11-й и 12-й Восточно-Сибирские стрелковые полки Куроки принял за 2 дивизии и был поражен, узнав после боя о числе врага. Русские потери составили около 2 200 (или около 2 400) солдат и офицеров. Заканчивая отдельное повествование о сражении на Ялу, Краснов пишет о павших героях: «Да не умрут в памяти Родины их подвиги и страдания! Да не забудется и высокий подвиг полковника Лайминга с его смелым 11-м Восточно-Сибирским стрелковым полком, твердо помнившим великую заповедь Христову: больше сея любве никто не имат, да кто душу свою положит за други своя…» За участие в этом бою Краснов заслужил орден Святой Анны 4-й степени «За храбрость». При всем этом, японцы перешли через границу реки Ялу, и русские отступали, согласно директиве командующего маньчжурской армией Куропаткина. Тогда как публика на другом краю России с самого начала войны критиковала его, погибший В. В. Верещагин имел другое мнение: «Берегите Куропаткина, как зеницу ока, хотя бы по той причине, что другого такого Куропаткина нет» [88].
Многое можно было поставить в упрек Русской Армии, но, зная военную историю, можно найти все то же самое, без предумышленной политизации, в любой войне. По-настоящему беспристрастный просмотр истории войн дает четкое представление, что в любой войне по обеим сторонам оказываются «бездарные генералы», «недальновидные распоряжения», непредусмотрительность и неподготовленность. Исключения бывают разве что у недолговечных милитаристских режимов, но не у тех, чье основное содержание государственной жизни не военное, а мирное и творческое. Примеры тому мы найдем в тщательном разборе европейских колониальных войн, крымской, японской, Первой, Второй мировой — по обеим сторонам фронта, ведь всегда готовятся к прошлой войне, если готовятся вообще. Например, если политизация Истории заставляет восхвалять прогрессивную Европу по сравнению с «отсталой» Россией Николая I, то при тщательном рассмотрении подетально, оказывается, например, что «вооружение и у англичан, и у французов было хорошее, хотя у англичан усовершенствованные ружья были более равномерно и повсеместно распространены, чем у французов. Что было плохо у англичан — это военное невежество, неподготовленность к новой войне. Они остались при приемах XVIII в. Офицеры были кастой, покупавшей за деньги (и за большие деньги) свои офицерские патенты, специальная военная их подготовка в подавляющем большинстве случаев была равна нулю. Храбрость офицеров, хладнокровие их в опасных случаях были на большой высоте, но тем более было жаль французским генералам, что и офицеры, и солдаты английской армии часто гибнут от полной военной безграмотности своего начальства» [77]. Напомню, реальную выслугу лет в России потребовал Павел I, задолго до середины девятнадцатого века. А вот как писали сами англичане: «Когда событие, которое Чарльз Непир так давно предвидел, в самом деле произошло, когда вызывающее поведение самодержца наконец вынудило нас воевать, эта война застала наш флот в состоянии неподготовленности, которое он так часто предсказывал. Правда, в наших гаванях в то время было много великолепных судов, но эти суда были неподходящего типа для имевшегося в виду предприятия, а когда при самых напряженных усилиях они наконец были подготовлены к отплытию, — то да позволено будет спросить: где же моряки, которыми должен был быть снабжен этот превосходный флот? Эти суда были пустыми бараками без солдат, с которыми, по одному случаю, сэр Чарльз Непир так удачно сравнивал их» (генерал-майор Эллис Непир). «Неудача в Крымской кампании была злостно преувеличена русской интеллигенцией», — писал профессор Зызыкин. Вся объединенная Европа не смогла взять Севастополь, только Южную часть города. «Но надо же принять во внимание отдаленность военных действий от центра при отсутствии железных и всяких других дорог. Так что русские успели выставить только 110 000 ч. при наличии 170 000 союзных войск, при правильном морском подвозе».
Даже при давней тенденции к очернению русского облика, европейской прессе приходилось признавать высокие качества Русской Императорской Армии. Корреспондент газеты «Дейли Ньюс», сопровождавший «английские войска в Крыму, описывает сосредоточение английского экспедиционного корпуса в Варне, десант его в Евпатории, сражение при Альме, обложение Севастополя, давая несколько иной облик Николаевской России, чем тот, который полагалось изображать по надолго упрочившейся интеллигентской формуле.
На каждом шагу он изображает неумелость, невероятную небрежность, нераспорядительность, неподготовленность военных и гражданских английских властей. Он пишет о потрясающем отсутствии какой-либо санитарной организации. На поле сражения при Альме, в свежую сентябрьскую ночь, погибали без всякой помощи тысячи раненых английских солдат. С горестью добавляет английский автор, что помощь эта была бы оказана им, если б поле сражения осталось за русскими, имевшими в своем распоряжении надлежащую военно-медицинскую силу. Мы, русские, казались автору образцом умелости, толковости, ловкости, благоразумия и заботливости. Всякий раз, когда он негодовал на беспорядок среди англичан, он всякий раз противопоставлял ему русский порядок. Ведь русские на его собственных глазах создали совершенно из ничего могущественную крепость и защищали ее не только с великим мужеством, но и с огромным искусством» [28]. Кроме Кавказа, на котором приходилось удерживать 200-тысячную армию, огромное количество войск оттягивала опасность австрийского нападения и даже прусского, а также балтийского десанта. В 1855-м г. целых 300 000 солдат были сосредоточены в защиту Финляндии, столицы, Курляндии и русского Севера. Обе Балтийские кампании англичан, 1854 и 1855, закончились полным провалом, ничего не принесла атака на Петропавловск-на-Камчатке [77].
Эти примеры показывают, насколько бессмысленно пристрастное использование материалов военной истории для политических обвинений и партийной агитации. Изучение истории войн важно, но на основании ошибок или недоработок в узкой области воинского искусства невозможно возводить приговор системе, ибо так можно приговорить любой политический строй.
Гораздо более прискорбно наблюдение Е. С. Боткина, в письме жене:
«Ляоян, 16 мая 1904 г., воскресенье.
…Удручаюсь все более и более ходом нашей войны, и не потому только, что мы столько проигрываем и столько теряем, но едва ли не больше потому, что целая масса наших бед есть только результат отсутствия у людей духовности, чувства долга, что мелкие расчеты становятся выше понятий об Отчизне, выше Бога…». Краснов в «Русском инвалиде» писал: «Все было сделано для тела солдата и ничего для души» [61].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});