Она вошла в третий подъезд «Тэвисток-Чамберс», так и не оглядываясь назад. Сомерс, как дурак, вошел прямо за ней. Но оказалось, что он поступил очень удачно.
По его описанию, это очень узкий коридор, слабо освещаемый застекленной дверью в самом конце, а в середине коридора – автоматический лифт. На первом этаже по обе стороны коридора вход в две квартиры. Он видел, как за ней закрылась дверь с номером 1. И в тот момент, как она вошла к себе, из квартиры номер 2 выскользнула женщина, промчалась мимо лифта, сбежала по короткой лестнице и выскочила на улицу через застекленную дверь в конце коридора.
– Опять женщина? – Доктор Фелл мирно выдохнул струю дыма. – Он успел ее разглядеть?
– Постойте. Понимаете, ничего определенного. Свет в коридоре был погашен, и из-за сильного тумана, из-за темноты в коридоре и из-за ее неожиданного появления он успел только понять, что это была женщина. Он, конечно, и не подумал, что здесь что-то не так. Но на всякий случай подошел поближе и посмотрел на дверь… и тут же все понял.
Дверной замок был вырван из скважины каким-то острым инструментом вроде долота или коловорота. Сомерс побежал в ту сторону, куда она исчезла. Застекленная дверь выходила на большой мощеный двор с дорожкой для автомобилей, которая ведет на улицу. Женщина, конечно, уже исчезла из вида. И Сомерс вернулся назад.
В тот момент он не знал, что в этой квартире жил Дрисколл. Ему было известно из инструкций, что здесь проживает Ларкин. Но он зажег спичку, увидел табличку на двери и тогда поспешил войти внутрь.
Квартира была в страшном беспорядке. Кто-то перевернул все вверх дном. Верно, искал что-то. Но к этому я вернусь позднее. Сомерс вышел за портье и потратил массу времени, чтобы его найти. Портье оказался глухим стариком и вдобавок еще и пьяным. Когда Сомерс стал объяснять ему, что произошло, он заявил, что несколько часов находился у себя в комнате и ничего не слышал. Единственный, кого он видел в этот день, был молодой человек, который неоднократно приходил сюда раньше и у которого был ключ от квартиры Дрисколла. Он точно знал, что этот человек не вламывался в квартиру, потому что встретил его, когда тот выходил из квартиры, и проводил его до машины, и тогда с дверью было все в порядке. Сомерс объяснил, что говорит о женщине, которая была здесь всего минуту назад. Но старик отказывался ему верить.
Доктор Фелл слушал и машинально чертил вилкой на скатерти какие-то узоры.
– Что-нибудь было украдено из квартиры? – поинтересовался он.
– Пока мы не можем сказать. Я еще не был, но сейчас там находится один из моих лучших помощников. Согласно отчету Сомерса, письменный стол был вскрыт, все ящики вывернуты на пол, так что бумаги Дрисколла разбросаны по всей комнате.
– Искали какой-то документ или письмо?
– Очевидно. И думаю, теперь мы знаем, кто такая Мэри.
– Пожалуй, – согласился доктор. – Дальше?
– В кабинете одна вещь бросилась в глаза Сомерсу, потому что казалась здесь совершенно неуместной. Это типичный кабинет холостяка: фотографии охотничьих трофеев, обтянутые кожей кресла, пара серебряных кубков, фото спортивных команд и всякое такое. Но на каминной полке стояли две ярко раскрашенные алебастровые фигурки, мужчина и женщина. Они были одеты в костюмы. Как сказал Сомерс, в старомодные костюмы вроде тех, что в Музее мадам Тюссо. И на них были этикетки…
Доктор Фелл высоко поднял брови и хмыкнул.
– Понятно. Филипп Второй и Мария Тюдор. Довольно несчастливый роман. Гм… Вероятно, они купили их в одной из совместных поездок и хранили как сентиментальное воспоминание. Ну… так кто же была эта женщина?
Официант принес для Хэдли сандвич с ветчиной и стакан крепкого виски. Старший инспектор немного отпил, прежде чем ответить.
– Это вполне понятно, не правда ли, после того, что мы решили сегодня днем? Это должна быть женщина, которой уже известно об убийстве. Она сообразила, что, поскольку Дрисколл погиб, его бумаги будут немедленно проверены. А вдруг он сохранил письма, которые ее изобличают?
– Короче, это миссис Биттон, – заявил доктор Фелл. – Нет, Хэдли, я нисколько не сомневаюсь в вашей правоте. Давайте подумаем. Мы допрашивали ее до Ларкин, верно? И потом разрешили ей уйти.
– Да. И вспомните еще! Вы помните, как раз перед тем, как она собралась уходить? А, Рэмпоул? Я вижу, вы помните. Вы заметили?
Американец кивнул:
– У нее на лице появилось и мгновенно исчезло выражение настоящего ужаса. Казалось, она о чем-то вспомнила!
– А помните, что в тот момент сказал генерал Мейсон? Я тоже заметил у нее на лице страх и пытался понять его, но теперь я понял. Генерал Мейсон уговаривал сэра Уильяма подняться к нему и отдохнуть и сказал: «Записи Девере у меня на столе в портфеле». И это тут же напомнило ей о какой-то улике, что могла лежать на столе у Дрисколла и которую могла обнаружить полиция. Вероятно, она называла себя Мэри только с тех пор, как убедилась, что за ней следят.
– Но было ли у нее время добраться до квартиры Дрисколла и все там перевернуть? – засомневался Рэмпоул. – Мы не очень долго разговаривали с миссис Ларкин. И сэр Уильям вышел с миссис Биттон посадить ее в такси…
– Которое она отпустила наверху Тауэр-Хилл и спустилась в подземку. Она могла добраться от «Марк-Лейн» до «Кингс-Кросс» меньше чем за пятнадцать минут. Она даже могла, чтобы не терять время на пересадку, выйти на «Кингс-Кросс» и добраться до Тэвисток-сквер пешком. Конечно, на такси было бы гораздо дольше… А что касается проникновения в квартиру, достаточно только видеть ее, чтобы понять, что она способна без особого труда взломать и гораздо более крепкую дверь. Глухой портье ничего не слышал, и ее могла обнаружить только миссис Ларкин – но она Знала, что та еще оставалась в Тауэре.
– Это меняет дело, – встрял в разговор доктор Фелл. – Несомненно, это меняет все дело. Ха! – Он обхватил руками свою крупную голову. – Плохо, Хэдли. И что мне особенно не нравится, это символ.
– Символ?
– Я говорю о тех гипсовых статуэтках, которые вы описали. Может, они выиграли их где-нибудь на ярмарке за городом, кто их знает. Но меня беспокоит странный факт, что эта женщина подписала по меньшей мере одно из своих писем именем Мэри. Допустим, вы со своей возлюбленной храпите две статуэтки, в которых вам приятно видеть аналогию с вами самими. Одна из них названа Абеляр, а другая – Элоиза. Вам захочется посмотреть, верно, кто такие эти люди? Если, конечно, вы еще не знали. И говорю вам, Хэдли, мне не нравится, что эта Биттон городила эту чушь относительно казни королевы Элизабет. Это было на нее не похоже.
– К чему вы ведете?
– Если в этих двух статуэтках имеется какой-то смысл, – продолжал доктор, – мы должны вспомнить две вещи о королеве Марии Тюдор Английской и ее муже, короле Филиппе Втором Испанском. Одна заключается в том, что всю свою жизнь Мария неистово любила Филиппа, почти с такой же страстью, с которой исповедовала религию; тогда как Филиппа она совершенно не волновала. И второе, что мы должны помнить…
– Да?
– Что ее называли Мария Кровавая, – громогласно объявил доктор Фелл.
Наступила длительная пауза.
Маленький ресторанчик, где было очень мало посетителей, отозвался на это предположение лишь тиканьем часов. В стакане Рэмпоула осталось немного виски, и он торопливо допил его.
– К чему бы нас это ни привело, – наконец с мрачным упрямством сказал Хэдли, – я перехожу ко второму событию, которое произошло после нашей встречи. Должен признаться, что оно чрезвычайно непонятное и тревожное. Дело касается Джулиуса Эрбора.
Доктор Фелл стукнул по столу:
– Продолжайте! Милостивый боже! Я должен был понять… это разгоняет туман. Говорите же, Хэдли.
– Он находится в Голдерс-Грин. Слушайте же.
Когда мы уходили из Тауэра, нам ничего не сказали. Но сержант Хампер узнал об этом и позвонил мне. Так что я только что выяснил остальное. Когда Эрбор оставил нас, было не позднее двадцати минут седьмого. Помните, мы все сверяли часы, чтобы удостовериться, что Эрбор правильно назвал время? Это было в четверть седьмого, после чего он почти сразу ушел.