Выпив мате, мы свернули коврик, надели туфли, и Валерия провела со мной свою ежедневную двухчасовую тренировку. Она сказала, что, если я хочу танцевать профессионально, надо непременно заняться балетом. Иначе мужчины просто не станут воспринимать меня всерьез. Пришлось испить горькую чашу до дна. Но в отличие от мате я не выплюнула ее содержимое, стоило Валерии на секунду отвернуться.
20 апреля 1999 года
Прошлым вечером в «Ниньо бьен» я повстречала парня по имени Марсело, обладателя светло-коричневых усов и волос до плеч того же цвета, с которыми он постоянно играл: то кивком головы отбрасывал их назад, то накручивал на палец, затем собирал в хвост и снова распускал, встряхивал ими и замирал на пару секунд, прежде чем небрежным движением провести по ним рукой. Он занимался этим всю ночь, и меня буквально заворожила его игра.
Что касается роста и телосложения, их можно назвать практически идеальными.
Он подошел к моему столику, где я сидела с каким-то незнакомым мне мужчиной, и проговорил что-то по-испански.
— Извините, можно еще раз, помедленнее? Мой испанский не слишком хорош. — Это единственное, что мне удалось произнести с безупречным акцентом.
Он выглядел несколько удивленным. Или его ввел в заблуждение мой новый сексуальный блестящий розовый топик? Конечно, мне было бы приятнее, если бы топик выставлял на всеобщее обозрение мой пупок, а не живот, но это к делу не относится.
— Так твоя не портена? — спросил он меня, снова на испанском. Неужели он думает, что, если начнет искажать свой язык, я лучше пойму его?
— Нет, моя не портена. — По крайней мере я могу отвечать ему в той же манере.
— Твоя в отпуске? — продолжил он, тщательно и отчетливо произнося каждое слово, после того как представился.
— Нет, моя не в отпуске. Моя тут живет, — ответила я, распрощавшись с попыткой употреблять правильные грамматические конструкции.
На лице Марсело отразилась радость. Должна сказать, мне он уже начал нравиться.
— А сколько тебе лет? — спросил он меня и сразу стал нравиться гораздо меньше.
— А сколько тебе лет? — эхом отозвалась я в надежде, что смогу выиграть немного времени и придумать хороший ответ.
— Двадцать один, — ответил красавчик. Черт, мое время уже истекло! — Ну так сколько лет тебе? — повторил он.
— Двадцать один… — протянула я задумчиво. Фраза прозвучала как вопрос. Мой разум отключился, и я запаниковала. Я ожидала, что он обзовет меня лгуньей прямо в лицо. Но, к моему изумлению, мне поверили. Ложь так просто сошла мне с рук! Должно быть, я нахожусь в лучшей форме, чем сама думала. Единственная проблема в том, что теперь я застряла в возрасте двадцати одного. Будет сложновато продолжать притворяться. Ведь придется стереть из памяти последние десять лет, так же как и пять стран, в которых я успела пожить за это время. Надеюсь, он не заметит никаких несоответствий.
Марсело действительно замечательно танцует. Интересно, любит ли он захваты…
23 апреля 1999 года
Прошлой ночью в «Алмагро» я снова встретила его, Марсело! И у меня нет никаких сомнений: он обрадовался мне не меньше, чем я ему. Сразу же подошел и безраздельно завладел моим вниманием. Обожаю, когда мужчины ведут себя подобным образом. Необычайно сексуально! Хорошо бы все поняли, как это приятно, когда партнер берет на себя инициативу.
Мы танцевали, и Марсело нашептывал мне на ухо какую-то милую ерунду. Его усы щекотали кожу. Милая ерунда оказалась переводом слов песни, под которую мы танцевали. Даже если бы я и говорила по-испански, все равно не поняла бы текста, ибо он был написан большей частью на лумфардо, воровском жаргоне Буэнос-Айреса.
Речь шла о некой Ивонн, молоденькой француженке. Какой-то мерзавец привез ее в Аргентину, соблазнил и, как водится, бросил. Бедняжке, чтобы выжить, пришлось стать проституткой.
Десять лет назад ты… como se dice?..
приплыла из Франции…
Мадемуазель Ивонн, теперь мадам.
Грустишь и пьешь шампанское…
Твои страдания чисты как снег…
А аргентинец, что привез тебя из Парижа…
Se borro… Он уехал, не сказав до свидания…
Возможно, перевод и нельзя было назвать безупречным с лингвистической точки зрения, но все его недостатки в избытке компенсировались выразительным полушепотом Марсело. Его версия казалась еще более прочувственной, когда он то крепче сжимал меня в объятиях, то поглаживал мою спину, чтобы подчеркнуть особенно печальный поворот сюжета.
Когда я впервые услышала мелодию танго здесь целых два года и три месяца назад, именно музыка всколыхнула меня, перевернула мне душу. Вовсе не обязательно понимать слова, чтобы проникнуться чувством утраты, тоски и ностальгии, которые звучат в мелодии танго. Я и не предполагала, что понимание слов песни может усилить возвышенную грусть музыки танца. Однако я ошибалась. Пока Марсело переводил — и совсем не важно, насколько точно он это делал, — мелодия казалась мне еще более выразительной, и, танцуя, я испытывала какое-то изысканное, почти болезненное наслаждение. Я начала понимать слова, музыка сделала мою печаль глубже, в то время как объятия мужчины, с которым я танцевала, действовали на меня успокаивающе. Сочетание страдания и облегчения вносило гармонию, делая возрождение к жизни необыкновенно ярким, незабываемым.
Не знаю, стоит ли просить Марту, мою преподавательницу по испанскому языку, включить в обучение лумфардо. С одной стороны, я хочу иметь возможность понимать слова песен танго, под которые танцую, а с другой — они станут мне понятны и без посторонней помощи. У Марсело не останется больше повода щекотать меня своими усами… Какая жалость!
4 мая 1999 года
Я начала брать уроки хореографии. Валерия оказалась права: в мире танго это единственный способ заставить окружающих воспринимать вас всерьез. Парни не станут даже и прикидывать, годитесь вы им в партнерши или нет, если только на вопрос: «Занимаетесь ли балетом?» — вы не ответите: «Да» (покраснев при этом).
По словам знатоков, учиться надо у Мигеля Ангеля Браво.
«Лучше его нет, тебе понравится, вот увидишь», — заверила меня Валерия. (Мы пили мате. Надо же, как быстро человек входит во вкус — я тоже уже пристрастилась к этой слегка пахнущей дымом горечи. Единственное, что меня огорчало, — от мате темнеют зубы. Мои уже начали походить на зубы Гектора.)
Облачившись на первом же занятии в трико и колготки, я почувствовала себя скверно. Балет напомнил мне, какая я неуклюжая и коренастая, простушка, а вовсе не та грациозная пава, какой старалась выглядеть. Может быть, кто-то и считает широкую спину и мощные плечи сексуальными, для меня же это источник постоянного недовольства собой. А уж ноги… Короткие и полные, с чересчур накачанными бедрами. Ну ладно, икры у меня восхитительные. Ноги благодаря им смотрятся выигрышно, однако это всего лишь иллюзия. Почему, ну почему я не могла родиться такой же высокой и стройной, как моя сестра? Почему природа наградила меня этим ужасным телом? Стыд. Иногда я чувствую себя переодетым мужчиной, особенно сейчас, когда на мне трико!