ветвь человечества. Чувство самосохранения возобладало у цмоков над всем остальным, и потому никакого развития их общество не получило и получить не могло. Отошли они от общеславянской ветви еще в языческие времена, веке в девятом, когда многочисленные княжества поедом ели друг друга, и потому язык их — протославянский.
Он не собирался публиковать сведения о своем открытии, так как дал слово Мизинцу, а слово свое Зарецкий ценил, и, помимо того, он знал по собственным наблюдениям, что примитивные народы отчего-то цивилизация одаривает прежде всего спиртом, сифилисом и скоротечной чахоткой.
Отдельно описано посещение Стерегущего Цветка, которое случилось год спустя.
По деловой надобности Зарецкий май и июнь провел в Санкт-Петербурге, а когда вернулся в имение, его встретило известие: пропал некто Архип Батура, известный среди деревенских тем, что баловался браконьерством. Пользуясь отсутствием хозяина, он часто наведывался на Брусничное болото, и вот неделю назад не вернулся. Искать его особо и не искали, где ж искать? Если засосет трясина, то ищи, не ищи — одно.
Заречный поспешил к болоту, где выставил условный знак — требуется срочная встреча. На следующий день она состоялась — Мизинец пришел в условленное место. Да, цмоки знают о человеке, который ходил по болоту. Этот человек был слишком назойливым и все пытался пробраться к священному Острову Цмока. По велению Матери Цмоков его завели к Стерегущему Цветку.
На вопрос, нельзя ли вернуть Архипа на землю Мизинец посмотрел на Зарецкого с недоумением: от Стерегущего Цветка не возвращаются.
Тогда Зарецкий попросил, чтобы ему показали Стерегущий Цветок. Мизинец ответил, что передаст просьбу Матери Цмоков, и уплыл, унеся с собою очередное подношение: три аршина ситца, катушку ниток, две иглы, ножницы (железа цмоки почти не знали — изредка находили кое-что у заблудившихся в трясине людей) и коробочку румян.
Позволение увидеть Стерегущий Цветок было дано, но обставлено такими условиями, что Зарецкий задумался. Во-первых, его поведут туда ночью. Во-вторых он, Зарецкий, должен был быть совершенно нагим и никакого убивающего грома с собою не иметь. То есть придти-то он мог одетым и с громом, но все это придется оставить на берегу.
Все-таки любопытство взяло свое. Любопытство и расчет — Матерь Цмоков вряд ли захочет лишиться постоянных подношений.
Ночью (хорошо, светила почти полная луна) его встретил Мизинец и еще двое мужчин племени. Они натерли Зарецкого грязью (от комаров и пиявок, как объяснил Мизинец) и повели по болоту. Плыть, к счастью, не пришлось — вряд ли бы Зарецкому это удалось, но дорога была сложной, где по пояс в жиже, где по грудь, а где и выше. Вели его, как приметил Зарецкий, путем кружным — то ли чтобы запутать, то ли и в самом деле путь был таков.
Внезапно он почувствовал холод — поблизости били ключи. Вода вокруг оттого стала прозрачной, и он увидел то, что хотел — Стерегущий Цветок. И еще то, чего бы предпочел не видеть — Архипа Батуру.
Цветок, насколько можно было судить в неверном свете луны, был гигантской, в полтора аршина гидрой — или похожим на нее растением. Своими щупальцами гидра оплетала тело несчастного браконьера, и местами через изъеденную плоть уже проступали кости. Несомненно, Стерегущий Цветок питался своею жертвой, поскольку естественное разложение в болотистой воде идет крайне медленно.
Вернулся домой он совершенно потрясенным. Похоже, Матерь Цмоков нарочно показала ему Стерегущий Цветок — чтобы он не вздумал преступить установленных границ.
Он и не думал. Цмоки потеряли для него всякую привлекательность. Простодушие детей природы крепко отдавало смертью. Но Зарецкий считал, что исследование племени — его долг, и потому продолжал время от времени встречаться с Мизинцем. Впрочем, к тому, что он узнал от него прежде, особенно в дни ранения, прибавилось совсем немного. Фактов из жизни племени Мизинец не приводил, а говорил только о Цмоке, Змее, который живет глубоко в болоте, настолько глубоко, что вода кипит, а камень плавится. Еще он рассказывал про других цмоков, что живут далеко, там, где звезды над головой другие, среди огромных болот, где нет зимы и всегда много добычи, и потому мужчине не приходится каждую осень гадать, возьмут его в хатку или оставят умирать.
Из рассказов выходило, что говорил Мизинец об Африке или даже о Южной Америке.
В то время начали бурно развиваться торговые отношения между Россией и Южной Америкой, и Зарецкий решил сам наведаться в Амазонию. Осенью одна тысяча восемьсот семьдесят седьмого года он отплыл из Санкт-Петербурга в Лондон, а оттуда — в Рио-де-Жанейро. Поместье он оставил сестре, а вместе с поместьем и свои записи о цмоках, которые хранились в усадьбе вплоть до 1927 года, после чего были переданы, наряду с другими документами, в фонды Дерптского Архива, где они и хранится по настоящее время (Дерптский архив ГУ, Ф. 32/Ч Оп 232 д. 5).
Известно, что Зарецкий остался в Бразилии, возобновил коммерческую деятельность, женился и дожил минимум до одна тысяча девятьсот двадцать пятого года — в номере от 24 октября «Русские Бразильские ведомости» писали: «Известный предприниматель Никодим Евграфович Зарецкий снарядил экспедицию на поиски пропавшего весною полковника Фоссета. Преклонный возраст не позволяет Никодиму Евграфович лично принять участия в спасательном походе, но его сын Антон возглавит отряд численностью в восемь человек...»
Особый Заказ
Иван Паринов считался в Рамони человеком беспутным и никчемным, но его возвращение в село после многолетней отлучки вызвало пересуды — где он был, да что делал в прошедшие годы.
Наведались к нему по поводу недоимок, накопившихся за семьею. На удивление, Иван рассчитался сполна. После этого пошел наниматься лесником и, не без колебаний, был принят на службу.
Колебания управляющего оказались напрасными — Паринов не давал потачки ни близким, ни дальним (Париновых в Рамони — каждый четвертый), ни чужим. Строжко смотрел за хозяйским лесом и пресекал малейшие поползновения односельчан поживиться на барском угодье.
Только достанет мужик топор, примерится к ладному столу, как неизвестно откуда налетал Иван Паринов, ловкой подсечкой валил с ног и дальше уже бил таким боем, что вдругорядь соваться в лес не хотелось. А когда братья Салмановы, Осип да Фрол, сами известные скуловороты, пошли ночью на кордон с намерением и поживиться, и Ваньку поучить, но не вернулись, самые бедовые головы поняли — лес для воровства закрыт.
Салмановых, конечно, искали, да что докажешь? Не заявишь же — пошли-де воровать. Решили, что проверяли верши в реке, и утонули.
Но лишь год поработал лесником Иван. Потом заболел. Болезнь