Читать интересную книгу Спецназ, который не вернется - Николай Иванов

Туманов, впервые за день приподнявшийся, тронул автомат. Им с Зарембой прятаться места не оставалось. Наоборот, самое укромное прибежище могло быть притягательным и для влюбленных. Целуясь, ласкаясь, они и приближались к их устрашающей, но не для не видящих надписи «Мины».

Не увидели предупреждения. Ничего не замечали, кроме друг друга. Уже не таясь, не оглядываясь воровато, как раз напротив разведчиков сцепили объятия, зашептали горячие слова. Но уединение требовалось совсем не для этого. Торопливо и нетерпеливо, не отрываясь губами от губ, принялись расстегивать друг на друге одежды.

Бледно заблестели оголившиеся плечи, и парень припал к небольшим остреньким грудкам подруги. Девушка в истоме отбросила голову назад и, скорее всего, прикрыла глаза, потому что не увидеть стоявших напротив, прижатых неожиданностью случившегося спецназовцев мог и в самом деле только слепой. Или, как теперь стало ясно, и влюбленный.

«Шариат шариатом, а чувства чувствами, — подумал Заремба. И усмехнулся над мужчинами-чеченцами: — Даже если наденете на своих женщин паранджу, все равно ведь потом снимать ее придется. Зачем тогда лицемерить?»

Отвернуться бы, а еще лучше — уйти, оставить влюбленных наедине, но любой шорох спугнет голубков, а вслед за ними поднимется стая воронья, закаркает, накличет беду. Поэтому приходилось держать парочку на контроле, смотреть любовные игры молодых вплотную к дрожавшим девичьим плечам.

Девушка сама направила губы парня вниз, к животу, и тот послушно и желаемо принялся стаскивать юбку, открывая разведчикам дрожавшую в нетерпении и страсти фигурку. Развалины не только похоронили чье-то счастье. Они рождали в своих пределах и новое…

И тут, оставшись голенькой, ожидая, когда и парень сорвет с себя остатки одежд, девушка открыла глаза и вскрикнула от страха, увидев наконец глядящих на нее русских офицеров. Свернулась калачиком, закрываясь, и парень тоже глянул снизу вверх, переведя взгляд от только что сброшенных на землю брюк и юбки на офицеров. Будь он одетым, попытался бы, наверное, отскочить в сторону, но голый человек беззащитнее ребенка.

— Тихо, не кричать, — направив на них оружие, властно приказал Заремба.

— Не… не надо, — прошептала пересохшими губами девушка.

— Потихоньку, спокойно одевайся, — разрешил ей подполковник.

Та одной рукой стала дотягиваться до вещей и кое-как набрасывать их на себя. Парень продолжал сидеть под стволом автомата. Первый испуг у него прошел, он сумел понять, что русские здесь не случайно, что они прячутся. В то же время это предполагало самое худшее, так как именно человек прячущийся не желает иметь свидетелей.

Туманов тоже требовательно посмотрел на командира. Влюбленные поняли его взгляд, обреченно замерли, забыв про одежды.

— Не надо, — вновь попросила девушка, но теперь она уже просила не о том, чтобы ее не насиловали, а чтобы не убивали.

— И что с вами делать? — откровенно признался в своем бессилии Заремба, стараясь не встречаться взглядом с Тумановым.

— Отпустите, — попросил парень.

— Небось, из банды, — усмехнулся капитан, заранее зная обратный ответ.

— Нет, я не воюю. Мы скоро поженимся.

— Он не воюет, нет, — заступилась за друга и девушка. И подтвердила: — У нас скоро свадьба.

— Кого поддерживает село?

— Н… никого, — честно признался парень. — Сами по себе. Со всеми мирно.

— А чего же не воюешь вместе с остальными? — продолжал дотошно допытываться пограничник, пытаясь поймать того на неточности и избавиться от угрызений совести перед предстоящим убийством.

— Не пошел. Не хочу. Мясом откупаюсь, барашками.

— Ага, значит, помогаешь боевикам, — нашел-таки оправдание капитан и снова посмотрел на Зарембу.

А тот смотрел на девушку. Та смущенно прятала за спину лифчик и одергивала блузку: одеваться под взглядом незнакомца оказалось труднее, чем раздеваться. Выглядела она лет на семнадцать-восемнадцать, по-горянски была смугла, глазаста. Неужели и девушки хотят, чтобы взбесившиеся от собственной независимости и значимости мужики загнали их в семнадцатый век, в паранджу и бесправие?

— Одевайся, — разрешил двигаться и парню. — Пойдете пока с нами.

— Да-да, — согласился тот. Зато девушка, более бесхитростная или более смелая, поинтересовалась:

— А куда?

— До Моздока, конечно, мы вас не потянем, но пару километров пройдете. На всякий случай, чтобы шума не поднимали.

— Мы не… — начал парень, но Туманов одним движением автомата заставил его замолчать.

— Возьмитесь за руки и следуйте за мной. Гена, — опять перешел Заремба на никому не нужную конспирацию. — При малейшей попытке бежать стреляй на поражение.

— Есть, — с удовольствием согласился с приказом капитан. Не думали, что придется столь скоро покидать приютившие их развалины. А тут не только от воюющих сторон покоя нет, но и от влюбленных. Где теперь прятаться? Где тот уголок в районе, куда не заглянет ни одна собака? И воды не набрали…

Шли медленно, все по тому же оврагу выбираясь к лесополосе. Но сколько раз она может выручать? Да и не выручит. Хотя бы потому, что сама продувается насквозь ветрами, просматривается насквозь взглядом, простреливается навылет любым выстрелом. В лесополосе спасения нет…

— Все, — остановился Заремба. Как ни плавно передергивал Туманов затвор, а металл клацнул, заставив чеченцев вздрогнуть и сжаться. Передернутый затвор под слово «Все» — это в самом деле все.

Однако решимости и решительности в действиях командира капитан по-прежнему не увидел. Неужели пример с Вахой недостаточен: ехали бы сами за рулем, уже пересекли бы границу с Ингушетией. А отпустить чеченцев — это пустить по своему следу гончих псов. Непротивление злу насилием? Снова толстовщина…

Заремба, наоборот, думал о Туманове. Вдруг отыскал, высветил в чехарде всякой всячины тот основной штрих, из-за которого он с самого первого раза все же не очень возжелал иметь рядом пограничника — тот показался ему чересчур агрессивным. Если лично он настрелялся в своей жизни вволю, то Туманов лишь начинает это делать. Ему укажи на врага и дай в руки оружие — и он станет мстить. Беспощадно и в какой-то степени справедливо. За свою передвинутую заставу, за прошедшую, оказавшуюся глупой, жизнь. За поруганную — в первую очередь высшими чиновниками и государственными мужами — Родину. Собственные семейные неурядицы. Тем более нет нужды жалеть чеченцев, которые копят злобу к его товарищам по оружию и всегда готовы пустить в ход свое.

… Но разница между начинающим войну и ее заканчивающим — как раз в десятках загубленных жизней. Подчас невинных…

— Бегите домой, чтобы пятки сверкали, — отпустил влюбленных подполковник.

Те недоверчиво, не спуская глаз с автоматов, попятились. А когда капитан сделал неосторожное движение, сердечки у них оборвались и они окаменели.

— Я сказал, бегите, — повторил Заремба.

Третьего раза не потребовалось. Схватившись за руки, парень и девушка бросились к редким огонькам поселка. К продолжению жизни и любви.

— А ты не скажешь, зачем нам вообще автоматы? Просто таскать и пугать кошек? — поинтересовался Туманов. — Ты веришь в их благородство и надеешься, что они никому ничего не скажут?

— Нет, не надеюсь. И надо уносить ноги, если хотим, чтобы они нас еще носили по грешной земле.

— Благородно, конечно, но глупо. И когда они тебе или мне станут вспарывать живот или отрубать голову, не забудем вспомнить этот миг.

— Надо уходить.

— Куда? «Спереди застава, сзади западня», — песенку такую слыхал?

— Слыхал. И сто раз проходил ее на практике… А уходить… Пересекаем трассу и в обход села — снова к блокпосту.

— Ты что-то забыл сказать Приходько?

— Думаю, да.

— Что?

— Помнишь солдата, что лежал около сгоревших машин? Надо похоронить.

Сказал, конечно, о первом вспомнившемся, но в то же время именно с этим и согласился: раз не забывается, если сидит в подсознании, то все едино отыскалось бы. И мучило бы потом всю жизнь. Очень хорошо, что вспомнился непохороненный солдат…

— Знаешь, это не ты не хотел меня брать с собой, — вдруг снова вспомнил Балашиху капитан. — Это я не хотел с тобой идти. Что-то чувствовал в тебе надломленное. Извини, но это так.

Зарембе, который сам несколько минут назад думал что-то подобное о Туманове, оказалось неприятным это признание вслух. Не желая усугублять конфликт, первым тронулся с места:

— Надо спешить. Трогаемся.

— Пошли, — не стал спорить и Туманов. Свое слово он сказал, прекрасно в то же время понимая, что им суждено ради спасения держаться только вместе. Это потом, в России, можно разойтись в разные стороны и больше никогда не касаться друг друга. Но в Россию надо выйти…