Читать интересную книгу Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

К несчастью, Марий приближался к горе с запада, из Киликии, то есть не с той стороны, откуда открывался наиболее захватывающий вид. Мазака лежала на северном склоне, ближе к Галису, великой бурой реке Центральной Анатолии, представлявшей для города наилучшую связь с внешним миром.

Лишь после полудня взору Мария предстали здания, сгрудившиеся под защитой горы; он уже готов был испустить вздох облегчения, когда обнаружил, что подъезжает к полю брани. Он и сам не сумел бы описать охватившие его чувства. Ехать по месту, где совсем недавно сражались и тысячами гибли воины, — и не только не иметь ни малейшего понятия о сражении, но и быть равнодушным к тому, кто победил! Впервые в жизни он, Гай Марий, победитель Нумидии и германцев, находился на поле сражения в качестве праздного соглядатая.

Измученный путешествием, весь измочаленный, почти бездыханный, он приближался к небольшому городу, глазея по сторонам без лишнего воодушевления. Никто не пытался убрать с места побоища жалкие останки; повсюду валялись, разлагаясь, трупы, лишенные доспехов и даже одежды. Воздух наполняло невиданное количество мух; негостеприимно прохладный горный ветер оказался здесь благом: трупное зловоние на холоде не было таким уж невыносимым. Проводник утирал слезы, обоих рабов тошнило, один лишь Гай Марий ехал себе вперед, словно не замечая страшной картины, и выискивал взглядом лагерь победоносной армии. Ожидание длилось недолго: лагерь раскинулся в двух милях к северо-востоку от места побоища и представлял собой скопище шатров из овечьих шкур под голубым небом, замутненным дымом бесчисленных костров.

Митридат! Кто же еще мог это быть? Гай Марий не тешил себя заблуждением, что разбитая армия может принадлежать Митридату. Нет, он — предводитель победоносного войска. Поле же усеяно трупами каппадокийских солдат, то есть недавних нищих горцев, кочевников-пастухов и, вероятно, сирийских и греческих наемников — так подсказывало Марию профессиональное чутье. Где же сам недомерок-царь? Впрочем, это лишний вопрос. Раз он не явился в Тарс и не ответил ни на одно из посылавшихся ему с гонцами писем, то это означает, что он мертв. Мертвы и гонцы.

Другой на месте Гая Мария повернул бы своего скакуна в противоположном направлении, уповая на то, что его не успели увидеть. Но Гай Марий был не из робкого десятка. Наконец-то он загнал царя Митридата Евпатора в нору, пускай и не на своем собственном поле! Гай Марий ударил измученного коня пятками, сгорая от нетерпения приблизить долгожданную встречу.

Когда он понял, что не видит ни одного часового и что его приближение осталось никем не замеченным (не только на дальних подступах к лагерю, но даже и тогда, когда он въехал в город через главные ворота), то сильно удивился. Должно быть, понтийский царь чувствует себя в полной безопасности! Остановив взмыленного коня, Гай Марий осмотрелся, ожидая, что перед ним предстанет акрополь, крепость или что-то вроде этого; наконец он заметил на горном склоне сооружение, напоминающее дворец. Судя по всему, оно было сложено из какого-то легкого и мягкого материала, не способного защитить обитателей от пронизывающих зимних ветров. Стены его покрывала штукатурка, окрашенная в темно-синий цвет; колонны были ярко-красными, а ионические капители — позолоченными.

«Там я его и найду!» — решил Марий и стал взбираться верхом на коне по крутой улочке, приближаясь к обнесенному голубой стеной дворцу, проглядывающему сквозь ветви деревьев, еще лишенные листвы. Весна приходит в Каппадокию поздно, а молодой царь Ариарат и вовсе не увидит больше весны. Жители Мазаки, как видно, забились в щели, поскольку улицы были на диво пустынны; ворота дворца никто не охранял. Да, царь Митридат и впрямь непоколебимо уверен в себе!

Марий оставил коня и спутников у подножия лестницы, ведущей к бронзовым дверям, украшенным мастерски выполненным барельефом, повествующим об участи Персефоны. У Мария было достаточно времени, чтобы рассмотреть эту древнюю композицию, вызвавшую у него острую неприязнь, пока он ждал, чтобы кто-нибудь отозвался на его настойчивый стук. Наконец раздался скрип, и одна створка двери приоткрылась.

— Слышу, слышу! — произнес по-гречески старческий голос. — Чего тебе нужно?

Марий боролся с желанием расхохотаться, поэтому ответ его оказался сбивчивым и напрочь лишенным подобающего его положению величия:

— Я — Гай Марий, римский консул. Могу ли я видеть царя Митридата?

— Нет, — ответил древний старец.

— Ждешь ли ты его возвращения?

— Да, до наступления темноты.

— Вот и отлично! — Марий решительно толкнул дверь и оказался в пустом помещении, бывшем прежде, по всей видимости, тронным залом или помещением для торжественных приемов; свита из трех человек, повинуясь его жесту, вошла в дверь за ним следом. — Приюти меня и моих троих спутников. Наши кони стоят у лестницы, их надо отвести в стойло. Мне — горячую ванну. Живо!

* * *

Когда по дворцу пронесся слух, что царь возвращается, задрапированный в тогу Марий вышел в портик дворца и замер в одиночестве на верхней ступеньке. Отсюда ему было видно, как не спеша поднимается к дворцу вереница хорошо вооруженных всадников. На их круглых красных щитах были изображены белый полумесяц и белая восьмиконечная звезда, на их серебряные панцири были наброшены красные плащи, а на остроконечных шлемах вместо перьев или лошадиных хвостов располагалось по золотому полумесяцу с золотой звездочкой.

Отрядом никто не предводительствовал, и среди нескольких сотен всадников было трудно различить царя. «Возможно, он не заботится об охране дворца в свое отсутствие, — подумал Марий, — но себя он бережет — в этом нет сомнений». Въехав в ворота, отряд задержался у ступеней, издавая чудной звук, всегда отличающий большое количество топчущихся на одном месте не подкованных лошадей. Из этого Марий заключил, что у Понта не хватает кузнецов, чтобы подковать даже боевых коней. Величественная фигура Мария, завернутого в тогу с пурпурной каймой, была хорошо видна снизу.

Всадники расступились, и в образовавшемся проходе появился на крупном гнедом коне сам царь Митридат Евпатор. Пурпурными были и его плащ, и щит, поддерживаемый оруженосцем, на котором красовалась уже знакомая Марию звезда с полумесяцем. Голова царя была обнажена, вернее, вместо шлема на ней оказалась львиная шкура: два львиных клыка едва не впивались царю в лоб, два львиных уха чутко подрагивали у него на макушке, там же, где когда-то сверкали львиные очи, зияли дыры. Из-под золотой кирасы царя, украшенной орнаментом, высовывались рукава позолоченной кольчуги и pteryges — юбка из кожаных полос. Обут он был в отлично скроенные греческие сапожки из львиной шкуры, расшитые золотой нитью, со свисающими язычками в виде львиных голов с золотыми гривами.

Митридат сошел с коня и посмотрел снизу на Мария. Столь унизительное положение его определенно не устраивало, однако ему хватило ума не заторопиться вверх по лестнице. Тем временем Гай Марий подмечал, что царь — примерно одного с ним роста и таких же пропорций, какие были у Мария в более молодые годы. Красавцем царя нельзя было назвать, однако уродом он тоже не был: квадратное лицо с выступающим подбородком и крупным, довольно бесформенным носом. Волосы у царя были светлые — это было заметно, несмотря на львиную шкуру; он был кареглаз, а полные, ярко-красные губы маленького рта свидетельствовали о вспыльчивости и вздорности.

«Ну что, видел ли ты раньше человека в toga praetexta?» — безмолвно спросил Марий. Наскоро припомнив историю жизни понтийского властелина, он пришел к выводу, что тот не имел счастья любоваться не только toga praetexta, но и toga alba. Однако царь определенно узнал в Марии римского консула; опыт же подсказывал Марию, что любой не видевший прежде такого одеяния должен застыть в восхищении, даже если был знаком с ним по описанию. Значит, видел — но где?

Царь Митридат Евпатор лениво поднялся по ступеням и протянул гостю правую руку в повсеместно принятом жесте, свидетельствующем о мирных намерениях. Рукопожатие состоялось: оба оказались слишком умны, чтобы не превращать первую же встречу в противоборство.

— Гай Марий, — начал царь по-гречески, причем с тем же акцентом, который отличал греческую речь самого Мария, — что за неожиданная радость!

— Мне жаль, царь Митридат, что я не имею возможности приветствовать тебя теми же словами.

— Входи же, входи! — сердечно пригласил царь Мария, обнимая его за плечи и вводя в распахнутую дверь. — Надеюсь, челядь устроила тебя вполне удобно?

— Вполне, благодарю.

Дюжина царских стражников просочилась в тронную залу, опередив своего повелителя и Мария; еще дюжина вошла за ними следом. Начался скрупулезный осмотр залы, смахивавший на обыск. Затем половина стражников отправилась рыскать по дворцу» другая же половина осталась при Митридате, не сводя с него глаз. Царь проследовал прямиком к мраморному трону с пурпурной подушкой и, усевшись, щелкнул пальцами, после чего слуги подставили кресло Гаю Марию.