусно составленная рекламная программа тут же отвергаются, высмеиваются, летят к черту.

На чем же основана власть Юбера? Без сомнения, на власти его личного обаяния над сильными мира сего. Говорят, что именно ему в значительной степени мсье Штумпф-Кишелье обязан тем, что наконец стал командором ордена Почетного легиона. Основная сила «правых рук» — в их житейской сметке. Об их образовании бывает мало что известно. Многие из них, в том числе и наш Юбер, — выпускники Политехнической школы, которые, бросив государственную службу, перешли в страховые компании. Но эта прославленная Школа совсем не обязательна для их взлета. Они принадлежат к той привилегированной касте, которую жизнь избавляет от прозябания на задворках, от маленьких должностей и медленного продвижения по службе. Некая тайна скрыта в преуспеянии этих серых кардиналов, она окутывает любое их действие и даже личную жизнь. Это — Принцы Ветра. Ветром забрасывает их сюда («спущенные» на землю не случайное слово). Ветром новых идей сотрясают они незыблемые установления старых компаний. И ветер уносит их. Когда они исчезают, от них ничего не остается, ничего, кроме ветра, который они принесли с собой.

Как удается преуспеть с помощью ветра? Каким образом ветер делает могущественным, уважаемым, грозным? Будь то в промышленности, в банке или в страховой компании, метод, которым пользуются Принцы Ветра, почти всегда один и тот же.

Правило № 1. Ниспровергнуть существующие порядки, которые они из принципа считают неудовлетворительными...

На ленту каким-то образом повлиял свет юпитера репортера, явившегося сфотографировать это чудо техники. Переполох был сильным, но Юбер Фитц-Арнольд по-прежнему крепко стоит на ногах. В ожидании того часа, когда, развенчанный, он удалится в дальнюю вотчину, которую специально для него подыщет президент, чтобы только не видеть своей «правой руки», без которой он еще недавно не мог обходиться.

P. S. Подумать только, что все это надо вместить в короткие ответы «да», «нет», «изредка», «средне», «на 62,5 %» на почтовой открытке размером пятьдесят квадратных сантиметров! Проглотить как можно больше информации в предельно сжатой форме — одна из маний нашего времени.

Глава III

Повседневная жизнь

(Продолжение)

Конечно, в вашей семье царят мир и согласие, но, наверное, вы видите какие-то недостатки у женщин вообще и у вашей жены в частности… Какие из них кажутся вам наиболее характерными и особенно вас раздражают?.. Какие претензии чаще всего предъявляет к вам ваша жена?

Чаще всего жена упрекает меня в том, что я закоренелый мещанин, что, собственно, соответствует действительности. Идет ли речь о воспитании детей, о моей манере одеваться или о моем отношении к интригам на службе, я всегда слышу одно и то же:

— Бедный мой Поль, до чего же ты все-таки мещанин!

Лично я не вижу в этом слове ничего уничижительного и не могу понять, почему многие мещане холодеют от ужаса при мысли, что их могут назвать мещанами. Может быть, людей вообще оскорбляет, когда их принимают за тех, кто они есть на самом деле? Когда слышишь, как какой-нибудь отъявленный сноб говорит о своем соседе: «Уж очень в нем много снобизма», становится очевидно, что на свете все снобы, кроме него самого.

Постепенно я пришел к выводу, что многие люди просто не переносят, когда их называют настоящим именем: мещане боятся, что их назовут мещанами, капиталисты — капиталистами, крестьяне — крестьянами, евреи — евреями, чернорабочие — чернорабочими, военные — военными, рантье — рантье, зубные врачи — зубными врачами, тунеядцы — тунеядцами, экзистенциалисты — экзистенциалистами, политиканы — политиканами, эстрадные певцы — эстрадными певцами, аристократы — аристократами, привратники — привратниками. Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы средний француз кичился тем, что он средний француз? Средними французами оказываются все, кроме него. Будь то бедный, средний или очень богатый француз, он прежде всего не хочет быть бедным, средним или богатым.