Голова ее закинута, глаза закрыты… Она принадлежит ему, он ее не отпустит! А теперь он ничего не чувствует, не может даже пошевелиться. Сердце бьется — его или ее?
Прошло несколько минут, сознание стало постепенно возвращаться. Он ощутил тяжесть на своем плече и понял вдруг: Мэг плачет…
Не нужны и неуместны сейчас никакие слова. Он только крепче обнял ее — пусть поплачет. Произошло не только физическое расслабление, а будто стена сокрушилась. Слишком долго они общались, стоя по разные стороны стены. Держа ее в своих объятиях, он гладил и целовал ее волосы. Наконец Мэг, все еще всхлипывая время от времени, уснула. Дэниел лег лицом к ней и тоже стал засыпать — с миром и удовлетворенностью в сердце. Наконец-то она принадлежит ему, стала частью его.
Мэг оставалась на ранчо еще два дня. Позвонила Лауре, что задержится, но за вещами к ней не поехала — они не нужны: почти все это время они провели в постели, за исключением коротких промежутков, когда Дэниел вставал, чтобы покормить лошадей, собак, коз и кур.
Здесь, в его доме, она сдалась, забыла все, что ее сковывало. Дэниел же почувствовал любовный голод, копившийся годами, — он удивил его самого, но не напугал Мэг. Ее тоже не покидала жажда любви: она ждала его каждый раз и никогда не уставала. Они любили друг друга чуть не все сорок восемь часов — с такой ненасытностью, будто оба только сейчас открыли для себя всю радость любовных отношений.
За эти сорок восемь часов она была разная: смешливая и задиристая — улыбалась заразительной улыбкой и смеялась от всей души; иногда грустила, раза два плакала — просто так, неизвестно отчего; страстная, настойчивая, когда требовала удовлетворения; замкнутая, молчаливая и не в меру разговорчивая. Мэг отлично говорила, умела выразить словами самые сложные мысли и затаенные чувства. Дэниел любил ее слушать. Она рассказывала ему о своих ощущениях во время акта любви — что ей нравится и от чего она в восторге; что чувствует в самые интимные моменты. Иногда его смущали чересчур откровенные ее высказывания, но в то же время он жалел, что сам не может найти слов, чтобы выразить свои чувства.
Мэг привыкла оперировать словами — умно, красиво, рассказ ее звучал складно, как песня; словами она оживляла целые образы. Дэниел отвечал ей безмолвно: дотрагивался, гладил или проводил медленно ладонями вдоль спины вниз, так что она начинала постанывать от страсти.
Он старался, как мог: приносил ей еду в постель, кормил ее с ложечки. Боясь шелохнуться, долго лежал неподвижно, оберегая ее сон. Лелеял эту прекрасную, яркую, как африканская бабочка, женщину, которую любил.
— О чем ты думаешь? — спросила его однажды Мэг, когда они лежали недвижно, утомленные любовью.
Она неторопливо ела персик, положив ему голову на грудь, а он время от времени слизывал с ее губ сок. С непосредственностью ребенка она предложила ему откусить от этого сочного фрукта, а потом смеялась над выражением его лица: он не хотел персик — он хотел ее. Стал отнимать персик — она, заливаясь смехом, не отдавала. Наконец оказался верхом на ней, а обе ее руки, с персиком в одной, крепко держал у нее над головой.
— Мне так хорошо… Я даже не знаю, как это сказать… — шепнул он.
Ее лицо тоже светилось счастьем.
— И мне, и мне… — она приподнялась, поцеловала его в кончик носа. — Но все равно отдай мой персик!
— Хмм… — Ему нравилось дразнить ее, любоваться ее улыбкой.
— Отдай, отдай! — настойчиво прошептала она, легонько кусая его в мочку уха.
— А что взамен?
— А что ты еще не получил?
На лице ее было столько негодования, что он не удержался от смеха. Вслед за ним и она рассмеялась. Пока спорили, персик упал на пол, и Молли с аппетитом его съела. Дэниел принес из кухни еще два сочных ароматных плода, очистил и по кусочкам скормил Мэг, которая, задорно улыбаясь, не сводила с него глаз. Вот такой — лежащей с этой очаровательной улыбкой среди измятых подушек, совершенно обнаженной, с персиком, — и запомнится она ему навсегда, до конца дней, подумал он про себя.
— Я хочу показать тебе звезды, — вдруг сказал он однажды ночью.
— А ты знаешь звезды?
Дэниел только засмеялся в ответ, сел на кровати, стал натягивать джинсы, а ей предложил свой купальный халат.
— Ты это серьезно? — Мэг облачилась в просторный синий махровый халат.
— Тебя это увлечет, правда, это интересно. У меня на заднем крыльце установлен телескоп. Сегодня как раз отличная погода для наблюдений.
Погоду он отмечал каждый день — многолетняя привычка, как и у его отца. Не погиб бы, старик бы делал это до конца своих дней. Дэниел и не покидая дома знал, что сегодня ясно и звезды на небе прекрасно видны. Они вышли на заднее крыльцо, и Мэг, взглянув в окуляр телескопа, ахнула от изумления: мириады звезд, бездонное черное небо… Никогда ей не приходилось наблюдать такое.
— А можно увидеть Луну? — прошептала она заворожено.
— Конечно, дорогая. — Дэниел настроил телескоп. — А почему ты шепотом разговариваешь?
— Не знаю даже… Наверно, потому, что на небо смотрю. Оно такое… страшно громадное!
Он отступил на шаг и жестом пригласил ее к окуляру.
— Знаешь, когда я смотрю на звезды — всегда вспоминаю свою жизнь.
Согнув босые ноги в коленках, Мэг заглянула в окуляр.
— О Боже! Вот это зрелище! — опять шепотом изумилась она.
Он улыбнулся и подвинул телескоп так, чтобы она увидела яркую звезду, располагавшуюся отдельно от других.
— Здорово! Просто потрясающе!
Дэниел молча стоял с ней рядом. Отдал бы ей все звезды на небе, если б мог. А что он реально мог дать ей? Только самого себя да ранчо в придачу. Он уже начинал надеяться, что она примет и эти скромные его дары.
— Хочешь еще посмотреть?
— Конечно, хочу, очень!
Дэниел направил свой довольно сильный телескоп на Луну: она в три четверти, сияет среди мерцающих звезд. Все-таки нигде больше на земле нет такого удивительного неба, как в Колорадо, решил в этот момент Дэниел.
— Посмотри-ка! — Он опять отступил от окуляра.
Мэг прильнула и долго смотрела, не в силах оторваться. Дэниел все менял для нее угол зрения, и ей не надоедало. А он рассказывал ей о звездах, о дальних мирах и галактиках. Так прошло часа два, и Мэг, казалось, и не думала отрываться от изучения Луны. Но Дэниел уже скучал по ней — он нежно отогнул борт халата, пробежал пальцами по ее груди, погладил ногу выше колена.
— Дэниел, это не входит в программу астрономического образования.
— Это ты так считаешь. — Он уже целовал ее. — Но ведь я… дотрагиваюсь до твоего небесного тела… стало быть, это относится к астрономии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});