Читать интересную книгу Двести лет вместе. Часть первая - Александр Солженицын

Изжито, забыто, и пиво не в честь.

После первых льгот Александра II главным ограничением евреев, которое ощущалось всего острей, – стала черта оседлости. «Едва только появилась надежда на возможность грядущих общегосударственных реформ, едва только повеяло первым дыханием ожидаемого обновления государственной жизни, как в среде еврейской интеллигенции возникло смелое намерение поднять вопрос об уничтожении черты оседлости»[424]. – Но ещё свежа была и в еврейской памяти идея «разбора», возлагания повинностей на неоседлых и не ведущих производительного труда, – и в слое евреев, кто, «по своему общественному положению и по роду своей деятельности, могли вступать в более близкое соприкосновение с центральной властью», в «групп[е] еврейских купцов, петербургских и иногородних»[425], родилось в 1856 ходатайство к Государю «с просьбой о даровании льгот не всему еврейскому населению, а лишь отдельным категориям», молодому поколению, «воспитанно[му] в духе и под надзором правительства», «высшему купечеству», «добросовестны[м] ремесленник[ам], добывающи[м] хлеб свой в поте лица», чтобы они были «отличены правительством большими правами от тех, которые ничем ещё не засвидетельствовали об особенной своей благонамеренности, пользе и трудолюбии… Ходатайство наше состоит в том, чтобы Милосердный Монарх пожаловал нас и, отличая пшеницу от плевел, благоволил, в виде поощрения к добру и похвальной деятельности, предоставить некоторые, умеренные, впрочем, льготы достойнейшим, образованнейшим из нас»[426]. (При всех возбуждённых надеждах – и они ещё не могли представить, как быстро пойдут изменения в положении евреев, – а в 1862 часть авторов этой записки сможет просить уже «о предоставлении равноправия всем окончившим среднее учебное заведение», ибо гимназисты «не могу[т], конечно, не считаться людьми, получившими европейское образование»[427].)

Да и «царь принципиально не был противником нарушения законов о черте оседлости в пользу отдельных групп еврейского населения». В 1859 право жительства по всей России получили евреи-купцы 1-й гильдии (с 1861 в Киеве – также 2-я гильдия, в Николаеве, Севастополе, Ялте – все три гильдии)[428] – с правом устройства фабричных заведений, подрядов и приобретения недвижимости. – Уже раньше имели право повсеместного жительства доктора и я магистры наук (с занятием постов на государственной службе; тут можно отметить профессора медицины Г. А. Захарьина, которому в будущем предстояло вынести летальный приговор по болезни Александра III). С 1861 это право предоставили и «кандидатам университетов», то есть просто окончившим их[429], также и «лицам свободных профессий»[430]. Ограничения чертою оседлости не распространялись отныне и «на лиц, желающих получить высшее образование… именно на лиц, поступающих в медицинскую академию, университеты и технический институт»[431]. – Затем в результате ходатайств отдельных министров, губернаторов, а также влиятельных еврейских купцов (Евзель Гинцбург) – с 1865 вся территория России, включая и Петербург, была открыта для евреев-ремесленников – однако лишь до того времени, пока таковой реально занимается своим ремеслом. (Понятие ремесленников затем расширялось на техников всех видов, наборщиков, типографских рабочих.)[432]

Следует при этом иметь в виду, что купцы переселялись с приказчиками, конторщиками, разными подручными и еврейской обслугой, ремесленники – также с подмастерьями и учениками. Всё вместе это составляло уже заметный поток. Таким образом, еврей, получивший право жительства вне черты, был свободен переезжать отнюдь не только с семьёй.

Новые разрешения обгонялись и новыми ходатайствами. В 1861 сразу же за «кандидатами университетов» генерал-губернатор Юго-Западного края просил дать выход из черты также и окончившим казённые еврейские училища, то есть неполные средние заведения, живо описывая состояние выпускников: «Молодые люди, выходя из заведений, видят себя совершенно оторванными от еврейских обществ… Не находя среди своих обществ занятий, сообразных с полученным ими образованием, они привыкают к праздности и нередко роняют в глазах общества образование, коего они являются недостойными представителями»[433].

В том же году министры внутренних дел и просвещения согласно заявили, «что важнейшая причина бедственного положения евреев таится в ненормальном количественном соотношении между ними, являющимися преимущественно торгово-промышленным элементом, и остальной земледельческой массой», и вот, благодаря этому, «крестьяне неизбежно делаются жертвою евреев, будучи как бы обязаны отдавать часть своих средств на их содержание». Но и внутренняя конкуренция ставит евреев «почти в невозможность снискивать себе законными путями средства к существованию». И поэтому надо «предоставить право повсеместного жительства купцам» 2-й и 3-й гильдий, а также окончившим курс средних учебных заведений[434].

А новороссийский генерал-губернатор в 1862 снова просил «полного уничтожения черты оседлости»: начать «с предоставления права повсеместного жительства всему[еврейскому] народу»[435].

Никак не с таким темпом, но текли своей чередой частные разрешения повсеместного жительства. С 1865 разрешён приём евреев в должности военных врачей, а вслед за тем (1866, 1867) евреям-врачам была разрешена служба по министерствам народного просвещения и внутренних дел[436]. – С 1879 – и фармацевтам, и ветеринарам, также и «приготовляющимся к соответствующему роду деятельности»[437], также и акушеркам и фельдшерам, и «желающим учиться фельдшерскому искусству»[438].

Наконец в 1880 последовал указ министра внутренних дел (Макова): вне черты оседлости оставить на жительстве всех тех евреев, кто поселился там незаконно[439].

Сюда уместно добавить: в 60-е годы «евреи-юристы… при отсутствии тогда института адвокатуры, без всяких затруднений устраивались на государственной службе»[440].

Послабления коснулись и пограничной черты. – 1856, когда, по Парижскому трактату, российская государственная граница отступила, приблизилась к Кишинёву и Аккерману, из новообразованной так пограничной полосы евреев теперь не выселяли. А в 1858 «были окончательно отменены указы Николая I, предписывавшие евреям покинуть 50-вёрстную приграничную полосу»[441]. – С 1868 был разрешён (прежде формально, хотя и не строго запрещённый) переход евреев из западных губерний России в Царство Польское и обратно[442].

Наряду с официальными послаблениями в правоограничениях существовали исключения и обходы правил. Например в столице, Петербурге, «несмотря… на запреты, евреи всё же водворялись на продолжительные сроки»; а «с воцарением Александра II… число евреев в Санкт-Петербурге начинает быстро возрастать. Появляются капиталисты, посвящающие значительное внимание организации общины» еврейской тут, «как, например, барон Гораций Гинцбург… Л. Розенталь, А. Варшавский и др.»[443]. К концу царствования Александра II российским Государственным секретарём состоял Е. А. Перетц (сын откупщика Абрама Перетца). – В 60-х годах XIX в. «Петербург стал стягивать к себе немало представителей торгово-промышленных и интеллигентных[кругов] еврейства»[444]. – По данным Комиссии по устройству быта евреев, в 1880-81: в Петербурге официально числилось 6.290 евреев[445], по другим официальным данным – 8.993, а по «местной переписи» от 1881 года – 16.826, около 2% от общего населения[446].

В Москве в 1856 была отменена обязательность жительства приезжих купцов-евреев только в Глебовском подворьи, которое «было упразднено… евреям разрешили останавливаться в любом районе города. При Александре II… еврейское население Москвы стало быстро расти», к 1880 – около 16 тысяч[447].

Сходно и в Киеве. После 1861 «начался быстрый рост еврейского населения Киева» (от полутора тысяч в 1862 до 81 тыс. к 1913). С 80-х годов наблюдался наплыв в Киев евреев. «Несмотря на частые полицейские облавы, которыми славился Киев, численность его еврейского населения намного превосходила официальные данные… К концу 19 в. евреи составляли 44% киевского купечества»[448].

«Важнейшим» называет Ю. И. Гессен «предоставление права повсеместного жительства (1865 г.) ремесленникам». Правда, была заминка с их переездом. Ведь так скученные, так стеснённые, настолько лишённые рынка сбыта и заработка – почему же они «почти не воспользовались правом выхода из черты оседлости»? К 1881 в 31 внутренней губернии евреев-ремесленников считалось всего 28 тысяч (а евреев вообще – 34 тысячи). Гессен объясняет этот парадокс так: зажиточные ремесленники не нуждались искать новые места, нищенствующие – не имели средств для переезда, а средняя группа, «кое-как перебивавшаяся изо дня в день, не терпя особой нужды», опасалась, что после их отъезда старая их община, в налоговых соображениях, откажется им потом продлить годовой паспорт или даже «потребует возвращения выселенц[ев] домой»[449].