Так могли ли Каллены быть вампирами?
Во всяком случае, они явно были чем-то. Чем-то, что перед моим изумленным внутренним взором никак не желало поддаваться рациональному анализу. Взять ли Джейкобову сказку о холодных или мою супергеройскую теорию, выходило, что Эдвард Каллен не был… человеком. Он был кем-то кроме.
Поэтому на первый вопрос следовало ответить: «Возможно». По крайней мере, пока.
И второй вопрос, гораздо важнее, чем первый. Что мне делать, если все это — правда?
Если Эдвард был вампиром — я едва заставила мысленный голос произнести эти слова — то что нужно предпринять? Сказать кому-то — полностью исключено. Я сама в это толком не верила, а тот, кому я скажу, потребует неоспоримых доказательств.
Реальными казались только две возможности. Первая — принять его совет, быть умницей и избегать его всеми возможными способами. Отменить поездку, не замечать его, как раньше, пока это будет в моей власти. Сделать вид, что между нами — непреодолимая стеклянная стена, которую мы возвели совместными усилиями. Сказать ему, чтобы оставил меня в покое, и наконец придать этим словам их буквальный смысл.
При мысли о том, что так и будет, меня скрутил приступ невыносимого отчаяния. Мозг, стремясь избавиться от боли, быстро перескочил на вторую возможность.
Не нужно ничего менять. В конце концов, даже если он был чем-то… смертельно опасным, до сих пор он не сделал мне ничего дурного. На самом деле, я стала бы вмятиной на фургоне Тайлера, если бы он не среагировал так быстро. Так быстро, продолжал мой «внутренний адвокат», словно это было чистым рефлексом. Но если некое существо рефлекторно спасает жизни, как оно может быть порочным? Я запуталась, ходила кругами. Ни на один вопрос у меня не было ответа.
Была одна вещь, в которой я была уверена, если вообще могла быть уверена хоть в чем-то. Того темного Эдварда из моего сна вызвало слово, произнесенное Джейкобом, к настоящему Эдварду он не имел отношения. Даже во сне я кричала не оттого, что боялась за волка, я боялась, что ему причинят вред. Даже когда он звал меня, оскалив остро заточенные клыки, — я боялась за него.
И я знала, что ответ на все вопросы — в этом сне. Я даже не понимала, был ли вообще у меня выбор. Коготок давно увяз. Теперь я знала — если знала — что не стану ничего делать со своей пугающей тайной. Потому что, когда я думала о нем, его голосе, его колдовских глазах, влекущей силе его личности, я хотела только одного — оказаться рядом с ним прямо сейчас. Даже если… но мне не хотелось об этом вспоминать. Только не здесь, не в одиночестве посреди темного леса. Не тогда, когда дождь превратил белый день в сумерки под его густым покровом и суетливо топотал по земле, покрытой зеленым ковром. Я поежилась и поскорее покинула свое укрытие, волнуясь, как бы тропинка не скрылась из виду.
Но она была тут, четкая, безопасная, она вела меня к выходу из этого мокрого зеленого лабиринта. Я туго затянула шнурки капюшона вокруг лица и поспешила назад, удивляясь, как могла так далеко забраться. Через какое-то время я уже почти бежала, сомневаясь на ходу, что вообще двигаюсь в нужную сторону. Меня уже совсем было охватила паника, как вдруг в паутине сплетенных ветвей я понемногу начала различать светлые пятна — край леса был уже близко. А потом я услышала шум проезжавшей мимо машины, и это означало, что я наконец вырвалась на свободу — прямо передо мной простирался газон Чарли, и дом манил, обещая тепло и сухие носки.
Когда я вошла внутрь, был уже почти полдень. Я пошла наверх и оделась в обычные домашние джинсы и футболку. Мне было легко сосредоточиться на домашнем задании — сочинении по «Макбету», заданному на среду. Чувствуя внутреннее удовлетворение, я стала набрасывать черновой план работы. Такого мира в душе у меня не было… будем честны, с полудня четверга.
Со мной все так обычно и было. Что-то решать для меня всегда было мукой, я до одурения взвешивала «за» и «против». Но после того, как решение было принято, я твердо следовала ему — как правило, с облегчением от того, что выбор наконец сделан. Иногда облегчение бывало окрашено отчаянием, как, например, в случае с переездом в Форкс. Но все равно это было лучше, чем сражаться с сомнениями.
А с этим решением оказалось до смешного легко ужиться. Опасно легко.
Остаток дня прошел спокойно. Хорошо пошла работа — я закончила сочинение к восьми. Чарли вернулся с большим уловом, и я подумала, не купить ли сборник кулинарных рецептов для приготовления рыбы, когда я буду на следующей неделе в Сиэтле. От мыслей об этой поездке по спине побежали мурашки, и они ничем не отличались от тех, что я ощущала до прогулки с Джейкобом Блэком. Хотя должны были бы, подумала я. Мне должно было быть страшно — я это знала, но никак не могла почувствовать правильный вид страха.
В эту ночь я спала без снов, вымотанная почти бессонной ночью накануне и ранним подъемом. Я проснулась, и, во второй раз в Форксе, увидела яркий желтый солнечный свет, обещавший ясный день. Я кинулась к окну и замерла от изумления, увидев почти безоблачное небо. Те маленькие пушистые белые комочки, которые плыли по нему, не могли таить ни малейшей угрозы дождя. Я открыла окно — странно, так плавно и бесшумно оно не открывалось уже бог знает сколько лет — и втянула в легкие относительно сухой воздух. Он был почти теплым, ветра не было. Кровь забурлила у меня в венах.
Чарли уже почти поел, когда я спустилась вниз. Он моментально поймал мое настроение.
— Отличный сегодня день, — сказал он.
— Да, — щедро улыбнувшись, согласилась я.
Он улыбнулся в ответ, и вокруг карих глаз обозначились лучики морщинок. Когда Чарли улыбался, мне легче было понять, почему он и мама так рано сиганули под венец. Юный романтик в нем почти исчез куда-то к тому времени, как я вошла в сознательный возраст. Его кудрявые каштановые волосы — цвет я унаследовала от него — постигла та же участь: они понемногу редели, все больше и больше оголяя блестящую кожу лба. Но стоило Чарли улыбнуться, и я видела призрак парня, умыкнувшего Рене, когда она была всего на два года старше меня.
Я бодро съела завтрак, созерцая хоровод пылинок, плясавших в солнечном луче. Чарли прокричал с улицы: «Пока!», и я услышала, как его машина отъехала от дома. Я немного потопталась у дверей, положив руку на свой дождевик. Не стоило искушать судьбу, оставляя его дома. Со вздохом я повесила его на руку и вышла наружу, под потоки ярчайшего света, почти забытого за многие месяцы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});