Читать интересную книгу Утраченный символ - Дэн Браун

Собрав остаток сил, Триш лягнулась и выгнула спину, пытаясь вытащить голову из контейнера. Державшие ее мощные руки даже не шелохнулись.

«Нечем дышать!!!»

Она замерла, силясь не открывать глаза и рот. Легкие горели огнем, требуя кислорода.

«Нет! Терпи!»

В конце концов рефлексы взяли свое.

Триш открыла рот, и легкие расширились до предела, пытаясь вобрать столь необходимый организму кислород. Обжигающий спирт хлынул в горло, проник в легкие… Грудь взорвалась чудовищной, невообразимой болью. Но длилась это всего несколько секунд – потом наступила темнота.

Малах, отдуваясь, смотрел на дело своих рук.

На краю контейнера, перегнувшись через стенку, висело безжизненное женское тело – голова так и осталась погруженной в этанол. Малах вспомнил первую (и до сего дня единственную) убитую им женщину.

Изабель Соломон.

Он окинул взглядом обмякший труп, затем схватился за пышные бедра и подтолкнул: Триш Данн соскользнула в контейнер и безжизненно повисла над огромной морской тварью. Когда одежда полностью промокла и отяжелела, труп начал опускаться в темноту и скоро лег поверх кальмара.

Малах вытер руки и закрыл плексигласовую крышку.

«В Мокром отсеке новый экспонат!»

Он поднял с пола карту доступа и сунул в карман.

«0408».

Сперва Малах счел появление Триш Данн досадной помехой, однако вскоре он понял, что карта и пин-код могут сослужить хорошую службу. Если исследования Кэтрин действительно так секретны, как утверждал ее брат, то она может и не пустить Малаха в хранилище данных. Как ни уговаривай. «Теперь у меня есть свои ключи». Он обрадовался, что не придется тратить время на уговоры.

Выпрямившись, он увидел в окошке свое отражение: тональный крем местами смазался. Плевать. Пока Кэтрин сообразит, в чем дело, будет уже поздно.

Глава 38

– Это комната для масонских обрядов? – спросила Сато, уставившись на Лэнгдона в темноте.

Он спокойно кивнул:

– Да, называется «Камера размышлений». В такой холодной, неуютной комнате масон размышляет о бренности бытия, неизбежности смерти и приходит к полезным выводам о мимолетной природе всякой жизни.

Сато подозрительно огляделась по сторонам.

– Так это что-то вроде комнаты для медитаций?

– В общем, да. В подобных комнатах неизменно присутствуют одни и те же символы: череп, скрещенные кости, песочные часы, сера, соль, чистый лист бумаги, свеча, коса и так далее. Мысли о смерти побуждают масонов думать о том, как лучше устроить жизнь на земле.

– Больше смахивает на гробницу, – заметил Андерсон.

«Ну, отчасти в этом и смысл».

– Да, поначалу мои студенты тоже так реагируют. – Лэнгдон часто советовал второкурсникам найти книгу «Масонские символы» Бересняка, в которой были прекрасные фотографии Камеры размышлений.

– А вашим студентам не кажется дикостью, что масоны медитируют в окружении черепов и кос? – вопросила Сато.

– Так же дико молиться у ног распятого на кресте человека или перед изображением четырехрукого слона по имени Ганеша. Непонимание культурных символов – корень многих предрассудков.

Сато, явно не в духе для лекций, отвернулась и подошла к столу. Андерсон стал ей светить, но луч сделался заметно тусклее, сколько он ни стучал по ручке фонаря.

Все трое двинулись к столу; в нос Лэнгдону ударил резкий запах – подвал был сырой, влажный воздух реагировал с серой. Сато уставилась на предметы, разложенные на столе. Андерсон как мог освещал их гаснущим фонарем.

Сато осмотрела стол и, вздохнув, подбоченилась.

– Ну и зачем нужен этот хлам?

Лэнгдон знал: все предметы тщательно отобраны и расположены строго определенным образом.

– Это символы преображения и перемен, – ответил он. В таком замкнутом пространстве ему было тесно рядом с Сато и Андерсоном. – Череп, или «caput mortuum»,[4] означает последнюю перемену в человеческой жизни – разложение физической оболочки – и напоминает о бренности нашего тела. Сера и соль – алхимические катализаторы перемен. Часы символизируют время, которое так же несет перемены. А это… – Лэнгдон указал на свечу, – первичный созидательный огонь и символ пробуждения человеческого разума ото сна. Преображение через озарение.

– А что здесь? – Сато ткнула в угол.

Андерсон посветил фонарем на огромную косу, прислоненную к стене.

– Вопреки распространенному мнению это не символ смерти, – ответил Лэнгдон. – Коса означает жатву, уборку даров природы, наделенных преображающей силой.

Сато и Андерсон погрузились в глубокое молчание, свыкаясь с непривычной обстановкой.

Лэнгдон хотел только одного: поскорее убраться отсюда.

– Понимаю, выглядит все это странно, – сказал он, – однако здесь не на что смотреть. Во многих масонских ложах есть точно такие же камеры.

– Но это не масонская ложа! – возразил Андерсон. – Это Капитолий США, и я хотел бы знать, откуда в моем здании взялась такая комната.

– Иногда масоны устраивают Камеру размышлений дома или на работе. Это обычная практика. – Лэнгдон слышал об одном бостонском хирурге, обставившем таким образом больничную кладовку, чтобы перед операциями размышлять о бренности бытия.

Сато встревожилась:

– Хотите сказать, Питер Соломон спускается сюда подумать о смерти?

– Не знаю, – искренне ответил Лэнгдон. – Может, он устроил святилище для работающих в здании братьев-масонов, чтобы им было где укрыться от суеты материального мира… Приют для влиятельных конгрессменов, где они могли бы подумать перед принятием важного решения о судьбах соотечественников.

– Какая прелесть, – съязвила Сато. – Вот только чувствую, Америка в беде, раз ее правители молятся в кладовках с косами и черепами.

«Напрасно, – подумал Лэнгдон. – Насколько иным был бы мир, если бы перед очередной войной власть имущие задумывались о необратимости смерти!»

Сато поджала губы и внимательно осмотрела все углы.

– Здесь должно быть что-то помимо костей и тарелок с химикатами, профессор. Кто-то выманил вас из Кембриджа, чтобы вы очутились именно в этой комнате.

Лэнгдон покрепче прижал к себе портфель, все еще не понимая, какое отношение имеет сверток к камере.

– Мэм, извините, но я не вижу тут ничего необычного. – Лэнгдон надеялся, что теперь они наконец займутся поисками Питера.

Луч фонарика опять задрожал, и Сато в гневе обернулась к Андерсону.

– Господи, неужели я много прошу?!

Она вытащила из кармана зажигалку, чиркнула кремнем и поднесла огонь к стоявшей на столе свече. Фитиль затрещал и вспыхнул, залив жутковатым светом тесную камеру. По стенам поползли длинные тени. Когда пламя разгорелось ярче, им открылось неожиданное зрелище.

– Смотрите! – воскликнул Андерсон, показывая пальцем.

На задней стене была выцветшая надпись – семь заглавных букв, образующих слово

VITRIOL

– При чем тут купорос? – не поняла Сато. На буквы легла зловещая тень в форме черепа.

– Вообще говоря, это акроним, – заметил Лэнгдон. – Он часто встречается в подобных камерах, это сокращение масонской медитативной мантры: «Visita interiorа terrae, rectificando invenies occultum lapiderm».

Сато взглянула на него едва ли не с уважением.

– Переведете?

– «Посети утробу земли, и, направив свой путь, ты найдешь тайный камень».

Сато насторожилась.

– Этот тайный камень как-нибудь связан с тайной пирамидой?

Лэнгдон пожал плечами – он бы не стал проводить такую параллель.

– Те, кому нравится придумывать всякие глупости про тайные вашингтонские пирамиды, сказали бы, что «occultum lapiderm» и есть пирамида. Другие считают, что имеется в виду Философский камень, якобы дарующий вечную жизнь и обращающий свинец в золото. Третьи думают, речь о Святая Святых, потайной каменной комнате в недрах Иерусалимского храма. Четвертые говорят о христианских отсылках к тайным учениям апостола Петра, чье имя в переводе с греческого означает «камень». Во всех эзотерических традициях есть свое понимание слов «occultum lapiderm», но в любом случае этот камень – источник силы и просветления.

Андерсон откашлялся.

– А не мог Соломон соврать этому гаду? Может, он нарочно сказал, будто здесь что-то есть… а на самом деле ничего нет.

Лэнгдону тоже приходила на ум такая мысль.

Вдруг пламя дрогнуло, как будто на сквозняке, а потом снова выпрямилось.

– Странно, – сказал Андерсон. – Надеюсь, никто не закрыл дверь… – Он вышел из камеры в темный коридор. – Эй!

Лэнгдон даже не смотрел на Андерсона: его внимание приковала задняя стена.

«Что это было?»

– Видели? – спросила Сато, обеспокоенно глядя на стену.

Лэнгдон кивнул; сердце забилось быстрее. «Видел, вот только что?»

Секунду назад стена дрогнула и замерцала, точно по ней прошла волна энергии.

В комнату вернулся Андерсон.

– Никого. – Он вошел, и по стене опять прошла рябь. – Черт! – закричал он, пятясь.