каждым шагом, а когда я вижу на кухне Островского и вовсе разлетается в пыль.
– Приготовь ужин.
Приветствие отсутствует в привычной манере мужчины, и я ловлю себя на мысли, что соскучилась за этими короткими фразами-приказами, с которыми он обращается ко всем без исключения.
– Панна-котта будет застывать два-три часа, но я могу другой десерт, быстрее…
– Лена, ужин. Нормальную еду.
Переставляю тарелки и бокалы, чтобы занять руки, но Парето подходит сзади, упирается ладонями в столешницу передо мной, заключая в капкан.
– Что пожелаете, Константин Сергеевич?
– На твой выбор. Что быстрее.
Пара минут тяжёлого дыхания над моей головой, и Островский отходит. Слышу, как отодвигается стул, и понимаю, что вновь придётся готовить под прицелом синих глаз.
Решаю сделать карбонару с беконом и сливками, чтобы сытное блюдо удовлетворило голод мужчины, а приступая к процессу, почти отключаюсь от мысли, что Парето за моей спиной. Он не собирается уходить, ожидая еду и получая удовлетворение от моего смущения. Через полчаса подаю ужин, не решаясь поднять голову и поймать на себе осуждающий взгляд, а как только Парето приступает к еде, спешу покинуть кухню, не спрашивая разрешения.
Иду в коттедж, где Тася с энтузиазмом занимается новым приобретением – домом для кукол. Помогаю разобраться с мелкими деталями и креплениями, включаюсь в игру, но мысленно обращена к Островскому, на которого так и не решилась посмотреть. Мне кажется, как только я попаду в плен губительной синевы, отступление станет невозможным, а правда, которая крупными буквами начертана на моём лице, будет понята мужчиной. Необходимо держаться на расстоянии от того, кто может стать моей фатальной ошибкой.
Дочка безумно рада новым игрушкам и моему присутствию – активная, улыбающаяся, окрылённая. Сейчас я вижу её такой чаще и радуюсь, что мой ребёнок перестал дёргаться от громких звуков и голосов, без напряжения воспринимая людей. Не знаю, сколько ещё продлится наша размеренная жизнь, но к её окончанию я пока не готова.
Периодически посматриваю в окно, а точнее, на вход соседнего коттеджа, ожидая возвращения Островского. И когда он исчезает за дверью своего жилища, спешу на кухню, чтобы приготовить завтрак. Петровна ушла отдыхать, а дом погрузился в тишину. Провозившись на кухне больше часа, почти на цыпочках спешу проскользнуть мимо соседа, но, когда до двери остаётся несколько шагов, слышу металлический голос за спиной:
– Зайди.
Останавливаюсь, закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов, а затем исполняю приказ, направляясь к Парето. Отходит, освобождая проём и пропуская меня внутрь. Дверь за мной закрывается с характерным щелчком блокировки ручки.
Попалась. Западня. Так отчаянно бежала от него, а оказалось – это движение по кругу.
Стою, не шевелясь, ожидая дальнейших действий Островского, который замер за моей спиной. Стягивает с меня куртку и бросает на кресло. Сжимаю и разжимаю пальцы, приготовившись к любому развитию событий. Парето делает несколько шагов, оказавшись передо мной, а затем поддевает пальцами мой подбородок и тянет вверх. Смотрю куда угодно, но только не глаза, а он выжидает и, поймав мой взгляд, сокращает дистанцию между нашими лицами.
– И всё-таки противно?
Не тот вопрос, который я ожидала. Не найдясь с ответом, отрицательно качаю головой, а затем произношу:
– Стыдно.
– Не трать попусту силы на чувство вины. Всё, что мы делаем за закрытыми дверями, наше личное дело.
– Я была уверена, что вы меня презираете.
– За что? – удивлённо вскидывает бровь.
– За то, что согласилась на секс без особого сопротивления. В ваших глазах я доступная и сговорчивая. Возможно, вы решили, что переспала с вами, с выгодой для себя, или рассчитывая на покровительство, как те девушки, которые пожирали вас глазами на приёме.
– И что же ты видела в их глазах?
– Вожделение.
– Нет, Лена, вожделение вожделению рознь и то, что ты видела в глазах этих женщин, лишь жажда наживы и стремление к сытой, обеспеченной жизни. Как правило, им всё равно, перед кем раздвигать ноги и под кем стонать. У них, кстати, есть цель, а средство они сами. Банально, но в большинстве случаев срабатывает.
– Но не с вами.
Его пальцы нежно поглаживают скулы, а затем перемещаются на мои губы, приоткрывая их.
– Не со мной.
– А что сработает?
Вопрос остаётся без ответа, потому что Островским набрасывается на мой рот, нагло присваивая. Никакой нежности, он не осторожничает, проникая глубоко, с жадностью орудуя языком и сталкиваясь с моим. И я уже мало что понимаю, сгорая желанием повторить разрывающее наслаждение, и почувствовать его в себе. Зарываюсь пальцами в тёмные волосы, отвечая на поцелуй, и прижимаюсь к горячему телу, обжигающему сквозь рубашку. Непослушные пальцы едва справляются с преградой в виде мелких пуговиц рубашки, а когда, наконец, расстёгиваю её, чувствую под ладонью знакомые шрамы. Они манят меня, приглашая очертить и вспомнить каждый, словно не прикоснись я к ним, тронусь умом.
Островский слегка толкает меня, а как только упираюсь лопатками в стену, молния на форме движется вниз, а следом по ногам сползают трусики. Отрывается на секунду от моих губ, чтобы зубами разорвать пакетик с презервативом и одним движением раскатать по члену. Подхватывает меня под попу, а я понятливо оплетаю его ногами, чтобы через секунду ощутить в себе толстый орган. Толчки жёсткие, резкие, нетерпеливые. Сегодня осторожным он не будет, имея меня в привычном для него темпе.
Откликаюсь на каждое движение бёдрами стоном, не сдерживая звуки, рвущиеся наружу. Всё, что я для себя определила, оказалось ошибочным. Ни одно убеждение относительно Парето не срабатывает, потому что он сам определяет, что конкретно является верным. Последняя мысль гаснет в сознании, когда тело пробивает разрядом, и я бурно кончаю на его члене. Он же позволяет мне насладиться минутой агонии и идёт к столику с зеркалом. Вероятно, все коттеджи обставлены по общему принципу, потому что в моём имеется такой же.
Опрокидывает меня на столик и рывком входит сзади, отчего выгибаюсь и ощущаю член глубже. Под новым углом всё чувствуется ярче, а каждое проникновение вызывает взрыв, растекаясь по телу. С трудом поднимаю глаза, чтобы поймать взгляд Островского в зеркале и оказаться в капкане похоти. На его шее выступают вены, лоб усеян бисеринками пота, челюсти плотно сжаты, когда он таранит меня членом и набирает обороты, переходя на запредельную скорость. Перед глазами рассыпаются искры, ослепляя яркими вспышками, а по телу растекается безумие, когда мы кончаем одновременно, сплетённые телами и взглядами в отражении.
Парето замедляется, совершая ещё несколько коротких толчков, и упирается лбом между моих лопаток, но не спешит выйти из меня, продолжая пульсировать. И сейчас мне