Генри сразу же обнаружил, что опоздал на приветственную речь Бэкона, оказавшуюся слишком заумной и пространной для собравшихся на веселый пир гостей, и с трудом сдержал охватившее его раздражение.
Грэшем отправился на поиски сэра Фрэнсиса Бэкона и наткнулся на Сесила, пристроившегося в углу в окружении нескольких прихлебателей. Фигура Сесила всегда выглядела съеженной и сгорбленной, даже когда он старался держаться прямо. Он встал, и вся компания прошествовала через четырехугольный двор, и Генри в очередной раз отметил, что от этого человека веет мраком и холодом. Их взгляды на мгновение встретились, и Сесил, приподняв бровь, поприветствовал Грэшема едва заметным кивком, а затем продолжил беседу со своими спутниками.
— Вот ублюдок! — весело пробормотал Грэшем и оглянулся в поисках подходящего объекта, на котором можно продемонстрировать свое остроумие.
Вдруг он вспомнил о Джейн и почувствовал угрызения совести, но тут же успокоился, увидев девушку в компании Иниго Джонса и Джона Донна, которого сопровождала супруга. Стало быть, развлекать ее не нужно. Сегодня вечером Иниго Джонс представлял собой сплошной комок нервов, так как после банкета предстояло впервые опробовать изобретенный им механизм, приводящий в действие декорации для театра масок, столь любимого королевой Анной. Беднягу Донна отлучили от королевского двора и на некоторое время поместили в тюрьму Флит за то, что он посмел жениться на супруге своего покровителя. Иногда ему разрешалось появляться при дворе, и тогда его величество принимался докучать несчастному изгнаннику, в очередной раз предлагая высокий пост в протестантской церковной иерархии. Но Донн не собирался бросать горячо любимую жену и терял из-за этого возможность занять высокое положение в обществе, а кроме того, в душе он чувствовал себя католиком, что мешало принять королевскую милость. Несмотря на поношенное платье, Донн сохранял жизнерадостность, а его любовь к жене выглядела удивительно трогательной.
Вдруг Грэшем почувствовал, как кто-то слегка похлопал его по плечу. Оглянувшись, он увидел скромно одетого слугу.
— Мой господин просит вас уделить несколько минут для беседы с ним. Не соблаговолите ли пройти за мной? — шепнул он Генри на ухо.
— Как зовут твоего господина? — поинтересовался Грэшем.
— Он хотел бы представиться сам.
Грэшем подошел к Джейн и что-то тихо ей сказав, а затем последовал за слугой, оставив девушку в обществе Донна, который занимался переработкой вступительной части Книги Бытия, где высказывал предположения по поводу появления нового короля, что не делало чести ни священной книге, ни королю Якову. Грэшем подал знак Маниону, который вынырнул из темного угла, где уже успел обеспечить себе обильный запас еды и выпивки.
Слуга привел их к маленькой комнате на втором этаже соседнего четырехугольного здания и открыл дверь, приглашая Грэшема войти. Генри увидел мужчину, сидящего в высоком кресле спиной к двери. Перед ним стоял маленький столик и ярко горел камин. Грэшем сразу же заметил отсутствие портьер, за которыми мог укрыться злоумышленник. Он любезно улыбнулся слуге, который придерживал полуоткрытую дверь, а потом вдруг низко наклонился и изо всей силы ударил в дверь, выбив ее из рук слуги. Дверь с грохотом ударилась о стену, едва удержавшись на петлях, а затем возвратилась на прежнее место, чуть не сбив с ног ошалевшего от неожиданности беднягу. Мужчина резко вскочил на ноги, перевернув бокал с вином, и испуганно посмотрел на нарушителя спокойствия. Это был сэр Фрэнсис Бэкон.
— Примите мои извинения, сэр Фрэнсис, — обратился к нему Генри с небрежной улыбкой, которая обычно приводила собеседника в ярость. — За дверью легко может спрятаться убийца с ножом, особенно если не знаешь, кто именно приглашает тебя на встречу.
«Вот тебе урок. В следующий раз назовешь свое имя заранее», — злорадно подумал Грэшем.
Бэкон постепенно пришел в себя, и на его щеках вновь заиграл румянец. Он кивнул Грэшему, предлагая сесть.
— И вы меня простите, сэр. Я забыл, что такое энергичный и деятельный человек, тем более что пригласил я вас сюда вовсе не в этом качестве.
На столе стояли отменно приготовленное мясо и какое-то изысканное рыбное блюдо, совершенно не похожие на яства, которые Грэшем видел во дворе. В комнате ярко горел камин, и Генри про себя отметил, что человека, который на устроенном его величеством сборище может позволить себе отличную еду, горящий очаг и отдельную комнату, никак нельзя назвать дураком.
Бэкон не отличался высоким ростом и статью, а на его лице самыми примечательными были глаза, которые друзья называли темно-карими, а гораздо более многочисленные враги — змеиными. Он сделал знак слуге, который, бормоча страшные проклятия в адрес Грэшема, потирал руку, сильно пострадавшую от выходки Генри. Слуга с явной неохотой принес перевязанный лентой сверток и с мрачным видом бросил его на стол. В свертке было шесть одинаковых книг.
— Этот труд называется «О пользе и успехе знания». Я работал над ним много лет и хочу с его помощью стряхнуть паутину с нашего понятия о науках и знании. Я прошу по-новому взглянуть на опытный путь познания, так как только он обеспечивает его истинный прогресс.
— Весьма польщен, сэр Фрэнсис. Но почему мне, незаконному сыну купца и всего лишь соискателю ученой степени и случайному человеку у алтаря знания, оказана такая честь?
— Видите ли, я намеревался подарить шесть экземпляров своей книги покровителю Грэнвилл-колледжа в Кембриджском университете, человеку, благодаря которому снова ярко засияла его звезда.
Грэшем безучастно взглянул на Бэкона и слегка наклонил голову, всем своим видом показывая, что не понимает, о чем идет речь.
— Простите меня, сэр Генри. Я знаю, что вы хотите сохранить свою благотворительность в тайне. Такое желание мне непонятно, но я его уважаю. Однако у меня есть в Кембридже свои шпионы, вернее, люди, которые ценят меня за ум и поэтому доверяют мне как человеку определенного образа мыслей, а не видят во мне только юриста, парламентария или кандидата на высокий пост. Я свято сохраню вашу тайну, так же как и верный старина Томас. Из всех слуг он единственный, кому я доверил бы любой секрет.
В ответ из-за двери снова послышались проклятия «верного старины Томаса», и Грэшем выразил в душе надежду, что Манион воздержится от агрессивных действий и не попытается заткнуть ему рот.
Одна из фраз Бэкона явно заинтересовала Грэшема.
— А вы и правда являетесь кандидатом на высокий пост, сэр Фрэнсис? — спросил он.
— Гораздо хуже, сэр. Я неудавшийся кандидат на высокий пост, обладающий исключительным здравым смыслом, — с мрачной иронией ответил Бэкон. — Я поддержал Эссекса, который оказался в проигрыше, и лишился поддержки королевы. Это стало первой катастрофой. Я выступил против Сесила, который победил, и теперь имею врага в лице одного из самых могущественных людей в стране. И это вторая катастрофа. Потом я преследовал Эссекса в судебном порядке и лишился последней поддержки глупцов, которые на тот момент еще меня не покинули. И здесь меня постигла третья катастрофа. Кстати, Эссекс пренебрег всеми моими ценными советами. Я — посредственный юрист с великолепными мозгами, а юристам мозги ни к чему. Вот вам и четвертая катастрофа. Иногда меня терзают угрызения совести, а они нужны юристам еще меньше. Пятая катастрофа. Я страшно честолюбив и поэтому умудряюсь обидеть даже немногочисленных друзей, что привело меня к шестой катастрофе. Таким образом, Генри Грэшем, я не просто тону, а уже опустился на самое дно и исчез из поля зрения смертных!