он действительно приснился?» – подумала я и решилась это выяснить:
– Перед тем как вам прийти, здесь уже был мужчина в такой же форме…
Но Косыгин не дал мне договорить и пояснил:
– Такую форму носят сотрудники прокуратуры… Майор юстиции Хамов производил обход учреждения.
– Точно, Хамов! – обрадовалась я. – Только я не успела ему перечислить свои жалобы…
– Это уже не ко мне, – покачал головой Косыгин и задумчиво почесал подбородок. – Ответьте, пожалуйста, на такой вопрос. Свидетели вашего конфликта с Натальей Сальниковой утверждают, что у вас были неприязненные отношения с подругой…
– С Наташкой, что ли? – догадалась я и посмотрела на то место, где она сидела в моих снах.
Косыгин проследил за моим взглядом, переглянулся с Максимовичем и вновь уставился на меня.
– Конечно, я на нее была злая, – призналась я в очевидном. – Ведь она мою карту забрала…
– Что за карту? – насторожился Косыгин.
– Банковскую, – объяснила я.
– На ней были деньги?
– Да! – подтвердила я.
– Много?
– Прилично.
– А сколько конкретно?
Я стала злиться. Чего он докопался?
– Это важно?
– Важно сейчас все, – с назиданием изрек Максимович. – Каждая мелочь.
– Если важно, то триста пятьдесят тысяч рублей, – ответила я.
– Откуда она у вас? – допытывался Максимович.
– Мне подарил ее один человек.
– Понятно. – Косыгин что-то записал себе в блокнот и снова поднял на меня взгляд: – А почему вы сразу поехали на вокзал?
– Не знаю, – пропищала я…
А потом в камеру снова вошла женщина-конвоир. На меня надели наручники и куда-то повели.
Я впервые оказалась в зале заседаний суда. Впервые меня провели и посадили в самую настоящую клетку с настоящей скамьей подсудимых. Я, словно механическая кукла, несколько раз вставала. Каждый раз мне подсказывал это делать какой-то очкарик, сидевший ко мне спиной перед клеткой. Я назвала свое имя, дату рождения, потом вставала, чтобы отвечать на вопросы.
Судью интересовало то же самое, что и следователя. Я не могла взять в толк, зачем она спрашивает то, о чем я уже десять раз рассказала. Мне опять пришлось объяснять, что кровь Наташки на моей одежде была не оттого, что я била ее утюгом, а стала следствием моей попытки помочь ей подняться с пола. Еще я объясняла, что никакого утюга у меня в руках не было, да и не могло быть…
Венцом всей этой не до конца понятной мне пытки были слова судьи:
– Именем Российской Федерации, назначить гражданке Никитиной Марте Александровне мерой пресечения содержание под стражей на время проведения следственных мероприятий…
Глава 28
Урок мужества
Я шагнула через порог камеры и едва не выронила матрац, который держала в руках. Нет, не потому, что увидела страшных баб, со звериным оскалом и с глазами людоедов, а от запаха. Это был даже не воздух, а отрава. В нос ударил весь букет антиподов моего магазинного товара. Воняло немытыми телами, грязными носками, гнилыми зубами, табаком, чем-то перекисшим и туалетом. В подтверждение последнему, зашумела в унитазе за перегородкой вода, открылась дверца, и из-за нее появилась похожая на квадрат тетка.
Словно не замечая меня, она хлопнула дверцей и заковыляла к кровати.
– Тишкина! – позвал из коридора надзиратель.
Из-за длинного стола посреди камеры поднялась высокая и худая женщина с уставшим лицом:
– Ну, я…
– Принимай новенькую!
Я вздрогнула от грохота закрывшейся за спиной двери.
– Молоденькая-то какая! – пропищал женский голос.
– И хорошенькая, – участливо вторил другой.
Несмотря на то что в камере было всего восемь топчанов, я не видела говоривших. Не до них было. Я была наслышана о тюремных нравах, поэтому имела представление о том, что творится в таких местах. Внутри меня все сжалось.
– Чего молчишь? – спросил кто-то.
– Сейчас скажу, смеяться будете! – ответила я.
– Что, смешным именем родители назвали? – попытался кто-то угадать.
Я предположила, что это сказала женщина, которая отошла от унитаза.
– Нет, просто уже знаю, что вы ответите мне на вопрос: «За что сижу»…
– А мы еще не спрашивали, – напомнила Тишкина. – Ждем, когда сама поведаешь.
– Марта Никитина, статья сто седьмая, убийство, – ответила я бойко мысленно заученную, пока бродила по коридорам, фразу.
– Проходи, Марта! – разрешила Тишкина и показала рукой на второй ярус.
Я забросила матрац на шконку и стала расправлять.
– Кто дело ведет? – спросил кто-то.
– Максимович, – ответила я.
– У-у-у! – посочувствовал кто-то.
Цепляясь ногтями, морщась и кряхтя, я с грехом пополам расправила матрац и забралась на свое место. Пока все было более-менее сносно. Меня не били, не морили голодом и не обливали водой. Вполне себе нормальное отношение. Только вот даже такого мне не надо. За что я вообще должна дышать этим воздухом, лежать на комковатом матраце и ходить в общий нужник? Я не убивала Наташку и теперь должна требовать, чтобы в моем деле как можно быстрее, да что там, немедленно разобрались!
– Хахаля небось своего приголубила чем, а он спекся? – спросила неожиданно Тишкина.
– Нет, подругу.
– Из-за хахаля, – продолжала она перебирать варианты.
– Нет, не из-за хахаля, а из-за… – Неожиданно я осеклась. А ведь, выходит, права Тишкина. Если бы я убила Наташку, то из-за Антона, а это на тюремном жаргоне и есть «хахаль».
– Я не убивала, просто мы подрались, – сказала я.
– Серьезная девка, – со знанием дела проговорила Тишкина. – Если подралась и есть труп, то это уже точно убийство…
– Нет! Она не умерла, когда я была там…
– Так ведь сразу редко кто умирает, некоторые неделями живут. – Тишкина показала взглядом в дальний угол камеры и стала объяснять: – Вон, Валька, отмудохала своего сожителя и дальше пить стала. А он в реанимации еще две недели валялся. Следак все ждал, что будет. Как помер, ей сразу статью о нанесении тяжких поменяли на убийство…
– Так не только Валька, – с возмущением сказала женщина, которая лежала подо мной на первом ярусе. – У меня та же петрушка.
Я свесила голову вниз. Эта была женщина лет тридцати со смуглым, как у цыганки, лицом.
– Вас как зовут?
– Ира…
– И что тебе светит, Ира? – поинтересовалась я лишь с одной целью: понять, какой срок мне грозит в случае, если не отверчусь.
– Немного, – ответила Ира. – У меня не преднамеренное, а в целях самообороны…
– Хороша самооборона, – хохотнули от стены. – Мужик третий раз за ночь полез, а она решила, что чересчур, и двинула его пепельницей…
– Хороша любовь по принуждению! – возмутилась Ира.
– Тебя что, насиловали? – спросила я.
Она отвернулась. Понятно, не хочет говорить. Плохо дело. Меня волновал мой вопрос, и я не могла держать его внутри – не терпелось выпустить его наружу, чтобы опытные в таких делах бабы дали мудрый совет. Только вот пока никто не дает повода, чтобы с подробностями рассказать о своей проблеме, а сама я не решалась.
– Ты давно ела? – поинтересовалась Тишкина.
Настроенная как минимум на оскорбления, я подумала что ослышалась.
– Ты что, глухая?
– Нет, а чай хочу, – ответила я и спустилась вниз.
– Рассказывай, – потребовала Тишкина, наливая мне кружку кипятка.
Сидевшая напротив женщина протянула мне пакетик чаю.
Мне казалось, что мой рассказ растянется не на один час, а получилось совсем ничего. Я даже удивилась, как события почти трех месяцев уместились в короткое, если выложить на странице, изложение.
– Да, – протянула Тишкина. – Угораздило же тебя!
– А может, что недоговариваешь? – осторожно поинтересовалась ее подруга.
– Не похоже, что врет, – заключила Тишкина. – У нее опыта нет меня обмануть…
– Как